Страница 8 из 12
– Сделай-ка чаю, – не отрываясь от телевизора, сказал отец.
Вернувшись из кухни, я заметила, что он уже не сидел, а полулежал на диване. Папа залпом выпил литровую кружку еле теплого чая и отрыгнул. Я присела на кресло рядом с диваном, а он улегся, вытянув ноги. Около двадцати минут мы молча смотрели телевизор, пока отец не повернулся в мою сторону:
– Ты проверила срок годности тушенки?
– Да, а что?
– На крышке, или на этикетке?
– На крышке. Почему ты спрашиваешь?
– Живот болит. Видно язва опять дает о себе знать.
Головокружение и тошнота прошли, как будто они были частью сна, от которого я пробудилась. Руки перестали дрожать, в голове прояснилось. Действие яда должно походить на сердечный приступ. Боль в животе – плохой признак. По нему можно заподозрить отравление.
– Это все водка, – как будто со стороны услышала я свой на удивление спокойный голос. – Врач предупреждал, что тебе нельзя алкоголь.
– Ерунда, – отмахнулся папа, – поболит и перестанет.
Несмотря на оптимизм, он застонал и повернулся на бок. На его лбу выступила испарина. Мне стало жалко этого старого и слабого человека. Именно таким он сейчас выглядел. Не осталось следа от его черствости и несгибаемости. Судя по выражению лица, в эту минуту он был готов согласиться на что угодно, лишь бы избавиться от боли. Я поймала себя на мысли, что это только начало. По спине побежали мурашки. Теперь на диване лежал не тиран, который пытался выдать меня замуж и наотрез отказывался отпустить в Москву, а мой настоящий отец – жалкий и безвольный человек, не справляющийся даже с приступами лени, не говоря уже о боли.
– У нас в аптечке есть что-нибудь от живота?
– Там только мамины лекарства. Они давно просрочены.
– Может, хоть активированный уголь найдется? Сходи, поищи.
Я вышла из комнаты и постояла пару минут за дверью, прислушиваясь к папиным стонам. По ним было сложно определить, как сильно подействовал яд. Отец всегда кричал даже от малейшей зубной боли. Посчитав до десяти, я вернулась в зал.
– Ничего. Нет даже активированного угля.
– Послушай, – сказал он, облизывая пересохшие губы, – набери ноль три. Что-то мне совсем худо.
Вот это действительно плохой признак. Если отец чего-то и боится сильнее боли, то врачей.
– Давай я сделаю тебе еще чаю, – попыталась уговорить я, – а лучше попей воды, она разбавит водку.
– Хватит нести ахинею! – выкрикнул он. – Мне нужна не вода, а таблетки. Звони в скорую, кому говорю!
Папа подхватил с пола тапок и швырнул в мою сторону. Тот не пролетел даже половину расстояния. Я подошла к телефону. Взяв аппарат в руки, подняла трубку и одновременно зажала рычаг.
– Здравствуйте, – сказала я тишине, дважды прокрутив телефонный диск. – Нам нужна помощь. У моего папы болит живот. У него язва, а сегодня днем он выпивал с друзьями…
– Замолчи! Не их собачье дело, как я провожу досуг. Пусть приедут и дадут мне какую-нибудь таблетку.
– Врач спрашивает, чем мог быть вызван приступ, – сказала я отцу и снова обратилась к тишине в трубке. – Да, доктор запретил ему употреблять спиртное.
– Черт подери этих врачей! Скажи, я помираю, пусть едут быстрей!
Отец взвыл от боли. Я продиктовала в трубку адрес и попросила вымышленных медиков поторопиться. Папа свернулся калачиком на диване. Его тело подпрыгивало в лихорадке. Пусть не так, как я ожидала, но яд все-таки подействовал. Вместо того чтобы в считаные минуты потерять сознание от нехватки кислорода и умереть, папа корчился и стонал от боли. Что делать дальше? Наблюдать за его агонией? Такой тяжелой смерти не пожелаешь даже врагу, не говоря уже о родном отце. Если бы я знала, какие мучения ему предстоит вынести по моей вине… Отступать слишком поздно. Даже если я вызову скорую и расскажу про яд, врачи ничем не смогут помочь. Чтобы хоть немного облегчить папины страдания, я пошла на кухню за стаканом воды. На полпути меня остановил стук в дверь. Замерев на месте, я прислушалась к звукам снаружи. Кто-то нетерпеливо топтался на крыльце. Стук повторился. Я попятилась в зал, когда в окне показался знакомый силуэт. Соседка прижалась щекой к стеклу и заглянула в комнату.
– Алиса, я тебя вижу! – постучала костяшками пальцев по стеклу она. – Открывай дверь, красавица, я принесла гостинец!
Соседка чокнулась с окном бутылкой вина. Проигнорировать ее было бы слишком подозрительно. Мне пришлось открыть дверь. Несмотря на солидный возраст и лишний вес, она с легкостью перепрыгнула через порог и, стряхивая снег с белокурых кудряшек, протянула мне бутылку.
– На-ка! – вытащила из-за пазухи шоколадку. – И пальтишко повесь.
Сбросив пальто, соседка осталась в тонком сарафане, лямки которого врезались в шею, а резинка разделила грудь надвое по горизонтали. Причмокнула губами, чтобы подправить помаду и спросила:
– Батя где? К нему сегодня друг приходил, я в окно видела. Небось, пьяненький спит?
В ответ из комнаты донесся стон. Она всплеснула руками и побежала на звук.
– Гена! – ее всегда улыбчивое лицо приняло озабоченное выражение. – Что с тобой случилось?
– Живот, – прохрипел отец.
– Болит животик, – закудахтала над ним соседка. – Ничего, сейчас найдем лекарство, и боль отступит. Алиса, где у вас таблетки?
– Я уже искала. Ничего нет.
– Сбегаю домой, принесу что-нибудь от несварения.
– Это не поможет, папе плохо с сердцем, – проговорила я тихо, чтобы не услышал отец. – У него закололо в груди, и онемели кончики пальцев.
– Странно, а держится за живот. Вот мужики!
Папа снова застонал и прикрыл глаза. На неестественно бледном лице проступили капельки пота. Соседка попятилась к двери и прошептала мне на ухо:
– Может, вызвать скорую?
– Не надо, – я оперлась о стену, чтобы удержаться на трясущихся ногах. – Отец разозлится.
– Да, конечно, – закивала она, переоценивая папину храбрость. – Ты смотри, как его колбасит.
Он поднял голову и, широко раскрыв рот, высунул язык. Оттуда, как из гейзера, наружу полилась рвота.
– Тетя Галя, – с трудом сглотнула я, – может, зайдете завтра?
– Что ты, разве можно оставлять его в таком состоянии!
Отец снова застонал и, опустив голову, уставился мутными расширенными зрачками в стену.
– Нет, пусть злится, сколько хочет, а я вызову скорую. Боже ты мой! – взвизгнула она, увидев, как на папиных губах проступила пена.
С трудом попадая ногтями в отверстия, соседка дважды крутанула телефонный диск. Назвав сначала номер своего дома, она тут же исправилась и попросила скорую приехать как можно быстрее. У меня потемнело перед глазами, в ушах застучал метроном.
– Ну вот, – сказала она, положив трубку. – Остается только ждать. Что-то он больше не кричит.
В ответ раздался хрип. Тетя Галя подошла к дивану, присела на корточки возле отца. Я опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, принялась молиться о том, чтобы врачи скорой не застали папу в сознании.
– Правильно, Алисочка! Давай вместе. Отче наш… – затянула она.
В этот момент я ощутила весь ужас происходящего. Сидя друг напротив друга, мы вместе молились о противоположном: тетя Галя просила Бога о спасении, а я – о скорейшей смерти. Моя мольба оказалась действеннее: закатив глаза, папа высунул язык и захрипел. Его тело сотрясла судорога. К зловонию рвоты примешался запах кала. Не закрывая рта, он схватился обеими руками за горло и обмяк.
– Ой, мамочки! – вскрикнула соседка и отскочила от дивана. – Он не дышит! Ты смотри!
Одной рукой она зажала себе рот, а второй указала на безжизненное тело отца. Я закрыла глаза и опустила голову на спинку кресла. Нельзя думать о том, что сейчас произошло. Нужно держать мысли на расстоянии. Впереди еще много испытаний. Я должна все выдержать, ради папы. Иначе получится, что он зря… Нет, все-таки хорошо, что пришла тетя Галя. Мне не придется разговаривать с врачами. Кажется, я вообще больше не смогу говорить.
Все, что я помню о ночи, когда папа умер – это шум. Сирена скорой помощи, голоса, топот, скрип входной двери. Не знаю, открывала ли я глаза, отвечала ли на вопросы. Кто-то постоянно трогал меня за плечо, что-то шептал на ухо. Я то ли кивала, то ли просто покачивалась взад вперед. Утром наступила тишина. Когда я, наконец, открыла глаза, в комнате было светло. Я машинально поднялась и огляделась. Кресло сохранило отпечаток моего тела. Казалось, оно единственное стояло на своем месте. Мебель как будто гуляла ночью по комнате, а к утру остановилась там, где ее сморил сон. Крупинки грязи покалывали босые ступни. Легкое ощущение боли помогло мне снова почувствовать себя живой.