Ворошилов

- Только б не забузили братишки, устали скажут, скончали Деникина, думали, войне конец, а тут еще вон - на панов, даешь Европу! - говорил Ворошилов.

В кубанской станице Белореченской перед тем, как сниматься конармии, чтоб походным порядком трогаться на Европу, в хате, собрав испытанных рубак, солдат-командиров, Буденный, вернувшийся из Москвы, рассказывал:

- Вот, братва, стало быть, был я в Москве. Ничего, хорошо приняли. Пили. Потом автомобиль дали. Здоровенная машина сильного ходу. А потом,- и из кровяных чикчир Буденный вытянул красную картонку, партийный билет.- Вот что получил,- бросил на стол.

Хитрый сверхсрочный вахмистр знал, что братва не любит этих "партейных билетов", а тут сам рубака-командир коммунистом стал. Но Семену Михайловичу поверили, какой он коммунист, свой брат, только чтоб рубать.

- Не хай у штанах лежить, он хлиба не просит,- говорили командиры.

Но не просто было Ворошилову поднять с кубанских степей 1-ю конную. Перед приказом сниматься в тысячеверстный поход долго заседал реввоенсовет. А когда Ворошилов отдал приказ - зашумели, загудели буденовцы.

- Куда идти? Люди и кони в боях измотаны! Что мы, железные, что ль? Где фураж возьмут? С ума, что ль, сошли походным порядком на край света идти! Даешь вагоны!

Ворошилов темнел, шумел на Буденного.

- Чего смотришь! К выступленью надо готовить! А у тебя бузят гады! Откуда вагоны взять? Нет у нас вагонов! Отдай приказ, что в республике транспорт не налажен, а двигаться походным порядком надо для очищения Украины от кулацких банд!

Это было заманчиво. На Украине по деревням всего вдосталь, есть что "гарбануть" буденовцам. И Семен Михайлович сломал бойцов, объявив в приказе маршрут - Майкоп - Ростов - Екатеринослав - Умань.

Когда 12 апреля ранней солнечной весной ехали уж по донским, облитым кровью степям, Ворошилов говорил:

- Только одно, как бы в Ростове чего с Думенкой не вышло. Давно б гада к стенке поставить, а трибунал канителит. Он сидит там в тюрьме, маринуют изменника!

Знал Буденный, что пострадавшего "за революцию от жидов и комиссаров" Думенко любят бойцы. Ворошилов приказал зорко следить, обо всем докладывать, что будет с Думенкой.

И верно. Вступив в Ростов, вспомнив старого лихача комкора с бородой до пояса, у которого сам Буденный ходил подручным, заволновалась 1-я конная. В парамоновском дворце Ворошилову уже в день вступленья армии доложили, будто многие из буденовцев подъезжали к тюрьме, где сидел опальный комкор и будто Думенко через решетку окна держал к казакам речь:

- Станичники! Братцы! За что меня в тюрьму посадили? За что меня мучат? Кто меня судить будет? Не желаю я чужого суда, пусть меня казаки судят! Вашему суду, станичники, подчиняюсь, вы мои судьи.

И загорелись казаки недобром.

- За что казака, "всемирного героя" Думенку судят?! Не бойсь, Думенко, не выдадим! С Дону выдачи нет!

К тюрьме больше и больше подъезжали конные. Шумели о неправом деле, об измене.

А когда по случаю встречи конармии ростовскими рабочими Ворошилов дал на ипподроме парад и вместе с Буденным на горячих красавцах донцах они объезжали строй, говоря приветст-венные речи, вдруг до Ворошилова долетел одиночный казачий голос из задних рядов:

- Даешь Думенко!

И понеслось со всех концов, сначала нестройно, потом разрастаясь морем голосов:

- Освобождай Думенко! Даешь Думенко! Свобода Думенке!

Вместо парада сломался строй, головная 4-я кавдивизия в предельном возбуждении тронулась, сминая командиров.

Ворошилов в этот момент уже слез с коня и стоял на трибуне. Рядом соперник думенкиной славы, потемневший Буденный. Крики росли. Ворошилов понял, что минуты решающи и если не подавить вспышку сейчас же, бойцы ринутся с ипподрома силой освобождать любимого казака-командира.

Повернувшись к Буденному, Ворошилов бросил:

- Командарм! Разъяснить бойцам о контрреволюционере, предателе и изменнике революции!

- Есть! - крикнул Буденный и, прыгнув кошкой в седло, на загорячившемся донце вонзился в строй бойцов.

- Красные орлы! - гаркнул что было легких.- Зачем мы кровь проливали, зачем тысячи наших братьев казаков по степям погибли? За народную правду умирали! Кто против нас - голова с плеч! А меж нами запелся изменник, пошел против своих казаков, ему не дорога народная кровь! А имя ему - Думенко! заорал неистово Буденный.- Он хотел генералам да помещикам фронт открыть! Бойцы, товарищи, нет! Тогда убейте меня, не пойду против трудового народа! Либо я, либо иди, освобождай Думенку! Красные орлы, да неужто вы не верите мне?!

- Верим,- раздались голоса.

- Верим,- понеслось.

Ворошилов понял - "минута" пошла. И вечером того же дня на разномастных конях, кто в чем, в шинелях, в пальто, в ботинках на босу ногу, в шевровых сапогах с расстрелянных офицеров, в буденовках, в шапках, в фуражках, в лаптях, армия двинулась из Ростова. А ночью на тюремном дворе расстреляли чекисты Думенко, заслуженного командира корпуса, украшенного орденами Красного Знамени, отчаянного казака с вьющимся кирпичом черной бороды до пояса.

Выводя из Ростова 1-ю конную, Ворошилов ехал впереди армии, сам запевал:

Буденный наш, братишка,

С нами весь народ!

Приказ голов не вешать,

А идти вперед!

И бойцы ревом подхватывали:

И с нами Ворошилов!

Наш красный офицер!

Ворошилов выводил свою конницу в бой на Польшу, в атаку на "восточный бастион капиталистической Европы".

10. Штурм "бастиона Европы"

Не одно местечко, городок, деревню пограбили буденовцы, пока маршем в 1400 верст по степям, полям, лесам пришли с Кавказа в мае 1920 года на фронт против Польши. Придя к Сталину, стали под Белой Церковью. За поход поизмотались, поизносились бойцы, и устали кони.

Но уж в начале июня, в жар, в зной, в духоту буденовцы бросились на поляков и в районе Сквира-Самогородок прорвали польский фронт, смешав планы польского верховного командова-ния. Этот удар скифской конницы показался Польше катастрофой. Брешью в 80 километров разорвали буденовцы вражеский фронт, безоглядным марш-маршем ринулись в польские тылы, громя и сметая все на пути. Эхо был блестящий азиатский удар. Казалось, Буденный дорвался размять копытами Польшу.

О его прорыве маршал польских войск Иосиф Пилсудский писал: "Паника вспыхнула на расстоянье сотен километров от фронта. Стала давать трещины даже работа государственных органов. Наступили моменты непреодолимой тревоги. Конница Буденного становилась какой-то непобедимой и легендарной силой. И чем дальше от фронта, влияние этого гипноза росло сильней и непреодолимей".

Под Новоград-Волынском поляки попытались оказать отчаянное сопротивление. Когда бросились буденовцы в атаку через реку Случь, встреченные сокрушительным огнем легионеров, внезапно смешались у бродов; пулеметы шили по Случи; гранаты вздымали пенившуюся реку. В бурке, в заломленной папахе подскакал к смявшейся бригаде Чумакова возбужденный Ворошилов.

- Что танцуешь, мать-перемать! Вброд! Вымести поляков! Передай, в цепи Ворошилов! - и бросился с бойцами, крича, размахивая шашкой, вброд.

Во главе бойцов Ворошилов переправился через Случь. Подана команда "Сабли к бою!" - и вымахнувши на противоположный берег, всадники на мокрых конях карьером, гиком пошли в атаку на польский огонь.

Очистив Случь от поляков, 1-я конная маршем уходила на Ровно, покрывая все грабежом и кровью. Лавиной неслась на Европу разномастная конница, Ворошилов с Сталиным нацелились на Львов, и бешеной лентой проносились деревеньки, оставляя на карте лишь кровавые пятна.

- Есть думка, набьем панам ряжку! Победим иль подохнем, иначе никак! кричит в седле Буденный, бросаясь в слабых местах сам в атаку. Ровненская операция развилась блестяще. Ночью 4 июля Ровно уже у буденовцев и "Обнимаю героя Буденного" - получил Буденный от Троцкого телеграмму.

Сопротивление поляков рухнуло, поляки бегут, не принимая боя. Бунтарь-слесарь Ворошилов скачет 50-верстными переходами во главе русской мужицкой конницы.