Воспоминания

Казавшаяся с высоты 131-ой столь близкой, Сыквантунская сопка оказалась в действительности далекой. Мы наступали уже несколько часов и все еще не достигли ее подошвы. Начало темнеть, разрывавшиеся над нами шимозы стали светиться синим огнем. К ним прибавился огонь японских пулеметов и ружейная стрельба. К этому времени гаолян кончился и с ним не стало больше спасительных складок местности.

(149) Приходилось наступать вдоль дороги по совершенно голому месту. Наконец, орудийная пальба прекратилась, но зато усилилась пулеметная и ружейная стрельба. Уже в темноте, обогнув сопку с левой ее стороны, мы стали подыматься на нее. Но не успели мы пройти и пятиста шагов, как сзади, из еле видневшейся деревни, по нам, неизвестно кем, был дан ружейный залп. Мы бросились вперед к подъему на сопку, но навстречу нам с криками бежали солдаты, неизвестно какой части, на бегу стреляя из винтовок и коля штыками встречных. Началась паника, и лишь немногие, не поддавшиеся ей, продолжали идти вперед. В темноте трудно было разобрать, что происходит и кто стреляет в кого. К счастью, порядок был восстановлен довольно скоро, благодаря самообладанию капельмейстера нашего полкового оркестра, маленького еврейчика из Златополя, Киевской губ., и его музыкантов. Кто-то из батальонных командиров приказал ему играть гимн, и как только звуки привычной солдатам музыки коснулись их слуха, они опомнились.

Наступление наше продолжалось уже очень долго, и утомление наше было очень велико. Особенно мучила жажда, а малый запас воды в солдатских баклагах был ими уже давно выпит. Инстинктивно я нагнулся над попавшимся мне под ноги трупом и стал обшаривать его в поисках баклаги. Нагнувшись ниже, я сквозь темноту узнал в убитом солдате японца, а в его баклаге обнаружил ром, который тут же с жадностью выпил. Подкрепившись, я продолжал подыматься на сопку и, пройдя несколько шагов, наткнулся на своих товарищей по отделению, стоявших и о чем-то беседовавших над лежавшим у их ног телом. На вопрос, в чем дело, они сказали, что лежащий человек есть наш прапорщик Бечко-Друзин, который, очевидно, ранен и без сознания, они же не знают, что с ним делать т. к. вблизи не видно санитаров с носилками. В это самое время к нам подошел наш ротный командир П. И. Боголюбов, обративший внимание на нашу остановку. Старший унтер-офицер доложил ему о происшествии. Не успел П. И. Боголюбов распорядиться, как я сказал ему: "Не извольте беспокоиться, Ваше Высокородие, я вынесу прапорщика из боя", - и тут же, подняв его с земли и взвалив на плечо, я начал спускаться с горы по направлению к деревне Эрдагоу, где, как я (150) знал, находился наш перевязочный пункт. Прапорщик был небольшого роста, но упитанный и коренастый и нести его было нелегко, принимая во внимание то, что человек, находящийся в беспамятстве, тяжелее своего веса, т. к. не держится за несущего его. Кроме того, дело осложнялось тем, что я не мог оставить винтовку и что вокруг меня продолжали посвистывать пули. Силы мои подходили к концу, но сознание, что в первом же бою я заслужил статутный солдатский Георгиевский крест, вернее говоря, Знак отличия Военного Ордена, как он тогда официально назывался, придавало мне энергию. По счастью, пронеся прапорщика около версты, я встретил санитаров с носилками, которым я с удовольствием передал свою ношу. Отдохнув немного на камне, я побрел обратно к сопке, но оттуда уже слышались крики "Ура", что означало, что сопка нами взята и что сраженье закончилось. Подойдя ближе и присоединившись к своей роте, я узнал, что нам приказано вернуться к исходной точке нашего наступления, т. е. на высоту 131-ую, и занять ее. В это время было уже два часа ночи и мы, усталые, взбирались наверх. На гребне высоты нас ожидал приятный сюрприз. В то время как мы сражались, наши кашевары варили нам обед и посланные нашими офицерами солдаты принесли нам горячие щи с мясным "пайком".

Ночь была холодная, ясная. После утомительного дня тянуло ко сну, но в сердце зарождалась тревога. Вдалеке, направо от нас, видно было, как горело в Ляояне, а еще правее горели сигнальные столбы пограничной стражи вдоль соединительной ветки Янтай - янтайские копи. Мы не знали, что означали эти огни, но понимали, что ничего доброго они не предвещают.

Настало утро 21-го августа, тихое и спокойное. С поля вчерашнего сраженья, мимо нашего расположения, брели раненые, и наш батальонный врач перевязывал их раны. От нечего делать я помогал ему и обменивался с ним впечатлениями о пережитом накануне, как вдруг прозвучала команда готовиться к выступлению. Сначала мы , думали, что будем наступать, но скоро оказалось, что Русская Армия оставляет Ляоянскую позицию и что нам предстоит отступление. С тяжелым сердцем шли мы по той самой долине, по которой еще (151) два дня тому назад шли полные ожиданья неизвестного и надежд.

Когда, наконец, мы остановились для отдыха на довольно продолжительное время, мы узнали, что вся заслуга взятия Сыквантунской сопки была приписана Выборгскому полку, на который посыпались награды, хотя первой взошла на сопку наша охотничья команда. Недаром, как я узнал позже, в начале нашей атаки, когда мы бегом опускались по южному склону высоты 131-ой, на Выбргцев смотрел с нее немецкий военный агент и сопровождавший его капитан генерального штаба П. А. Половцов. Надо было порадовать шефа полка - императора Вильгельма II-го. Я не помню, сколько солдатских крестов досталось Чембарскому полку, знаю только, что один из них достался мне "за спасение раненого офицера в бою под огнем неприятеля" и другой нашему капельмейстеру за исполнение гимна Б той же обстановке.

Несколько дней спустя на привале у небольшой ж. д. станции, у которой стоял санитарный поезд имп. Александры Федоровны, я был послан офицерами с поручением раздобыть в поезде чаю и сахару. По мнению офицеров, мой внешний вид должен был обеспечить успех моей экспедиции. Действительно, глядя на меня, нельзя было усумниться, что я только что участвовал в сражении. Гимнастерка моя порвалась, на ее левом рукаве было большое кровавое пятно от убитого японца, напоившего меня ромом, погоны и фуражка были размыты дождем. В поезд грузили раненых, и я, не желая моим малым делом мешать персоналу поезда, ждал, стоя на платформе, по которой прогуливались разговаривая два генерала. Когда они во второй раз проходили мимо меня и я вторично встал во фронт, приложив руку к козырьку, один из них, подойдя ко мне, пожал мне руку и спросил, в каком бою я участвовал. Узнав от меня, что я был на Сыквантунской сопке, он сказал мне: "Всегда помните об этом - это большая честь для Вас".