Страница 9 из 14
Да, с тех пор он не видел ни отца, ни матери, ни сестер. И сегодня он вспомнил их может быть, они все умерли уже. Он задремал, и ему снились очень глупые сны.
-- Я не хочу больше супа! плаксивым голосом кричал он и топал ногами, а отец чеканил:
-- Кто не ест супа, тот не получит компот.
Потом он снова открыл глаза, над ним стоял Верхотурский и говорил:
-- Я вас разбудил. Вы плакали и орали диким голосом.
Да, Факторович себя скверно чувствовал в течение этого нудного и тяжелого дня. Несколько раз он приподнимал голову и удивленно смотрел на Верхотурского. Тот сидел на мешках, рядом с очкастым парнем Колей, и оживленно с ним говорил.
Вероятно, чтобы не мешать Факторовичу, они говорили вполголоса, слов нельзя было разобрать.
Верхотурский смеялся, жестикулировал и, видно, рассказывал что-то смешное: Коля, слушая, вытягивал шею и часто ржал. Этот разговор очень занимал Факторовича -- о чем мог так оживленно говорить участник трех заграничных съездов партии с этим мальчишкой?
Но он снова задремал, а когда открыл глаза, Верхотурского и Коли уже не было. Постучалась Марья Андреевна, она пришла насыпать в длинные, похожие на чулки мешочки манную крупу и пшено. Крупа шурша сыпалась в мешочки, и Марья Андреевна громко вздыхала. Потом она сказала властным голосом:
-- Я вам запрещаю сегодня вставать с постели, обед вам принесут сюда.
Факторович сварливо ответил:
-- Ну, положим, я этого барства не признаю.
-- Я отвечаю за ваше здоровье перед вашей матерью, -- сказала она и ушла, утряхивая крупу.
Тоска охватила его, это бессмысленное существование было ужасно: больше месяца, как его
эвакуировали с фронта, и он таскается по госпиталям, ведет нудные разговоры с врачами, а дни, проведенные в этом паточном доме, его окончательно доконали. Нужно сегодня же устроить совещание с Верхотурским и Москвиным. Нужно принимать срочные меры. Зачем добродетельная дама мучает его своими заботами? Сегодня же он скажет ей обо всем.
Перед обедом раздался резкий, тревожный звонок. Факторович подумал, что это пришли звать доктора к тяжелобольному, но через несколько мгновений он услыхал громкий мужской голос, хлопанье дверей, стук сапог.
-- Цо?.. Пся крев! -- вдруг раздалось под самой дверью, и в комнату, гремя сапогами, вошел польский офицер в плаще и каске. Его лицо было совершенно белым, черные наглые усики колечками поднимались над верхней губой.
Сердце Факторовича остановилось. Ему показалось, что он краснеет, что щеки его горят, но в действительности лицо его стало мертво-серым.
-- Прошу пана, ваши личные документы, -- лающим голосом крикнул офицер.
"Пропало", -- подумал Факторович и, приподнявшись на постели, заикаясь, спросил:
-- Позвольте узнать, какое вы имеете право врываться в частную квартиру и проверять документы?
Такой вопрос задал ему в прошлом году петлюровец-агроном, которого он пришел арестовывать.
-- Цо то есть право? -- заревел поляк, и Факторович подумал: "Они могут спрятаться в погребе"
Он решил поступить как птица, желающая хитростью увести охотника от своего гнезда. И как только Факторович подумал, что нужно спасать Верхотурского и Москвина, он сразу же успокоился и, подняв глаза, в упор посмотрел на поляка. Тогда он увидел, что лицо офицера обсыпано мукой, а черные колечки усов нарисованы углем.
-- Ты г... -- истерически закричал он и подушкой сбил с офицера картонную каску.
-- Что, намочил в штаны? -- спросил поляк и принялся приплясывать вокруг постели.
На этот раз они поссорились по-настоящему. Факторович даже хотел дать Москвину по морде, и Москвин сообразил, что переборщил, -- Факторович так переволновался, что не мог обедать.
- Вы начали беситься, -- сказал им Верхотурский, -- сегодня же вечером вводятся обязательные для коммунистов лекции по историческому материализму. Каждый день три часа.
А на торжественном обеде было много гостей. Верхотурского представили им как одесского юриста, застрявшего в городе при переходе власти, а Москвин сошел за землемера, приехавшего лечиться из деревни. И так как всем было известно, что у доктора постоянно живут в гостях всевозможные родственники и знакомые, а также родственники знакомых и знакомые родственников, все поверили в юриста и землемера.
За обедом рассказывали о страшном вчерашнем дне. Называли убитых, подробно перечисляли, кого и насколько ограбили, пили за здоровье лучшего врача в городе, за самое прекрасное и доброе женское сердце, а владелец аптеки, изрядно глухой старичок, предложил тост за "спокойствие, еще раз спокойствие и снова спокойствие, и в общем за quantum satis спокойствия для всех мирных граждан и их семей".
Этот тост так понравился, что все начали смеяться, хлопать в ладоши, а молодой доктор Рыбак даже закричал ура. Но так как его никто не поддержал, Рыбак смешно пискнул, покраснел и тотчас же начал сморкаться, хотя никакой надобности в этом не было.
А к концу обеда все развеселились, и оказалось, что даже вчера, в этот страшный и тяжелый день, произошла одна прямо-таки уморительная история.
Несколько богатых купцов, нарядившись в свои лучшие костюмы, отправились вместе с женами встречать поляков. На пустыре, возле вокзала, их нагнали два кавалериста и раздели буквально донага. Усатый доктор-хирург, рассказывая эту историю, помирал от смеха.
-- Если б вы только видели мадам Самборскую, если бы вы ее только видели, -- мотая головой, говорил он. -- Ведь они шли мимо моих окон. Вера Павловна думала, что со мной будет удар, клянусь вам богом, никогда в жизни я так не смеялся.
-- Что они дети что ли? -- сказал доктор и пожал плечами. - Все знают, что пока в городе разведка, следует сидеть дома и никуда не выходить. А эти еще сдуру нарядились.
-- Вы б уже молчали, -- сказал усатый хирург. -- Ведь вы единственный врач, который вчера занимался практикой.
-- Но ведь это его долг врача, - удивилась Марья Андреевна.
Усатый доктор подмигнул и шепнул своему соседу, розовому большеносому гинекологу:
-- Марк Львович, как вы думаете, это из врачебного долга наш именинник рискует своей жизнью?
С Верхотурским беседовал доктор Сокол, уроженец Одессы. Сокола беспокоила судьба оперного театра. Верхотурский, выступавший в этом театре месяца полтора назад на конференции комиссаров 14-й армии, успокоил его.