Наваждение

Там не было ничего, кроме охапки окровавленных лохмотьев, напоминающих крысиное гнездо. Фестонами свисали обрывки красноватой ткани, на нескольких шипах были намотаны куски веревки, прежде связывавшей руки Мударда. На полу стояли его размокшие туфли, из которых тянулись кусочки кожи, костей и хрящей. Зрители подступили к машине с жадным любопытством, но и с осторожностью. Какой-то народогвардеец ткнул туфлю острием штыка, и тут же в шипах и утолщениях Кокотты послышалось потрескивание и шипение. Висевшие лохмотья заколыхались, потемнели, от них пошел смрад. Люди отпрянули, словно напуганные мыши. Прислужники Кокотты осмелились подойти к ней, чтобы убрать остатки, лишь через несколько часов.

Эксперимент несомненно удался. Кокотта была голодной, стремительной и смертоносной – все это прекрасно. Но ее действиям не хватало опрятности. Требовались кое-какие поправки. Уисс в'Алёр, хорошенько все обдумав, отдал несколько распоряжений. Когда второго нирьениста, бывшего члена Конгресса Клиона из провинции Жувьер, привели в подвал Арсенала, он вошел туда нагишом, если не считать веревки, стягивавшей запястья. Клион сопротивлялся меньше, чем его предшественник. Может, он был слабее, а может, нагота усиливала в нем ощущение уязвимости, – во всяком случае, управлять им было легко, и вскоре свинцовые двери захлопнулись за ним. Прошли секунды, наверху вспыхнул яркий свет, потом дугой протянулось белое свечение, порыв горячего воздуха пронесся по подвалу, и двери распахнулись.

На сей раз особых поправок не требовалось. Наблюдавшие за происходящим солдаты разразились криками радости. Утроба Кокотты оказалась пустой и чистой, лишь валялся обрывок окровавленной веревки. В приливе умиления Бирс схватил мушкет из рук ближайшего народогвардейца и концом ствола проворно извлек веревку. При этом он подошел к шипам Кокотты ближе, чем кто-либо другой, за исключением жертв, но подошел без страха, почему-то зная, что она не причинит ему вреда. Так оно и вышло. Свечение стеклянных солнцеобразных фигур возросло, но свет этот был мягким и теплым.

– Красавица. – Его интимный шепот предназначался одной лишь Кокотте. – Какая красавица!

Она, без сомнения, расслышала его слова. И наверняка поняла. Послышалось слабое, почти неразличимое гудение, песня любви, если только ему доводилось слышать такое. Он знал, что она все еще голодна. Жалкий истощенный полускелет Клиона не мог утолить ее аппетита. Ей требовалось гораздо больше. Но она не притязала на плоть Бирса. Она чувствовала его преклонение, ценила его и, может быть, уже начинала отвечать ему взаимностью. Бирс с трудом проглотил слюну, сморгнув непрошеные слезы. Ему пришлось на мгновение отвернуться, и взгляд его упал на кузена Улуара, лицо которого было залито слезами. Неужели этот нытик и размазня не понимает, какого блестящего успеха достиг? Бирс рассердился не на шутку. К счастью, кузен Уисс вылеплен из другого теста – он улыбался.

У кузена Уисса были основания улыбаться. Возрождение Кокотты обеспечивало элегантное решение практической задачи, терзавшей его несколько месяцев. Он давно уже подыскивал такой вид публичной казни, в котором соединялись бы высокая эффективность и устрашающее зрелище (но не чрезмерно ужасное) – так что это был потрясающий подарок, и необходимый ввиду надвигающихся событий. Ибо Уисс предвидел резню, огромное побоище. Он-то сам ни в коей мере не был мстителен, напротив, но Отец Экспроприационизма – Сын Справедливости, а справедливость однозначно предполагала устранение всех Возвышенных тиранов. Этого жаждали притесняемые граждане, или возжаждут в самое ближайшее время, когда пройдут надлежащую выучку. Более того, потоки крови Возвышенных, которым суждено залить пламя народного гнева, направят несметные богатства в надлежащие сундуки. Имущество приговоренных, автоматически отчисляемое в пользу государства, будет использовано для высших и лучших целей – то есть для снаряжения и содержания армии, от которой теперь все больше зависела безопасность партии экспроприационистов, а стало быть, и всей нации. Эту великую чистку Уисс считал желательной и поэтому необходимой; а эти два качества по мере его возвышения становились вовсе неразличимыми.

Для Уисса вопрос был решен. Казни Возвышенных будут проводиться публично – это уж непременно. Народ Вонара заслуживает подобного зрелища – одновременно приятного и назидательного; преступные же Возвышенные заслужили все виды унижения, а Уисс – удовлетворения. Решение его было окончательным, оставались кое-какие конкретные мелочи. Во всех существующих разновидностях массовых казней был какой-то, да изъян – или слишком медленно, или много крови, или уж слитком жутко, а то и чересчур дорого. Некоторые варианты казались лучше остальных, но даже лучшие из них не решали проблем с логическими последствиями казни – уничтожением или захоронением трупов, а также уборкой места казни. Ни одного по-настоящему удовлетворительного способа так и не нашлось, пока не появилась Кокотта, чья стремительная и восхитительно опрятная манера еды сразу всем полюбилась. Наконец нашелся палач, чье изысканное мастерство освобождало его новых приверженцев-экспроприационистов от обвинений в варварстве.

Уисс в'Алёр был в восторге и мечтал скорее продемонстрировать народу добродетели Кокотты. Осуществить это казалось несложно, поскольку четверо оставшихся из приговоренных нирьенистов по-прежнему содержались в казематах «Гробницы». За один-единственный день была сооружена большая платформа на колесах – нечто вроде сухопутной баржи. На это транспортное средство с почестями водрузили Кокотту, закутанную в черный холст, и ночью повезли по темным улицам из Арсенала в «Гробницу».

– Где же ты была? Чем ты занималась все это время? – Элистэ постукивала каблучком. За ее нетерпением крылось глубокое беспокойство. Кэрт, просто одетая, с огрубевшими от работы руками и деревенским акцентом, могла сравнительно безопасно расхаживать по улицам Шеррина. Эти прогулки доставляли удовольствие горничной и информацию ее хозяйке, сидевшей взаперти и изголодавшейся по новостям. Но иногда Элистэ начинала тревожиться: вдруг с Кэрт что-нибудь случится там, на улицах? Несчастный случай, болезнь или нападение. Каждая Возвышенная несла ответственность за безопасность и благополучие ее служанок.