Мемуары

Осада Этампа все еще продолжалась, и, хотя успехи королевской армии были не слишком значительны, распространившиеся в королевстве слухи были для нее весьма выгодны, и Париж ждал герцога Лотарингского как своего спасителя. После ряда откладываний {35} и подав множество поводов к подозрениям о наличии между ним и королем тайного сговора, он наконец прибыл; его прибытие на время пресекло эти толки, и его встретили с исключительной радостью. Его войска стали лагерем близ Парижа, и творимые ими бесчинства сносили безропотно. Сначала в отношениях между ним и Принцем отмечалась известная холодность, порожденная допросом о старшинстве, но, видя, что Принц непреклонен, он отступился от своих притязаний с тем большей легкостью, что измыслил трудности этого рода только затем, чтобы выиграть время для заключения с двором тайного соглашения о снятии с Этампа осады без каких-либо боевых действий с его стороны. Однако, поскольку нет ничего легче, чем попасться впросак в то самое время, когда чрезмерно погружен и мысли о том, как обмануть другого, герцог Лотарингский, рассчитывавший добыть для себя выгоды и вместе с тем обеспечить себе полнейшую безопасность посредством затеянных им бесконечных переговоров с двором, которые он вел с крайней недобросовестностью как в отношении двора, так и партии принцев, неожиданно для себя вдруг увидел, что на него идет королевская армия, и был захвачен врасплох, получив от г-на де Тюренна уведомление, что тот атакует его, если он не снимет своего лагеря и не удалится во Фландрию. Войска герцога Лотарингского были не слабее войск короля, и человек, который пекся бы о споем добром имени, мог бы, не проявив безрассудства, отважиться на сражение. Но, каковы бы ни были соображения герцога Лотарингского, они побудили сто предпочесть этому решение удалиться с позором и покорно снести ярмо, которое пожелал наложить на него г-н де Тюренн. Об этом герцог Лотарингский не послал никаких сообщений ни герцогу Орлеанскому, ни Принцу, и из первых полученных ими известий о происшедшем они в самых общих чертах узнали, что их войска ушли из Этампа, что от него удалилась и королевская армия и что герцог Лотарингский возвращается во Фландрию, {36} притязая на то, что полностью выполнил приказание испанцев и данное им герцогу Орлеанскому слово снять осаду с Этампа. Это известие поразило всех и заставило Принца отправиться к своим войскам, ибо он опасался, как бы королевская армия не напала на них в пути. Он выехал из Парижа с двенадцатью или пятнадцатью кавалеристами, подвергая себя, таким образом, опасности наткнуться на неприятельские разъезды. Найдя свою армию в Лина, он привел ее для размещения к Вильжюифу. Позднее она перешла в Сен-Клу, где простояла долгое время, в течение которого не только погибли не сжатые на полях хлеба, но, сверх того, были сожжены или разграблены почти все загородные усадьбы, что начало возмущать парижан, {37} и Принц был уже накануне того, чтобы получить горестные подтверждения этого в день святого Антония, о чем мы поведем рассказ ниже.

Между тем уполномоченный Кардинала Ланглад {38} продолжал ездить взад и вперед между ним и Принцем. Они уже договорились о главнейших условиях, но чем больше упорствовал Кардинал в отношении менее важных, тем больше оснований было предполагать, что он не хочет заключать соглашение. Эти колебания придавали новые силы всем и всяческим группировкам и правдоподобие всевозможным, умышленно распространяемым слухам. Никогда Париж не был так возбужден, и никогда воля Принца так не металась между решениями в пользу мира или войны. Испанцы, чтобы помешать заключению мира, хотели удалить Принца из Парижа, и им в этом намерении споспешествовали друзья г-жи де Лонгвиль, дабы удалить его и от г-жи де Шатильон. Да и Мадемуазель также добивалась того же, что испанцы и г-жа де Лонгвиль, потому что, с одной стороны, она хотела войны, как испанцы, дабы отомстить королеве и Кардиналу за их противодействие ее вступлению в брак с королем, {39} а с другой желала, как г-жа де Лонгвиль, разорвать связь Принца с г-жой де Шатильон и добиться еще большего, чем она, доверия и уважения с его стороны. Для достижения этого она прибегла к тому, к чему Принц был чувствительнее всего: она набрала на свой счет войска и пообещала ему предоставить деньги для набора других. Эти обещания вместе с обещаниями испанцев и хитроумными уловками друзей г-жи де Лонгвиль побудили Принца оставить мысли о мире. Еще больше отдалило его от них не только недоверие, с каким, по его мнению, он должен был относиться к двору, но и внушенная им себе самому уверенность, что, поскольку герцог Лотарингский, потерявший свои владения и намного уступающий ему по своим дарованиям, обрел такое значение благодаря своей армии и своим денежным средствам, то и он, тем более, добьется еще больших успехов и при этом станет сам себе господином. Именно это побуждение, по-видимому, и повлекло Принца к испанцам, и именно оно заставило его решиться поставить на карту все, что добыли ему в королевстве его происхождение и заслуги. Насколько было возможно, он таил про себя эти мысли и старался выказывать то же стремление к миру, переговоры о котором велись все так же бесплодно. Двор пребывал тогда в Сен-Дени, и маршал Лаферте {40} усилил королевскую армию приведенными им из Лотарингии воинскими частями. Войска Принца были слабее меньшего из этих двух противостоявших им корпусов и продолжали удерживать за собою Сен-Клу, имей и виду воспользоваться мостом, чтобы избежать сражения и неблагоприятных условиях, но прибытие маршала Лаферте, доставившее королевским войскам возможность разъединиться и напасть на Сен-Клу с двух сторон, построив ведущий в Сен-Дени наплавной мост, заставило Принца выступить из Сен-Клу с намерением достичь Шарантона и разместиться на той косе, где река Марна впадает в Сену. Располагай Принц свободою выбора, он принял бы, несомненно, другое решение, и для него было бы легче и безопаснее оставить реку Сену по левую руку и, пройдя через Медон и Вожирар, расположиться возле предместья Сен-Жермен, где на него, быть может, и не напали бы из боязни вынудить парижан встать на его защиту. Но герцог Орлеанский не пожелал дать на это согласие, страшась рокового, как ему предсказывали, исхода сражения, наблюдать которое можно было из окон Люксембургского дворца, и еще так как его уверили, что королевская артиллерия станет беспрерывно палить по дворцу, чтобы его оттуда изгнать. Таким образом, из страха перед мнимой угрозой герцог Орлеанский подверг жизнь и судьбу Принца одной из самых больших опасностей, какие когда-либо выпадали на его долю.