Мемуары

Король прожил три недели после того, как принял соборование: столь длительное его угасание умножило тайные происки; его смерть вскоре заставила их выйти наружу. Она наступила 14 мая 1643 года, в тот же день недели, в какой тридцать три года назад он взошел на престол. На следующий день королева привезла своего сына в Париж. Два дня спустя {19} с согласия Месье и Принца Парламент провозгласил ее регентшей, не посчитавшись с декларацией покойного короля. Вечером того же дня она назначила кардинала Мазарини главою Совета, и легко представить себе, как эта новость удивила и потрясла противную ему партию. Первой заботой Кардинала было принести и жертву королеве г-на де Шавиньи и переложить с себя на него всю вину за королевскую декларацию, и это - несмотря на давние связи и недавнюю клятву в дружбе навеки, которою они обменялись. Г-ну де Шавиньи было приказано сложить с себя должность статс-секретаря и передать ее в руки г-на де Бриенна, {20} тогда как у г-на де Бутилье {21} отняли заведование финансами. Так как я не собираюсь дать подробное описание всего происходившего в столь бурные времена, я удовольствуюсь сообщением только касающегося лично меня или того, чего мне, по меньшей мере, довелось быть очевидцем.

Первая милость, после смерти короля испрошенная мною у королевы и дарованная ею, - это возвращение ко двору графа Миоссанса {22} и прекращение следствия по делу о поединке, на котором он убил Вилландри. Королева щедро расточала мне знаки своих дружеских чувств и своего доверия; больше того, она неоднократно убеждала меня, что для нее вопрос чести, чтобы я был ею доволен, и что во всем королевстве не найти ничего достаточно ценного, чтобы достойно вознаградить меня за мою службу.

Герцога Бофора поддерживала его мнимая влиятельность и еще больше общее и малообоснованное представление о его заслугах и доблести. Большинство приближенных королевы примкнуло к нему; я поддерживал с ним добрые отношения, но, хорошо зная его, не стремился сойтись с ним на короткую ногу. Двор, как я указал выше, разделялся на его сторонников и сторонников кардинала Мазарини, и ожидалось, что возвращение г-жи де Шеврез вследствие дружбы, неизменно питаемой к ней королевою, склонит чашу весов либо в ту, либо в другую сторону. Впрочем, и отличие от остальных я отнюдь не считал влияние г-жи де Шеврез столь всесильным: королева в разговорах со мной отзывалась о ней с заметною, холодностью, и я отчетливо видел, что ей было желательно, чтобы возвращение г-жи де Шеврез во Францию задержалось. Из-за прямого запрета, выслушанного ею от короля незадолго до его смерти, мне стоило немалого труда убедить королеву согласиться на возвращение г-жи де Шеврез ко двору. Королева сказала мне, что любит ее по-прежнему, но, потеряв вкус к развлечениям, объединявшим их в юные годы, опасается показаться ей изменившейся, а также, что знает по опыту, насколько г-жа де Шеврез питает страсть к интригам, способным нарушить спокойствие Регентства. Королева добавила к атому, что г-жа де Шеврез вернется, без сомнения, раздраженной доверием, которое она оказывает кардиналу Мазарини, и с намерением ему повредить. Я говорил с королевою, быть может, более вольно, чем должно: я указал, какую тревогу и какое удивление вызовет в обществе и среди ее давних приверженцев столь внезапно совершившаяся в ней перемена, когда все увидят, что первые проявления ее власти и строгости обрушились на г-жу де Шеврез. Я живо изобразил ее привязанность к королеве и преданность ей, ее услуги на протяжении многих лет и длинную череду злоключений, которые они на нее навлекли; я молил королеву подумать о том, на какое непостоянство сочтут ее способною и какое истолкование получит это непостоянство, если она предпочтет кардинала Мазарини г-же де Шеврез. Наш разговор был долгим и горячим; я хорошо видел, что порою гневлю королеву, но так как у меня еще сохранялась большая власть над ее волею, я добился желаемого. Она поручила мне выехать навстречу г-же де Шеврез, которая возвращалась из Фландрии, и склонить ее к поведению, соответствующему пожеланиям королевы.

К кардиналу Мазарини тогда относились еще несколько свысока, и составилась тесная группа придворных, главным образом из числа тех, кто при жизни покойного короля сохранял преданность королеве; их назвали Высокомерными. Хотя в эту группу пошли люди различных взглядов, звания и рода занятий, все они сговорились между собой быть врагами кардинала Мазарини, прославлять воображаемые добродетели герцога Бофора и быть блюстителями превратно понимаемой ими чести, право устанавливать кодекс которой присвоили себе Сент-Ибар, Монтрезор, граф Бетюн и некоторые другие. На свою беду я был с ними в дружеских отношениях, не одобряя, впрочем, их поведения. Встречаться с кардиналом Мазарини было в их глазах преступлением, но я во всем зависел от королевы, а она уже как-то приказала мне свидеться с ним и настойчиво выражала желание, чтобы я виделся с ним и впредь. Поскольку мне хотелось избегнуть осуждения Высокомерных, я молил королеву одобрить, чтобы учтивость, которую она мне предписывала, простиралась лишь до известных пределов и чтобы мне было позволено заявить Кардиналу, что я пребуду его покорным слугой и доброжелателем, пока он по-настоящему будет печься о государстве и о службе королеве, но что перестану быть таковым, как только он станет поступать вразрез с тем, что должно ожидать от человека порядочного и достойного того положения, которым она почтила его. Все, что я говорил, королева нашла превыше всяких похвал, и то же самое, слово в слово, я повторил Кардиналу, которому угодил, видимо, не в пример меньше и который позже побудил ее усмотреть злокозненность в том. что, предлагая ему свою дружбу, я поставил ее в зависимость от стольких условий. Впрочем, тогда она даже не намекнула на это и выразила мне свое полнейшее одобрение.

Я выехал навстречу г-же де Шеврез и нашел ее в Руа. Монтегю, англичанин, прибыл туда прежде меня с поручением Кардинала передать ей от его имени всяческие любезности и посулы, которые могли бы склонить ее к дружелюбию и привлечь на его сторону. Она попросила меня воздерживаться в присутствии Монтегю от откровенных суждений. Я изобразил ей, насколько мог точно, положение дел: рассказал об отношении королевы к кардиналу Мазарини и к ней самой; я предупредил, что нельзя судить о дворе по ее давним знакомым и неудивительно, если она обнаружит в нем множество перемен; посоветовал ей руководствоваться вкусами королевы, поскольку та, вероятно, их не станет менять; я указал, что Кардинала не обвиняют ни в каком преступлении и что он не причастен к насилиям кардинала Ришелье; что, пожалуй, лишь он один сведущ в иностранных делах; что у него нет родни во Франции; что он слишком хороший придворный, чтобы не постараться завлечь ее всем, чем только сможет, и что, если он это сделает, на мой взгляд, ей подобает принять его предложения, дабы его поддерживать, буде он окажется верен исполнению своего долга, или воспрепятствовать ему от него отклониться. Я также добавил, что не так-то просто найти людей, настолько известных своими способностями и честностью, чтобы можно было отдать им предпочтение перед кардиналом Мазарини. Я обратился к ней с настоятельным увещанием никоим образом и ни при каких обстоятельствах не подавать ни малейшего повода королеве подумать, будто она, г-жа де Шеврез, возвратилась с намерением руководить ею, ибо это и есть главнейшее обвинение, коим чаще всего пользуются враги герцогини, чтобы ей повредить. Я указал, что ей надлежит направить все свои помыслы только на то, чтобы снова занять в уме и сердце королевы то место, которое у нес попытались отнять, и оказаться в состоянии защитить или свалить Кардинала смотря по тому, будет ли более полезным для общества сохранение за ним власти или его низложение.