Дикая дивизия

Но было известно, что с фронта пришел во Владикавказ какой-то полуразвалившийся не то дивизион, не то полк терских казаков, занял Курскую слободку и оттуда грозился:

– Мы всех ингушей перережем! В одно сентябрьское утро, когда, как розовый жемчуг, сияли на солнце подступившие к Владикавказу снежными вершинами своими горы, из Базоркина, этой ингушской столицы, выехал сначала последний адъютант полка с кем-то; вслед за ним корнет князь Грузинский, тоже с кем-то, а минут через пять за Грузинским поехали во Владикавказ трое – полковник Мерчуле со своим младшим братом и ротмистр – ингуш Марчиев. Зная, что казаки жестоко расправляются с ингушами, Марчиев имел на всякий случай подложное удостоверение на имя русского офицера с типичной русской фамилией.

Интересно отметить – судьба и только судьба, – что Грузинский со своими спутниками благополучно проехали во Владикавказ и так же благополучно вернулись, а братья Мерчуле, двинувшиеся почти вслед за ними, уже не вернулись.

Под самым городом, у окраины, они заметили казачий разъезд в десять всадников.

Марчиев, выросший здесь, воспитанный в недоверии к казакам, предложил:

– Господин полковник, повернем обратно, в Базоркино. Не нравятся что-то мне эти казаки. Лошади у них дрянные, мы уйдем от них, как от стоячих.

– Полно, Марчиев… Они нам ничего не сделают.

Ингуш был другого мнения, но покинуть Мерчуле и спасаться одному он считал бы вероломством и трусостью. Мальчишки и старухи всей Ингушетии засмеяли бы его.

Едут дальше. Сблизились.

– Кто вы такие? – спрашивают казаки.

– Русские офицеры.

– А на погонах что?

– Ингушский конный.

– Так, значит, вы ингуши?

– Нет, вовсе. Не значит, братцы, – спокойно молвил Мерчуле, – мы офицеры ингушского полка, но вот мы с братом абхазцы, а этот офицер русский.

Казаки переглянулись. Тупые лица, пустые глаза, глаза людей, привыкших убивать на фронте и научившихся убивать в тылу.

– А веры какой? Мухометанской?

– Разве вы не знаете, что абхазцы православные? – по-прежнему спокойно возразил Мерчуле.

Пустые казачьи глаза не верили. Тогда вскипел потерявший всякую осторожность Марчиев:

– Как вы смеете не верить господину полковнику! Он и его брат христиане, а если хотите знать, так это я, я ингуш, мусульманин. Можете меня арестовать, а их отпустите!

– Ладно, мы вас доставим к сотенному командиру, а уж он разберет… Айда! Вперед!!!

И, пропустив трех всадников и окружив их подковой, вместе с ними двинулись к слободке. Дорогой, перемигнувшись, казаки решили тут же покончить с ингушами. Несколько выстрелов в спину и в затылок. Так и пали братья Мерчуле и Марчиев.

Весть о подлой расправе всколыхнула все Базоркино. К сожалению, действовать по горячим следам не пришлось. Трагическая гибель братьев Мерчуле и Марчиева стала известна лишь на второй день. Опрошенные слобожане вспомнили, что один из сотенных командиров ехал на лошади убитого ингушского полковника. Слобожане же показали огромную навозную кучу, где убийцы зарыли тела своих жертв. Трупы оказались раздетыми, обобранными…

Верные священным адатам

Во Владикавказе ингуши появлялись за получением жалованья. От имени Керенского им было обещано, что и по расформировании дивизии не прекратится выдача жалованья. Они приезжали в город в конном строю, несколькими сотнями, вооруженные до зубов, и со своими офицерами-ингушами. У казначейства спешивались и выставляли пулеметы, чтобы казаки не могли атаковать врасплох.

В казначейство входили офицеры и всадники постарше с одним и тем же лаконическим приказом:

– Давай деньги!

Комиссары, в начале Временного правительства, а потом, в первые месяцы – большевистские, пока еще власть не окрепла, отсчитывали по полковой ведомости целые горы пачек бумажных денег. Этими пачками набивались мешки, и с мешками поперек седел ингуши, ощетиниваясь винтовками, возвращались к себе.

Следуя своим адатам, этим неписаным законам, как ингуши, так и все остальные горцы, спасали у себя в аулах не только своих офицеров, но и вообще всех, кто искал у них защиты. Долг самого широкого гостеприимства – священный долг для каждого мусульманина не только по отношению к друзьям, «о и к самым лютым врагам. Даже в том случае, если ищущий приюта и очага «кровник», то есть убивший кого-нибудь из той самой семьи, в которой он прячется от преследования. По адатам каждый кровник должен быть убит кем-нибудь из потерпевшей от него семьи. И его убивают, за ним охотятся месяцами, годами. Но эти же самые охотники грудью своей будут защищать кровника, едва он переступит порог их сакли. Ему дадут ночлег, его накормят и даже проводят, охраняя, до соседнего аула. Но, если на другой день кровник попадется где-нибудь своим вчерашним благодетелям, они во имя тех же самых адатов убьют его с чистой совестью, с сознанием исполненного долга.

Так по отношению к смертельным врагам, что же говорить о друзьях или, по крайней мере, о людях безразличных, не сделавших ни добра, ни зла?..

Неисчислимы примеры из кровавой российской междоусобицы, когда, повторяем, подолгу, очень подолгу скрывали у себя кавказские горцы преследуемых большевиками русских офицеров.

В том же самом Базоркине, в начале большевизма, был такой случай.

Старый ингуш Алиев приютил у себя в доме жандармского полковника Мартынова, местопребыванием которого, вернее головой, весьма интересовались советские комиссары Владикавказа.

Наконец красные шакалы пронюхали, где и у кого скрывается полковник Мартынов. Из Владикавказа снаряжены были два грузовика чуть ли не с полуротой красноармейцев. С грохотом и шумом ворвались в Базоркино грузовики и остановились у дома Алиева.

Навстречу им вышел из ворот старый, седобородый Алиев с двумя сыновьями, Георгиевскими кавалерами. Все трое с винтовками.

– Вам что надо?

– У тебя прячется Мартынов? – последовал ответ с грузовиков.

– Не Мартынов, а полковник Мартынов, и жандармский полковник, – поправил Алиев-отец своих непрошенных гостей. – Только я вам его не выдам.

Вид трех ингушей с направленными винтовками был столь внушителен, что красноармейцы не посмели атаковать дом и, потоптавшись, сознавая глупое и смешное положение свое, умчались во Владикавказ.

Почти одновременно или немного позже, приблизительно то же самое, только в более уже крупном масштабе, разыгралось в одном из черкесских аулов.

Узнав, что в этом ауле находится великий князь Борис Владимирович, большой советский отряд с пулеметами и двумя орудиями занял все подступы к аулу и объявил ультиматум:

– Или Борис Романов будет немедленно выдан, или весь аул будет разгромлен.

Великий князь явился на совещание старейших под председательством муллы. Совет быстро и единодушно вынес постановление:

– Великого «князя не только не выдавать, а, вооружившись, всем защищать его до последнего человека.

Это было объявлено великому князю, на что с его стороны последовало возражение:

– Уж лучше погибну я один, чем вы погибнете все.

Ответ ему держал восьмидесятилетний мулла, семь раз побывавший в Мекке, патриарх в белой чалме с зеленой каймой:

– Ваше императорское высочество, если мы тебя выдадим и через это останемся живы, на головы наших, детей, наших внуков падет несмываемое бесчестье. Мы будем хуже собак, Каждый горец будет иметь право плевать нам в лицо.

В несколько минут весь аул являл собой военный лагерь. Все черкесы вооружились поголовно, все – от стариков до подростков включительно. В штаб отряда красных послан был парламентер с ответом на предъявленный ультиматум.

– Великий князь наш гость, и мы его не выдадим. Попробуйте взять силой…

Долго совещались между собой начальники отряда. Они знали фанатизм горцев, знали, что если даже и победят красные, то ценой больших потерь, особенно когда втянутся в самый аул, где каждую саклю придется штурмовать, как маленькую крепость. Знали еще, что в этом ауле имеется около шестидесяти всадников Черкесского полка, прошедших опыт Великой войны. Каждый такой всадник стоит десяти красноармейцев. При таких условиях бой был бы рискованной авантюрой.