Мемуары

Герцог Немур обнаружил готовность внять этим доводам и, то ли потому, что они открыли ему глаза на многое, чего он прежде не видел, то ли по обычному для людей его возраста легкомыслию, {25} проникся стремлениями, противоположными тем, которые владели им ранее, и, решив содействовать сохранению мира с тем же пылом, с каким прежде жаждал войны, условился с герцогом Ларошфуко о совместных действиях ради достижения этой цели.

Королеву все больше и больше охватывала враждебность к Принцу; фрондеры старались любыми способами ему отомстить и тем временем утрачивали свое влияние на народ из-за толков об их союзе с двором. Особую ненависть Коадъютор питал к герцогу Ларошфуко: он приписывал ему расстройство замужества м-ль де Шеврез и, считая, что для расправы с ним допустимы все средства, не забыл ничего, чтобы любыми способами натравить на герцога его личных врагов. На его карету за одну ночь было произведено три нападения, причем так и не удалось выяснить, кем они были учинены. Эти проявления злобности, однако, не помешали ему совместно с герцогом Немуром прилагать усилия к сохранению мира. Да и г-жа де Лонгвиль, лишь только твердо решила ехать в Мурон, также стала им в этом содействовать. Но люди были слишком возбуждены, чтобы прислушиваться к голосу разума, и впоследствии все явственно почувствовали, что никто не понимал своих истинных интересов. Даже двор, который поддержала сама судьба, часто допускал значительные ошибки, и позже все увидели, что каждая партия держалась скорее благодаря промахам той, которая с ней враждовала, чем благодаря собственному разумному образу действий.

Между тем Принц прилагал всяческие старания, чтобы оправдать свои взгляды в глазах Парламента и народа. Понимая, что войне, которую он собирался начать, недостает подобающего предлога, Принц пытался отыскать его в поведении королевы, снова призвавшей и приблизившей к себе господ Сервьена и Летеллье, удаленных ранее, дабы уважить его пожелания, и старался уверить всех в том, что их вернули не столько с целью нанести ему оскорбление, сколько затем, чтобы ускорить возвращение Кардинала. Этот слух, умышленно распространявшийся им в народе, произвел известное впечатление. Раскол в Парламенте достиг невиданных дотоле пределов: Первый президент Моле стал врагом Принца, считая, что тот способствовал отнятию у него печати, чтобы передать ее г-ну де Шатонефу. {26} Подкупленные двором примкнули к г-ну Моле. Фрондеры, однако, вели себя более осторожно: они не решались открыто выказывать свое сочувствие Кардиналу, тогда как в действительности хотели сослужить ему службу.

Таково было положение дел, когда Принц покинул Сен-Мор, чтобы вернуться в Париж. {27} Он счел, что, опираясь на многочисленных друзей и тех, кто был от него зависим, он в состоянии держаться против двора и что такое горделивое и смелое поведение внушит уважение к его делу. Одновременно он отослал в Мурон Принцессу, принца Энгиенского и г-жу де Лонгвиль, рассчитывая вскоре прибыть туда же и затем вместе с ними перебраться в Гиень, где обнаруживали готовность оказать ему хороший прием. Графа Таванна {28} он между тем отправил в Шампань, дабы тот возглавил его числившиеся при армии войска и по получении соответствующего приказа повел их в полном составе в Стене. Он позаботился и о других своих крепостях и собрал двести тысяч экю наличными. Таким образом, он вел подготовку к войне, хотя еще не полностью утвердился в намерении начать ее. Тем не менее, предвидя ее возможность, он пытался привлечь на свою сторону знатных особ, и среди них герцога Буйонского и г-на де Тюренна.

И тот и другой были ближайшими друзьями герцога Ларошфуко, приложившего всяческие усилия, чтобы убедить их присоединиться к той партии, следовать за которой он почитал своим долгом. Герцог Буйонский показался ему нерешительным: было очевидно, что он стремился обеспечить себе полную безопасность и верную выгоду, почти одинаково не доверяя как двору, так и Принцу и желая сначала увидеть, как обернутся дела, и лишь тогда объявить, чью сторону он принимает. Г-н де Тюренн, напротив, после возвращения из Стене говорил герцогу Ларошфуко неизменно одно и то же. Он сказал, что после своего освобождения Принц ничего для него не сделал и что, далекий от того, чтобы согласовать с ним свои действия и поставить его в известность относительно своих планов, он не только от него отдалился, но даже предпочел скорее погубить только что бившиеся за его свободу войска, чем пошевелить пальцем для предоставления им зимних квартир. Он также добавил, что старался ни хвалить Принца, ни жаловаться на него, дабы не входить в нежелательные разъяснения; что, по его мнению, служа Принцу, он сделал решительно все, что было в его возможностях, но полагает, что срок действия принятых им на себя обязательств окончился вместе с заточением Принца, и теперь он волен вступать в соглашения соответственно своим склонностям и интересам. Таковы были доводы, на основании которых г-н де Тюренн отказался вторично связать свою судьбу с Принцем.

Герцог Буйонский, не желавший высказаться с полной определенностью, находился в большом затруднении, как избегнуть прямого ответа. Принц и он обратились к посредничеству герцога Ларошфуко, но так как тот хорошо понимал, насколько щекотливы такие обязанности, когда имеешь дело с людьми, которым надлежит договориться о столь различных и важных предметах, он обязал их изложить в его присутствии свои взгляды, и вопреки тому, что обычно бывает при объяснениях подобного рода, вышло так, что их разговор закончился, не вызвав взаимной досады, и они остались вполне довольны друг другом, не вступив в союз и не взяв на себя никаких обязательств.

В то время казалось, что основная цель как двора, так и Принца заручиться благожелательностью Парламента. Фрондеры старались показать, что у них нет иных интересов, кроме общественной пользы, и под этим предлогом по любому поводу всячески задевали Принца и прямо противодействовали всем его замыслам. Вначале, возводя на него обвинения, они соблюдали известную сдержанность, но, видя, что двор их открыто поддерживает, Коадъютор начал как бы бахвалиться своей подчеркнуто непримиримой враждебностью к Принцу и с той поры не только стал, нарушая всякую меру, противиться любому исходившему от того предложению, но и появляться во Дворце Правосудия не иначе как в сопровождении своих приверженцев и целой толпы вооруженных слуг. Столь надменное поведение, естественно, не понравилось Принцу: он считал, что заботиться в силу необходимости об охране, которая сопровождала бы его во Дворец Правосудия, чтобы он добивался там победы над Коадъютором, не менее нестерпимо, чем приходить туда одному и тем самым отдавать спою жизнь и свободу в руки самого опасного из своих врагов. Все же он рассудил, что свою безопасность должен предпочесть всему остальному, и в конце концов принял решение впредь не появляться в Парламенте иначе, чем сопутствуемый своими сторонниками.