Наваждение

Возраст обитательниц ночлежки был самый разный – от семнадцати до семидесяти пяти, так же как и их промысел: потерявшие работу швеи и прачки, оставшиеся без содержания несчастные вдовы, обычные бродяжки. Нищая братия, вернее нищие сестры, тоже были изрядно представлены; видимо, от зимних холодов нищенки укрывались в логовах вроде этого приюта. При всем разнообразии типов все женщины выглядели почти на одно лицо: жалкое прозябание их уравняло, наделило одной и той же сероватой бледностью. Они лежали под одеялами одетые с головы до ног – даже ботинок, и тех не снимали, чтобы не украли соседки по несчастью. Тут и там под ровной поверхностью вздымались наросты и холмики: удачливые владелицы вещей улеглись спать поверх своих сумок и свертков.

В помещении было холодно, потому что не топили, и стоял неописуемо тошнотворный запах. Имелось всего два окна, да и те последние тридцать с лишним лет простояли заклеенными. Эти стены десятилетиями впитывали мерзкие запахи застоялого воздуха, пота, фонарного масла, грязи и крови; дешевой выпивки, дыма и табака; рвоты и поноса – чудовищная смесь старого и нового зловония. Элистэ едва сдержала подступившую тошноту. На миг она застыла в дверях, подумывая сбежать вниз и жаловаться, протестовать, спорить, грозить, требовать. Но что толку? Если у губошлепа Прилька, хозяина «Приюта», и нашлась бы для нее комната, то за цену, которую она все равно не сможет себе позволить. Или ей спать в этом гнусном притоне, или идти на улицу, о чем она не смела даже помыслить.

Значит – на нары, на самый их краешек, где еще оставалось немного свободного места. Преодолев отвращение, она вползла на деревянное ложе и примостилась так, чтобы не касаться костлявой, как смерть, соседки. Натянув на себя угол парусинового полотнища, Элистэ замерла и крепко зажмурилась. В комнате было довольно тихо; несколько спящих женщин сотрясали своим храпом смрадный воздух, да где-то посреди нар не смолкало бессвязное бормотание то ли пьяной, то ли бредящей, то ли безумной женщины. Других звуков не было слышно. Из двадцати с лишним ночных постоялиц спали, разумеется, не все, однако никто не разговаривал: либо чтобы не беспокоить соседок, либо потому, что жизнь их, надежды и силы были уже на исходе и не имело смысла растрачивать последние их крохи на болтовню. Тряпье под Элистэ давно свалялось, превратившись в твердые узлы и складки. К тому же оно явно отсырело и чудовищно воняло. Она беспокойно вертелась и прилаживалась, пытаясь устроиться поудобнее. Нет, в таком гнусном месте ей ни за что не уснуть, ни за что…

Однако усталость быстро заставила Элистэ забыть о неудобствах, и она погрузилась в беспокойный сон, от которого ее пробудило непонятное жжение кожи. Она резко села, и крохотные черные точки разбежались от нее во все стороны. Нары кишели насекомыми – блохами, клопами или как там еще они назывались. Для них тут было раздолье. Элистэ непроизвольно вскрикнула и принялась лихорадочно стряхивать их с себя и давить. Соседка, напоминающая покойницу, перекатилась на другой бок и вполголоса выругалась. Элистэ притихла. Насекомых она разогнала, но они скоро непременно вернутся. Нет, ей не выдержать долго в этой кошмарной ночлежке, нужно немедленно бежать…

Но куда? На улицу, в середине ночи?

Никуда ей не уйти, по крайней мере сейчас. Она вздохнула и опять улеглась, крепко зажмурилась и постаралась забыть о насекомых, о грязи и вони, об опасностях, нужде и одиночестве; прежде всего не думать о Цераленн, Аврелии, Кэрт, Мерее, Байеле и семействе Кенублей; вообще ни о чем не думать. Но сон к ней уже не шел. Порой она погружалась в легкую дрему, пробуждалась и снова начинала дремать; бодрствование и забытье незаметно сменяли друг друга. Так прошла для нее эта долгая ужасная ночь.

С наступлением рассвета явился Прильк и всех прогнал вон. Женщины, привыкшие, видимо, к подобному обращению, слишком измученные и отчаявшиеся, чтобы протестовать, тупо повиновались. Шаркая ногами, они молча спустились по бесконечным лестницам и равнодушно выползли на улицу, словно заводные куклы. Элистэ вышла последней. Как обнаружилось, в ночлежке не было ни умывальника, ни холодной воды, чтобы смочить зудящие укусы, которые точками усеивали ее ноги. Зуд и возмущение придали ей смелости, и она обрушилась на хозяина с жалобами.

Прильк ничуть не обиделся. Таз, кувшин и мыло будут тут же ей предоставлены за весьма скромную дополнительную плату, спокойно сообщил он. Что до самой комнаты, то днем она требуется для других надобностей, каких именно – он не стал уточнять, поэтому постоялицам рекомендуется пораньше освобождать помещение.

– Но на вас, красавица, это не распространяется, сидите здесь хоть весь день, – сказал он, смачно чмокнув влажными губами и наградив ее липким взглядом.

Элистэ сразу ушла, почувствовав себя так, как будто бы ее облили грязью. Не заплати она за неделю вперед, она поискала бы другой ночлег. Но деньги уже перешли в его руки, ни одного бикена он не вернет, а она не могла позволить себе выбросить такую сумму – если, конечно, ей не удастся как-нибудь заработать.

Работа. До вечера нужно найти приличное место, и тогда она с чистой совестью пожелает этому губошлепу с его гнусным приютом провалиться сквозь землю. Но где искать? И как?

Улица Винкулийского моста уже ожила, ее нищие обитатели суетились по мере сил В сточных канавах тлели отбросы, плотный удушливый дым висел над пешеходными дорожками, обволакивая фигуры в лохмотьях, приглушая сиплые голоса. Сквозь пелену копоти кое-где прорывалось солнце. Начинался еще один зимний день, холодный и суровый. Элистэ шла, опустив голову, глядя под ноги, – она уяснила, что стоит ей перехватить чужой взгляд, как за этим последуют домогательства, грубые комплименты или похабные предложения. Она быстро нашла то, что искала, – продавца, торгующего со сломанной тележки всякой всячиной. У него она купила перо, чернил и бумаги – серьезная трата, которая, однако, со временем должна окупиться. Все это она разложила на столике в ближайшей харчевне и, пока завтракала, составила три великолепных рекомендательных письма от несуществующих фабекских семейств, зная, что никому и в голову не придет проверять подлинность рекомендаций. И вот, преисполнившись решимости, Элистэ во всеоружии приступила к поискам.