Мемуары

Фрондеры, прослышав, что против них столь срочно выдвигается такое грозное обвинение, сначала решили, что это делается по уговору между Принцем и Кардиналом с намерением их погубить. Несмотря на это, они проявили твердость, и, хотя был пущен упорный слух, что Принц готов обрушить на них любые жестокости, герцог Бофор, нисколько не устрашившись его, отправился к маршалу Грайону, у которого ужинал Принц; и как ни изумило присутствовавших его появление, он провел там остаток вечера, причем держал себя непринужденнее кого бы то ни было. Коадъютор и он использовали все возможные способы, чтобы смягчить Принца и г-жу де Лонгвиль и доказать им свою непричастность к случившемуся, а маркиз Нуармутье даже предложил от их имени принцу Марсийаку снова объединиться со всем домом Конде для совместной борьбы с Кардиналом. Но Принц, восстановленный против них как из-за непочтительности, с какою они ему в поношение предали гласности его неблаговидное поведение после достигнутой в Нуази договоренности, так и потому, что дерзнули умыслить против его особы, остался глух к их оправданиям. Да и г-жа де Лонгвиль, воодушевленная защитою интересов своего дома и еще больше враждебностью к Коадъютору, в частности за предупреждения и советы, которыми он снабжал герцога Лонгвиля в ущерб ее спокойствию и безопасности, поступила так же.

Дело больше не могло оставаться в таком положении: подлежало, чтобы Принц с согласия двора самолично свершил правосудие или потребовал его от Парламента. Первый путь был слишком насильствен и не отвечал тайному замыслу Кардинала, осуществление второго представлялось слишком затяжным и сомнительным. Тем не менее в намерения правительства входило передать это дело в руки Парламента, дабы усыпить и укротить Принца всевозможными проволочками, а также досадить ему тем, что он окажется, подобно своим противникам, в положении смиренного, зависящего от судей просителя. Поэтому Кардинал не преминул воспользоваться надуманным предлогом, чтобы ловко провести Принца; желая иметь достаточно времени для осуществления своего замысла, он указал Принцу на то, что действовать против фрондеров иным способом, чем обращение к правосудию, которое должно быть доступно даже для самых отъявленных злодеев, равнозначно возобновлению гражданской войны; что данное дело слишком значительно, чтобы его решать где-либо, кроме Парламента; что совесть и достоинство короля не позволяют ему пойти по другому пути; что покушение чересчур очевидно, чтобы не быть с легкостью изобличенным; что преступление подобного рода требует примерного наказания, но, дабы с полной уверенностью наложить его на виновных, нужно соблюсти все требования закона и воспользоваться обычными формами судопроизводства. Принц охотно согласился принять этот совет столько же потому, что считал его наиболее здравым, сколько и потому, что по своему характеру был в достаточной мере далек от желания прибегнуть к тем крайностям, в которые, как он предвидел, его бы вовлекло это дело. Герцог Орлеанский из опасения, как бы притязания аббата Ларивьера на кардинальскую шляпу не пошли прахом, еще больше укрепил Принца в этом мнении. Таким образом, полагаясь на свою правоту и еще более - на влияние, Принц решил, что на худой конец самостоятельно свершит правосудие, если ему будет отказано в нем. Итак, он согласился в обычном порядке подать Парламенту жалобу, {19} и на протяжении всего судебного разбирательства Кардинал имел удовольствие лично заводить Принца в расставленные силки. Между тем герцог Бофор и Коадъютор потребовали, чтобы им предоставили возможность оправдаться перед судом. Их ходатайство было уважено, и обе стороны на некоторое время оставили другие пути, кроме того, который вел во Дворец Правосудия. Но, увидев, с каким упорством фрондеры отстаивают свою невиновность, Принц вскоре понял, что ему придется иметь дело с не уступающим в силе противником. Тем не менее он все еще не замечал лицемерия Кардинала, и, что бы на этот счет ни говорили ему сестра и некоторые из приближенных, продолжал верить, что в своих действиях этот министр руководствуется искренней доброжелательностью.

Так миновало несколько дней; страсти с обеих сторон между тем распалялись. Как сторонники Принца, так и сторонники фрондеров сопровождали своих главарей во Дворец Правосудия, и в положении обеих враждующих партий поддерживалось большее равенство, чем можно было ожидать при таком неравенстве их вождей. Наконец, Кардинал в надежде, что вновь обретет свободу, лишив ее Принца, рассудил, что пришла пора договориться с фрондерами и что он может уверенно предложить им поддержку двора, а, также совместное выступление против Принца, нисколько не опасаясь, что они используют это предложение для примирения с ним. Сам Принц снабдил его вполне благовидным предлогом к этому, ибо, узнав, что г-жа де Лонгвиль с некоторых пор тайно хлопочет о заключении брака между герцогом Ришелье {20} и г-жой де Пон, {21} он отвез их в Три {22} и пожелал почтить своим присутствием обряд венчания. Вслед за этим он открыто взял новобрачных под свое покровительство, пойдя в этом наперекор их родне и двору. {23} Кардиналу не стоило большого труда усмотреть в его поведении злокозненный умысел и убедить королеву, что старания Принца и г-жи де Лонгвиль были вызваны не столько заботой об устройстве замужества г-жи де Пон, сколько желанием заручиться поддержкою Гавра, комендантом которого был ее муж, руководимый и опекаемый своей тетушкой герцогинею Эгийон. Кардинал в таком свете изобразил герцогу Орлеанскому происшедшее, что легко заставил его проникнуться убеждением, будто он имеет все основания жаловаться на Принца, утаившего от него этот брак. Итак, видя, что дело идет на лад и что уже можно заняться подготовкой к аресту Принца, Кардинал решил повидаться с г-жой де Шеврез, не высказываясь перед ней с полною откровенностью, но та, искусно воспользовавшись удобным случаем, повела себя с ним с большей непринужденностью и сразу предложила лишить Принца свободы, о чем он не осмеливался первым открыто с нею заговорить. Они пришли к соглашению в самых общих чертах; что же касается частностей их договора, то они были уточнены Легом, которому незадолго пред тем Принц нанес оскорбление и который все еще был чрезвычайно озлоблен против него. Таким образом, и Лег не преминул воспользоваться столь благоприятной возможностью проявить свою злобу; он имел удовольствие определить условия заключения Принца и наглядно показать всем, насколько важно даже для высоких особ никогда не доводить смелых людей до необходимости мстить за себя.