Вашингтонская площадь

— Что мне за дело до ваших обещаний! — ответила она.

Однако это не остановило миссис Пенимен, которая высоко чтила святость обетов.

— Я зашла слишком далеко и не могу отступить, — сказала она, не потрудившись объяснить, что именно она имеет в виду. — Мистер Таунзенд настоятельно желает видеть тебя, Кэтрин. Он говорит, что если бы ты знала, как сильно и по какой причине он желает этого свидания, ты бы ему не отказала.

— У него не может быть никаких причин, — сказала Кэтрин. — Никаких уважительных причин.

— От этого зависит его счастье. Это ли не уважительная причина? величественно проговорила миссис Пенимен.

— Для меня — нет. Мое счастье от этого не зависит.

— Мне кажется, ты станешь счастливей после свидания с ним. Он снова уезжает — чтобы снова скитаться. Ах, у него такая одинокая, такая беспокойная, безотрадная жизнь! Перед отъездом он хочет поговорить с тобой — это вроде навязчивой идеи, он постоянно думает об этом. Ему необходимо сказать тебе нечто очень важное. Он думает, что ты никогда его не понимала, судила о нем несправедливо, и мысль об этом точно камень давит ему на сердце. Он хочет оправдаться перед тобой и уверен, что сумеет сделать это в нескольких словах. Он хочет встретиться с тобой как с другом.

Эту удивительную речь Кэтрин выслушала, не отрываясь от работы. За последнюю неделю она снова привыкла к мысли, что Морис Таунзенд действительно существует. Когда миссис Пенимен кончила, Кэтрин просто сказала:

— Передайте, пожалуйста, мистеру Таунзенду, чтобы он оставил меня в покое.

Едва она это сказала, как тишину летнего вечера нарушил внезапный и решительный звон дверного колокольчика. Кэтрин взглянула на часы. Они показывали четверть десятого — час довольно поздний для визитов, особенно когда город почти пуст. Миссис Пенимен вздрогнула, услышав звон, и Кэтрин быстро перевела взгляд на тетку; какое-то мгновение племянница внимательно смотрела ей в глаза. Миссис Пенимен покраснела; вид у нее был виноватый, словно ее уличили в чем-то. Кэтрин все поняла и быстро поднялась.

— Тетушка, — сказала она тоном, который порядком напугал миссис Пенимен. — Неужели вы позволили себе?..

— Дорогая Кэтрин, — пролепетала миссис Пенимен. — Хотя бы погляди на него!

Кэтрин испугала тетку, но и сама тоже испугалась; она уже готова была выбежать и приказать слуге, проходившему мимо гостиной, никого не впускать, но страх столкнуться с гостем остановил ее.

— Господин Морис Таунзенд.

Она все еще стояла в нерешительности, когда слуга глухо, но отчетливо произнес это имя. Кэтрин стояла спиной к дверям и некоторое время так и оставалась к ним спиной, чувствуя, что он вошел в гостиную. Однако он молчал, и Кэтрин наконец обернулась. Она увидела какого-то господина, стоящего посреди комнаты, которую миссис Пенимен благоразумно покинула.

Кэтрин никогда не узнала бы его. Ему было теперь сорок пять, и он ничуть не походил на того стройного молодого человека, каким Кэтрин помнила его. Все же внешность его была в высшей степени благородна, чему немало способствовала глянцевитая русая борода, спускавшаяся на горделивую грудь. Через мгновение Кэтрин узнала лоб, по-прежнему красивый, хотя кудри Мориса поредели. Гость стоял в почтительной позе и не сводил глаз с хозяйки дома.

— Я осмелился… осмелился… — начал он и замолчал, оглядываясь, словно ожидая, что его пригласят сесть. Голос его остался прежним, но в нем уже не было прежнего обаяния. Кэтрин вдруг почувствовала, что ни за что не пригласит его сесть. Зачем он пришел? Нельзя было ему приходить. Морис был смущен, но Кэтрин ничем не помогла ему. Не потому, что его смущение радовало ее, — напротив, увидев его смущение, она и сама мучительно смутилась. Но могла ли она быть приветливой с ним, если все в ней восставало против его прихода?

— Мне было нужно… я решился… — продолжал Морис и снова не договорил. Ему было нелегко. Кэтрин все еще молчала, и он, возможно, со страхом вспомнил, что в прежние времена она умела молчать подолгу. Однако она продолжала смотреть на него и заметила нечто весьма странное. Перед ней стоял Морис, но это был и он, и не он. Этот человек некогда был для нее всем, а теперь он для нее ничто. Как давно это было, как стара она стала, как много пережила! Она жила всем, что было связано с ним, и все это теперь заглохло. Гость ее не выглядел несчастным. Он был красив и моложав, превосходно одет — мужчина в цвете сил.

Глядя на Мориса, Кэтрин читала в его глазах историю его жизни: он жил в свое удовольствие и ни разу не был уличен. Но даже теперь, когда она поняла это, Кэтрин не почувствовала желания уличить его. Присутствие его было мучительно ей, и она хотела лишь одного — чтобы он ушел.

— Вы не сядете? — спросил он.

— Я думаю, это будет лишнее, — сказала Кэтрин.

— Я вас обидел своим посещением?

Он был чрезвычайно серьезен и говорил почтительным тоном.

— По-моему, вам не следовало приходить.

— Миссис Пенимен не сказала вам… не передала мою просьбу?

— Она что-то сказала мне, но я не поняла.

— Позвольте же мне сказать самому… позвольте мне объясниться.

— Мне кажется, в этом нет нужды.

— Для вас — быть может, но не для меня. Для меня это будет великим утешением, а в моей жизни такое случается не часто.

Кэтрин почудилось, что он подходит ближе, и она отступила.

— Разве мы не можем снова быть друзьями? — спросил он.

— Мы не враги, — отвечала Кэтрин. — Я к вам питаю только дружеские чувства.

— Если б вы знали, какое счастье для меня слышать эти слова!

Кэтрин не стала уверять его, что понимает всю меру его чувств, и, помолчав немного, он продолжал:

— Вы не изменились… для вас все эти годы прошли благополучно.

— Они прошли очень тихо, — сказала Кэтрин.

— И не оставили следа; вы восхитительно молоды.

На этот раз ему удалось подойти к ней: он стоял уже совсем близко. Она видела его напомаженную бороду и глаза, смотревшие на нее каким-то странным, тяжелым взглядом. Лицо его было так не похоже на его прежнее, на его юное лицо! Если бы Кэтрин увидела Мориса таким в тот первый вечер, едва ли она полюбила бы его. Кэтрин показалось, что он улыбается — или пытается улыбнуться.

— Кэтрин, — сказал он, понизив голос, — все это время я думал о вас.

— Прошу вас не приходить больше, — сказала Кэтрин.

— Вы ненавидите меня?

— О нет!

Тон ее чем-то обескуражил Мориса, но он быстро оправился и спросил:

— Так я по-прежнему могу рассчитывать на ваше снисхождение?

— Я не понимаю, почему вы пришли сюда и задаете мне подобные вопросы! воскликнула Кэтрин.

— Я пришел потому, что я много лет мечтал, чтобы мы снова сделались друзьями.

— Это невозможно.

— Почему же? Возможно, если вы это позволите.

— Я никогда этого не позволю! — сказала Кэтрин.

Он снова принялся молча смотреть на нее.

— Я вижу, мое присутствие встревожило вас, причинило боль, я уйду; но разрешите мне прийти еще раз!

— Прошу вас не приходить больше, — сказала Кэтрин.

— Никогда? Никогда?

Она собрала все свои силы; нужно было так ему ответить, чтобы он уже не мог переступить ее порог.

— Нельзя вам приходить сюда. Это неприлично… и бессмысленно.

— Ах, вы ко мне несправедливы! — воскликнул Морис Таунзенд. — Мы просто ждали, и теперь свободны.

— Вы дурно обошлись со мной, — сказала Кэтрин.

— Это не так — если верно посмотреть. Вы тихо жили со своим отцом — а ведь именно этого я не решился вас лишить.

— Да. Я жила тихо.

Морису очень недоставало одного аргумента: ему так хотелось сказать, что, кроме тихой жизни, Кэтрин получила и кое-что еще. Он, разумеется, знал содержание докторского завещания. Однако он нашелся.

— Это еще не самая ужасная судьба! — с чувством воскликнул он, должно быть намекая на свое бедственное положение. Затем добавил — уже другим, проникновенным тоном: — Неужели вы так и не простите меня, Кэтрин?

— Я вас давно простила, но нам незачем стараться быть друзьями.