Золотой сокол

Зимобор еще раз прислушался. Кроме него, поблизости не дышало ни одно живое существо. Все его до предела обостренные чувства улавливали покачивание травы под ветром, легчайший шорох стеблей, но ничье живое сердце рядом не билось.

Держа меч наготове, Зимобор подошел к ближайшему из упавших, но не сразу нашарил тело в темной траве. Тот был мертв. Рука Зимобора наткнулась на еще горячую кровь, и он брезгливо вытер пальцы о траву. Мертвец лежал лицом вниз. Зимобор перевернул его, но лица в темноте все равно не мог рассмотреть. На шее убитого была широкая серебряная гривна — Зимобор еще раньше слышал, как звенит его клинок, задев за нее, — а к гривне были подвешены серебряные подвески. Зимобор ощупал одну из них. Подвеска имела три конца и напоминала... торсхаммер, «молот Тора», любимый оберег варягов.

Тыльной стороной ладони, чтобы не испачкать лицо чужой кровью, Зимобор вытер лоб. Боевые приемы и обереги указывали на варягов, но что могло означать это внезапное, беспричинное нападение? Пора было закричать, позвать людей, но Зимобор сидел на земле над мертвым телом, как околдованный. Чары этого странного и страшного сна не отпускали его, после напряжения битвы тело было как чужое. Он мог бы гордиться, что довольно быстро в одиночку одолел троих противников, готовых к этой битве лучше, чем предполагаемая жертва, но радоваться Зимобор не мог. Чем лучше он осознавал, что это не сон, тем больше возрастали чувства тревоги и тоски. Едва ли все это случайно. Его могли пытаться ограбить, не узнав княжича в темноте, — мало ли какой народ шатается ночью возле города, а что кругом голод и бедность, объяснять не надо. Зимобор был бы рад такому объяснению, но не верил в него. На него напали не оголодавшие смерды с дубинами.

Из-за облаков снова показалась луна, точно пытаясь внести немного света в его мысли. Зимобор поглядел на лицо мертвеца, но оно было ему незнакомо. При свете он легко нашел второго, глянул на него и вздрогнул. Здесь было трудно ошибиться — шрам через всю щеку убитого, уходивший под бороду, он хорошо помнил. Этого человека в Смоленске звали Резаный. На самом деле его имя было Хагаль, и он был из дружины Хедина...

Зимобор снова сел на землю. Осматривать третьего мертвеца было ни к чему. Убитый лежал неподвижно, трава вокруг покачивалась, и волосы шевелились на голове Зимобора, словно их двигала изнутри головы жуткая, невероятная, губительная мысль. Хедин! Варяги! Дружина Избраны... «Нет, только не это! — неведомо кого умолял Зимобор и качал головой, пытаясь отказаться от своего открытия. — Только не она!».

Она не может, просто не может! Она же его сестра, они же родились в одном доме, они играли вдвоем, ссорились, мирились, то проказничали вместе, то дрались между собой, но те детские драки в глазах Зимобора служили залогом того, что теперь, взрослые, они никогда не смогут поднять руку друг на друга! Уже несколько лет, после смерти матери и при отсутствии жены, Избрана была главной женщиной в его жизни, самым близким к нему воплощением Великой Богини.

Избрана, сестра! Несмотря на соперничество последнего времени, Зимобор искренне любил сестру, отдавал должное всем ее достоинствам, хотел видеть ее счастливой и сожалел, что она видит свое счастье в обладании смоленским престолом. И уж конечно он не желал ей смерти, даже подумать не мог о том, чтобы избавиться от соперницы таким образом.

Этого не может быть. Положив меч рядом с собой на землю, Зимобор сжал голову руками, сбросил на траву ремешок со лба и запустил пальцы в рассыпавшиеся волосы, как будто так ему легче думалось. Вопреки очевидному, он отказывался верить, что этих троих подослала сестра. Княгиня Дубравка, Секач... Хедин, решивший таким образом помочь госпоже, не советуясь с ней самой. Да хоть Буяр — на это у него ума достанет, хотя это позор всему роду... Но это легче, чем если Избрана... Кто угодно, но только не она! Увидеть в сестре убийцу было для Зимобора хуже, чем увидеть ее мертвой. Это не укладывалось в сознании, мир шатался, и Зимобор не желал принимать мира, где подобное возможно.

Надо что-то делать. Надо встать, пойти к людям на Твердовом кургане. Мысленно Зимобор уже видел, как вокруг мелькают факелы, как кмети склоняются над мертвецами, слышал изумленные, негодующие выкрики, громкие распоряжения Беривоя. Уж воевода, не любящий ни Секача, ни тем более Хедина, быстро сообразит, где искать виноватых. Но предстоящий розыск ужасал Зимобора, как будто он сам был повинен в убийстве. Ничего, если виновником окажется Хедин или даже Секач. Или даже княгиня. Но только не Избрана! Зимобор не хотел искать, чтобы не обнаружить убийцу в сестре. Любовь к ней ворочалась в сердце, как нож, рассылая по телу волны острой боли.

А ночной ветер шевелил высокую траву на могилах, и казалось, что бесчисленные мертвецы встают, протягивают руки к тому, кто уже был их собратом, но ускользнул. Мелькнуло в воздухе темное покрывало, вспыхнули высоко в небе звезды трех Вещих Вил, сверкнули железные ножницы — запричитала Старуха, охнула Мать, усмехнулась Дева, добычей которой раньше или позже станет каждый... Дрогнул на дальнем кургане огонь, стерегущий мертвого. Зимобор отшатнулся, запутался башмаками в траве и чуть не упал — земля, словно потянула его в себя. Он слишком близко подошел к краю смертной бездны, слишком неосторожно заглянул на Ту Сторону — а Та Сторона не отпускает тех, кто перешел черту...

Не помня себя, Зимобор бросился прочь. Из травы под его ногами вылетали искры, сизые и бледнопламенные, он уже не знал, обычное ли поле лежит перед ним или настоящие Смертные Поля, грань мира живых и неживых. Он уже ни о чем не думал, ему хотелось оказаться как можно дальше от этих курганов. Он бежал, не помня толком, что же такое его преследует, пытался убежать от своих мыслей, от этого ужаса — черной ночи, огней, стерегущих мертвого, от хищного звона клинков, от забвения чести и долга перед родом... Он мчался через луговину, потом вдруг оказался в роще, и белые стволы берез словно бросались ему наперерез, а он уворачивался от них, как от живых. Под ногами шуршала трава, потом захлюпала вода. Задыхаясь, он выбрался на другой берег ручья, упал прямо на землю под деревьями, положил голову на жесткий корень, выступающий из земли, и закрыл глаза. И все исчезло.