Страница 31 из 44
Это уже было нехорошо.
Войдя в кабинет, она напоролась на Татьяну, которая, цапнув ее за запястье, выволокла на середину комнаты пред серые очи Бореньки, а сама отошла и застыла возле двери.
- Ну, здравствуй, Анжела Викторовна, - сказал Боря, и как только он это сказал - Анжела Викторовна - она тотчас сообразила, что дела плохи, что ничего не кончилось, а все только начинается - и начинается, похоже, препаскуднейшим образом.
- Здравствуйте, Борис Викторович...
- Здравствуй-здравствуй... Как тебе у нас живется-работается, артистка?
- Мне у вас надоело, Борис Викторович, - с вызовом сказала Анжелка. - Я ухожу.
Боренька оборотился к Татьяне и развел ручками.
- Она уходит... - сообщил он. - Какие могут быть претензии к девочке?
Татьяна пожала плечами.
- Девочка способная, неординарная, работает в основном с неординарными клиентами. Работает неплохо, хотя сегодня - как я уже докладывала - нарушила второе "нельзя". На первое, как вы помните, мы решили закрыть глаза, но теперь...
- Да-да, - Боря закивал. - Вот что значит прощать. Прощать - значит потакать. А потакать мы не имеем права, Анжелочка. Придется тебе поработать над своими ошибками и исправиться. По первому разу приговариваю тебя к штрафу - сто пятьдесят баксов. Потому как, согласись, обошлась ты с нами по-свински. За такие дела знаешь что делают? За такие дела артисток наказывают очень нехорошо, наказывают и выгоняют на улицу. Благодари Татьяну Марковну - это она уговорила подойти к тебе с гуманизмом. Но только по первому разу. Повторится ответишь машиной. Это я тебе гарантирую. Поняла?
Анжелка кивнула.
- Не слышу!
- Поняла, Борис Викторович, - прошептала Анжелка.
- Вот и хорошо. Иди домой, отдыхай. Телефон твой домашний - тот самый, двести девяносто-сорок два-тридцать - по досадному недоразумению снят и будет продан еще сегодня. Сама понимаешь - на телефоны в центре спрос прямо-таки ажиотажный. Разумеется, тебе его восстановят, но номерок, - Боря развел ручками, - номерок уплыл. Тут уж ничего не попишешь. Но ты не грусти, Анжелочка - с дружком своим ты всегда сможешь поговорить отсюда, от нас, в непринужденной рабочей обстановке. Как слышишь?
- Вы не имеете права... - прошептала Анжелка.
- Это мы тебя пожалели, детка, - с нажимом объяснил Боренька. - Это мы с тобой еще по-хорошему, без рукосуйства. А телефончик я тебе сам организую. Когда тебе на работу - завтра с утра? Вот зайдешь ко мне завтра - мы его тут же и восстановим. В пять минут. И номерок подберем какой-нибудь симпатичный, запоминающийся. Вместе и подберем. Договорились?
- Договорились! - дрожа от ярости, пообещала Анжелка.
- Шагай! - разрешил Боря.
Она не глядя проскочила мимо Татьяны, слетела вниз и только в машине, захлопнув дверцу, разревелась по-настоящему - заревела, надавала себе пощечин, упала на руль, рассыпав волосы - затем, царапая коготками пластик, открыла бардачок, нашарила мобильник и вызвонила Веру Степановну.
- Мама, мамочка, помоги! - Она взвыла и заскулила, с трудом смогла объяснить, где находится, и опять взвыла:
- Выручай, мамочка-а-а!!!
Потом оставалось только сидеть и ждать. Слезы высохли, а по лобовому стеклу, наоборот, застучали капли дождя. Потом неожиданно забарабанило справа - Анжелка увидела сплюснутую усатенькую мордочку Ксюши, открыла дверцу и включила движок, чтобы прогреть салон. Ксюша протянула ей сигареты.
- Курни, подруга, - на душе полегчает...
Анжелка вздохнула, взяла сигарету и стала попыхивать не взатяжку.
- Пролетела?
- На сто пятьдесят баксов. И телефон сняли. Сказали, что восстановят под другим номером.
- И что - не вытурили?
- Боря сказал: можешь общаться со своим дружком в непринужденной рабочей обстановке...
- От, с-суки! От, ж-жопы!.. - закипела и зашипела Ксюша. - Нет, но что творится с этой страной, что за народ пошел уе...щный, а?! Ему хоть в глаза нассы, а он все равно своих у.е. не упустит... Ну, козел! Они же тебя прямо за душу как за грудки гребут - доись, пока доишься, пока любишь, пока звонит нам твой разлюбезный Сереженька!.. Это же рабство, Анжелка, самое настоящее крепостное право!
Анжелка кивнула.
- И вообще, если я правильно поняла Борю - я должна с ним перетрахаться, чтобы он восстановил телефон.
- С Борей?! - Даже Ксюшу скривило. - И ты на это пойдешь?
Анжелка усмехнулась.
- Вряд ли.
Дождик нервным ознобом пробежался по крыше, по лобовому стеклу. Анжелка включила дворники, потом выключила.
- С каким удовольствием я бы их всех поставила раком, - с горчинкой призналась Ксюша. - Поставила бы раком...
- И что?
- И скалкой по жопам! Чтоб знали, как измываться над нами...
- А то они не знают, - Анжелка хмыкнула. - Очень даже прекрасно знают.
В куртке запищал телефон, она послушала и сказала:
- Все правильно. За бульваром первый переулок направо, вторая подворотня налево. Все. Жду.
- Это чего? - удивилась Ксюша.
- Мобильник, - Анжелка повертела в руках телефон, повертела и упрятала во внутренний карман куртки.
- Ничего себе... А звонил кто?
- Скорая помощь.
- Дружки? Бандиты, что ли?
- А то кто ж? - вскинулась Анжелка. - Натуральные долгопрудненские мордовороты, самые авторитетные художники-постановщики раком. А что делать, Ксюня? Ты же сама сказала - рабство, крепостное право...
- Сказала, сказала - мало ли что можно сказать? Сказать одно, а морды бить - это совсем другой профиль... Ой, ну все, я побежала, - Ксюша спохватилась, задергала все ручки подряд, но Анжелка, опередив, включила блокиратор дверей и с неожиданной силой сказала:
- Все, теперь сиди и не рыпайся. Они уже здесь. Выпущу, когда все кончится.
- Выпусти меня, Анжелка! - взмолилась Ксюша. - На меня же потом все шишки повалятся!
- Не повалятся, - успела пообещать Анжелка, и тут во двор друг за другом вкатили два огромных, два сверкающих лаком, хромом, тонированными стеклами и прочими прибамбасами джипа - "ого...", пробормотала Ксюша - и посыпались из джипов молодцы поперек себя шире, все в одинаковых мешковатых костюмах, похожие то ли на интернатских, то ли на инкубаторских: одним миром мазаны, одной рукой стрижены, одеты, прикоцаны - числом не более дюжины, однако ж заполонили весь двор.
- Ого... - выдохнула обалдевшая Ксюша.
- Так что - ставить Бореньку раком? - спросила напоследок Анжелка, чувствуя в себе дуболомную материнскую силу.
- Нет-нет!.. - прошептала Ксюша, зачарованная обилием мужской плоти; Анжелка усмехнулась и вышла из машины навстречу разминающим телеса бройлерам.
- Старшего сюда, - произнесла она негромко, внятно и как-то очень бесстрастно.
- Ого, - в третий раз вырвалось у Ксюши - почти беззвучно.
Пока подымались по лестнице, Анжелка успела проинструктировать старшего: рук не распускать, мамочек-телефонисток не трогать, вести себя предельно вежливо, но внушительно. Старший, похоже, разобрал только последнее, хотя, наверное, Анжелка и сама лопухнулась с предельной вежливостью - какой там у дуболомов диапазон вежливости, от бейсбольной биты до оплеухи, что ли? - в общем, понеслось. Охранника Севу, открывшего дверь, швырнули лицом к стене, распластали цыпленком-табака и гаркнули на ухо: "Ты чей, мудило?!" - дуболомы рассыпались по конторе, опрокидывая столы, обрывая провода-проводочки, заглушая визг мамочек истошными командами типа "сидеть! лежать! стоять! никому не двигаться!" - все это, разумеется, хором, матом, наперебой, в десять безразмерных глоток одновременно. Мамочек в результате загнали в угол, профессионально перекрыв подходы к окнам, несчастного Борю выволокли из кабинетика в коридор, затем в бухгалтерию, где уже трепетали, вжатые в угол, бухгалтерша, секретарша, Татьяна и ее сменщица Вика. Анжелка, опешив от молниеносности погрома, плелась в хвосте событий и вошла в бухгалтерию как раз в момент, когда один из бройлеров собирался смахнуть со стола компьютер - она чудом успела остановить, велела старшему прекратить погром, а сама, проходя мимо Татьяны и растрепанного Бореньки, на ходу бросила: