Зеркало грядущего

– Кром всемогущий… – прошептал он чуть слышно. Площадь была полна трупов.

Их было много. Очень много. Должно быть, несколько сотен, ибо именно столько народу, вместе с детьми, женщинами, седыми старцами и взрослыми мужчинами, проживало в селении. И все они были здесь. Сложенные аккуратными штабелями вокруг трех гигантских костров, – отдельно мужчины, младенцы, старики, женщины… В багровых отсветах пламени Конан видел, что почти все они изуродованы, в крови, у многих не хватает рук или ног, или зияют на теле ужасные раны. Ужаснее же всего было видеть детей… но даже киммериец отвернулся поспешно, не в силах вынести подобного зрелища.

Отдельной грудой свалены были туши животных, – козы, коровы, даже собаки и птица. И Конан вновь поразился той невероятной силище, которой должен был обладать тот, кто сотворил все это. Но он не успел сказать об этом своим спутникам, ибо в тот самый момент Невус вдруг прошептал, дрогнувшей рукой указывая куда-то вперед:

– Митра милосердный! Смотрите, там, над костром… Они сперва не заметили этого, ибо уже сгущалась тьма.

И глаза их не желали видеть подобного, а мозг не в состоянии был воспринять такую картину. Но теперь – теперь они смотрели, не в силах отвести взор, точно прикованные цепями. Смотрели вперед, туда, где над дальним из костров, насаженное на грубый вертел, поджаривалось, шипя и скворча, испуская изумительное благоухание готовящегося на углях жаркого, тело человека. Жук захлебнулся. Его начало тошнить. Второй офирец, его приятель, немой Сабрий, перегнувшись с седла, последовал его примеру; более закаленные бойцы также с трудом удерживали позывы к рвоте.

– Мясом жареным потянуло… – со свистом втягивая сквозь зубы воздух, пробормотал Невус. – Да что же здесь творится такое, Нергал их всех разбери?!

Конан ничего не ответил. Несколько мгновений понадобилось ему, чтобы преодолеть дурноту, – и он всадил своей лошади пятки в бока, направив ее прямо к костру. Наемники что-то закричали ему сзади… он не слышал их. Даже связно думать он был не в состоянии – но этот человек над костром… видеть это было невозможно. Даже если несчастному уже ничем не поможешь, – киммериец не мог оставить его так. Во весь опор подлетев к огню – омерзительный запах крови и горелого мяса ударил ему в нос – он осадил испуганно храпящего, упирающегося скакуна, и ногой попытался свалить наземь чудовищный вертел. Тот не поддавался, и Конан, соскочив с седла, обеими руками обхватил вбитую в землю огромную рогатину, на которую тот опирался, – но в этот миг сзади донесся истошный, полный дикого ужаса, нечеловеческий крик. Конан обернулся рывком.

Кричал немой. Точнее – он мычал, из самых глубин существа своего исторгая утробный вопль, непохожий ни на что, слышанное варваром доселе. Тот был настолько поражен, что сперва даже не разглядел во тьме, что привело несчастного офирца в такое исступление; а, заметив, ринулся вперед, позабыв и о трупе над огнем, и о перепуганной, гарцующей среди огней лошади.

Когда-то он слышал о подобных чудовищах. На далеком севере обитали они, в стране ванов, или еще дальше, в ледяных горах, среди вечных снегов. Трольхами именовали их легенды. Трольхами трехглавыми. И сейчас один из них был перед ними.

Огромное, в два человеческих роста чудовище двигалось тяжело, опираясь невероятно длинными передними лапами о землю, помогая ими при ходьбе, и Конану это невольно напомнило огромных обезьян-людоедов, которых доводилось ему встречать на далеком юге. И в остальном, если не считать размеров, трольх походил на них: такое же мощное, поросшее клочковатой рыжей шерстью тело, те же кривые ноги, тот же злобный оскал… Вот только скалилась на него не одна, а одновременно целых три головы.

Были они гигантскими, каждая – с низким лбом и крохотными, глубоко посаженными глазками, горевшими красным в отблесках костра, с выдающейся вперед челюстью и выступающими обломанными клыками; головы эти на мощных коротких шеях, фыркая и всхрапывая, озирались во все стороны, и длинные желтые языки по очереди облизывали черные губы.

Но вот трольх заметил добычу. Одним прыжком он оказался рядом с остолбеневшими от ужаса наемниками. Мощные руки с острыми, с хороший кинжал длиной, когтями, сжались на шее у лошади Барха. Животное истошно заржало. Наемник потянулся было за мечом – но трольх дернул коня к себе, и он вылетел из седла и растянулся на земле. Чудовище же неторопливо, словно и не замечая суеты вокруг, подтащило упирающуюся всеми ногами лошадь и одним точным, уверенным движением переломило ей шею. С такой легкостью, как человек мог бы скрутить голову, к примеру, цыпленку…

Так же неспешно трольх отволок труп коня чуть в сторону, туда, где свалены были туши остальных животных – похоже, чудовище отличалось завидной методичностью, – и медленно, словно бы в предвкушении, обернулось к остальным наемникам. Видно было, что с этими невесть откуда взявшимися людьми трольх намеревается расправиться столь же хладнокровно и неумолимо, как с обитателями деревни…

И тогда Конан бросился вперед.

Он сделал это почти инстинктивно, не раздумывая, как делал многое в своей жизни, в чем позже раскаивался, упрекая себя за излишнюю горячность. Но эти горы окровавленных трупов, этот несчастный на костре, это пронзительное ржание убитой лошади, – он не мог этого вынести спокойно. Ярость, бесконтрольная, огненная, полыхнула в нем, затмевая рассудок.

– Ио-хааа-аа! – издал он воинственный клич киммерийцев и бросился на трольха сзади.

Тот, как видно, не заметил приближения противника, и атака киммерийца застала его врасплох. Острый меч, просвистев дугу в воздухе, полоснул его по лопатке… и истошный вопль, полный ненависти и боли, вырвался сразу из трех глоток.

Трольх развернулся к нему. Огромные руки протянулись к варвару, и тот едва успел отскочить прочь, так что когти лишь слегка зацепили сапог. Не давая чудовищу опомниться, едва приземлившись, Конан прыгнул вновь и нанес колющий удар сбоку. Трольх вновь зарычал, – однако варвар заметил в отчаянии, что ни первый, ни второй его удар, несмотря на то, что он вложил в них всю силу, не нанесли чудовищу особого вреда. Кожа его, загрубевшая, была подобна коре тысячелетнего дуба, а под ней был настоящий панцирь мускулов, – так что почти невозможно было достать клинком жизненно важные органы, и Конан понял, что может лишь разъярить чудовище мелкими порезами, но, если не найдет иного способа, никогда не сумеет расправиться с ним.

Он вновь увернулся от удара огромных лап, но уже с трудом. Чудовище было слишком велико, и размах более чем вдвое превосходил длину руки киммерийца, даже вместе с мечом. Силы были слишком неравны. И, тщетно попытавшись ударить трольха по одной из трех шей, Конан вынужден был вновь отступить.

– Нергал вас побери, дармоеды! – заорал он наемникам. – Да проснетесь вы наконец?

«Возможно, впятером им удастся одолеть чудище…» – мелькнула мысль.

Но, хотя бойцы его, очнувшись наконец от оцепенения, в которое повергло их появление чудовища, поспешили на помощь командиру, толку от них оказалось немного.

Жук с Невусом налетели на трольха сзади, размахивая мечами. Конан хотел крикнуть им, чтобы не тратили силы зря и били только в шею или по глазам, – но предупреждение его опоздало. Их удары лишь раздразнили чудовище, не причинив особого вреда, но когда в слепой ярости оно развернулось к обидчикам, у тех не осталось почти никаких шансов. Лошадь Невуса, заржав, взметнулась на дыбы… левой лапой трольх поймал ее за переднюю ногу и, не обращая внимания на удары копыт, дернул и переломил, точно щепку. Несчастное животное рухнуло оземь и забилось в судорогах, придавив собой всадника. Конан видел, что Невус еще жив – он отчаянно извивался, пытаясь выбраться на свободу, – но помощи от него ждать было нечего. Барх, сброшенный с коня еще ранее, до сих пор не пришел в себя. Так что это оставляло лишь Жука и Сабрия.

Но теперь лошади стали им только помехой. Верный скакун Жука успел увернуться от трольха, но теперь кони совершенно обезумели от ужаса и не слушались ни узды, ни хлыста. Киммериец видел, как всадники тщетно пытаются совладать с перепуганными животными. От них ему напрасно было бы ждать помощи.