Белая таежка

Чего только не понатащили сюда язычники! Чего только не понавесили на кедр! Ленты, лоскуты материи, о первоначальном цвете которых можно было только догадываться, кожа, шкуры зверей и клювы да когти птиц, черепа, кости, рога, бусы из чьих-то зубов, навешанные на оленью жилу, позеленевший медный таз, колчан со стрелами, деревянное блюдо... Да разве все перечислишь!

Но это я назвал, что на кедре увидел. А что было в куче навалено еще под кедром! Черт ногу сломит, как говорится.

- Ребята, ничего не трогать! - строго сказал профессор, когда мы подошли к дереву.

Вот бы покопаться в этой куче! Теперь все, что тут ржавеет и гниет, можно увидеть разве только в музее. Олег Аркадьевич показал на топор старинной конфигурации.

- Знаете, сколько за него купцы звериных шкурок брали? Сложат их одну на другую и сколько за раз протянут в отверстие для топорища, столько и выложи.

- Хорошенькое дело! - вылетело у ошеломленного всем увиденным Кольчи.

- Пищаль! - вскрикнул он через несколько секунд так, будто голой пяткой на колючку боярки наступил. - А вон судовой колокол. На нем что-то написано. Славянские буквы... Может, название погибшего корабля?!

- Нельзя! - жестко повторил профессор. - Вот найдем Золотую Бабу...

Кольча так расстроился, что на него жалко было смотреть.

- Я понимаю, Олег Аркадьевич... Но хоть что-нибудь сверху можно взять? Для нашего школьного музея...

- Ну чего ты пристал? - цыкнула на него Галка.

- Идол! - увидел я на куче голову деревянного божка.

- Кумалан, - пояснил профессор.

Чак присел в отдалении на траву и принялся выискивать у себя блох. Одному Чаку было неинтересно топтаться вокруг всякого хлама. Наверное, думает: "Ну, попал я в вагон для некурящих! Столько всякой дичи кругом, а они чем занимаются? Для чего же тогда ружья с собой таскать?.."

Я обошел вокруг кучи пожертвований. Черт побери, да здесь коллекцию старинного оружия можно собрать! Фузея, берданка с затвором как у винтовки, шомполка с граненым стволом, пулелейка... Это только сверху. А если покопаться?..

Кольча тяжело вздохнул и отбежал в сторону, чтобы сфотографировать нас под Священным кедром. Я украдкой поглядываю испытующе на профессора. Сколько я в книжках читал: все преступники боятся объектива как черт ладана. И когда Кольча щелкнул затвором фотоаппарата, мне показалось, что Олег Аркадьевич вздрогнул, дернулся. Нервы не выдержали, наверно. Это меня встревожило, но он тут же рассеял мои подозрения.

- А теперь сними-ка меня с Чаком, - попросил профессор и сел на траву рядом с собакой, начал ее ласкать.

Чак уже к нему привык, он целую банку тушенки ему скормил, когда мы обедали. Говорит, мне подбросят на вертолете. Охотничьи собаки скоро привыкают к новому человеку, если хозяева приняли его как полагается.

Сфотографировав профессора с Чаком, Кольча забежал со стороны солнца и затоптался, выискивая точку, навел объектив на нас с Галкой и вдруг рухнул со всего маху на колени, словно ему дали сзади тумака, провалился в какую-то яму. Олег Аркадьевич не успел и слова сказать, как Кольча запустил в яму руки и вытащил несколько монет.

- Клад!

Мы кинулись к нему. В брусничнике стоял вросший в землю котел, припорошенный желтой хвоей. Профессор осторожно разгреб хвою.

- Не топчитесь, не топчитесь тут, ребята! - взмолился он так, словно у него занозу из-под ногтя вытаскивали.

А чего бояться, когда брусничник кругом. Листья у него толстые и такие плотные, будто из резины. Наступил на него, и он тут же поднялся как ни в чем не бывало.

Профессор достал из котла полную пригоршню монет и высыпал их в кепку, подставленную Галкой. Мы начали их рассматривать. Многие монеты были необычной овальной формы и все точно корочкой черной грязи покрылись. Профессор сам взял несколько штук, положил на ладонь и нам тоже разрешил взять. Я ухватил три монетки. Все они были медные и здорово пострадали от сырости. Только на одной я с трудом различил всадника с копьем, показал Кольче.

- Георгий Победоносец! - изумленно воскликнул тот.

По краям монеты угадывалась какая-то надпись, однако разобрать ее было совершенно невозможно.

- 1746-й год! - разглядела на своей Галка.

- Полушка! - определил по каким-то признакам всезнайка наш.

- Совершенно верно, - кивнул профессор. - А вот это деньга.

- Дайте нам их! - взмолился Кольча. - Ну, пожалуйста! Для школьного музея...

- Что ж, будем надеяться, что они тут не считаны, - сказал, подумав, Олег Аркадьевич, - берите.

Мы спрятали наши монеты в карманы. Профессор не удержался сам, снова полез в чугун, нагреб там полную пригоршню и высыпал опять в Галкину кепку - поверх тех, которые там оставались.

На этот раз монеты попались крупнее. Многие были с пятак и даже побольше. А среди них тускло поблескивала одна совсем чистая монета, и на ней хорошо был виден выпуклый царь в мундире с эполетами. Я по бороде его узнал.

- Золотая! - ахнул Кольча.

Олег Аркадьевич взял эту монету в руки и стал ее внимательно разглядывать.

- Александр Первый, - сказал он. - Золотой червонец.

И совершенно спокойно, словно это была какая-нибудь никчемная шайба, швырнул золотой обратно в чугун.

- Может, их там навалом! - загорелся Кольча.

- Посчитаем, когда Золотая Баба будет у нас, акт составим и передадим в госбанк, - сказал профессор. - По сравнению со статуей это ничего не стоит, ребята.

Но все-таки он подобрел, мне кажется, когда золотой червонец попался, и разрешил нам взять из кепки еще по три монеты - на выбор. Я ухватил самый круглый кругляш. Он оказался пятаком. Наших пятаков из него можно штуки три отлить, никак не меньше. Но по годам еще совсем молодой - 1801 года выпуска. Зато две другие монеты мои отчеканены во времена Ивана Грозного и Петра Первого. А Галке досталась серебрушка китайская. Кольча тоже не в накладе: у него одна польская монета и две шведские.

Мы еще раз сфотографировались и пошли к дому Федула.

- Траву ест! - удивился Кольча, показывая на Чака.

Тот забежал вперед и лег, забравшись в курослеп, выискивая там что-то съедобное.

- Пить хочет, - решил профессор.

- Дождь скоро будет! - сказал я.

- Народная мудрость?

Я кивнул.

- Он у нас первоклассный синоптик! - похвалился Кольча. - Никогда почти не ошибается.

- Обозревающий все сам, - проговорил значительно профессор.

Мы вопросительно поглядели на него.

- Синоптик в дословном переводе - "обозревающий все сам", - повторил Олег Аркадьевич и поинтересовался: - Как же вы угадываете?

- Да очень просто, - сказал я, польщенный его вниманием. - Вон листья на березах изнанку показывают. Это к дождю. Хохлатая кедровка понизу пролетела. Дождь холодный будет, с ветром.

- Проверим! - Олег Аркадьевич поглядел на небо, по которому лишь кое-где плыли безобидные облака. - Это любопытно.

Разговор перешел к кедровке. Я сказал словами дедушки Петрована, что этой птице надо золотой памятник поставить из уважения к ней и признания ее трудов. Хотелось малость нос утереть Кольче, а то получается, что только он у нас такой шибко знающий и всесторонне подкованный. Я стал рассказывать про кедровку все, что знал. Профессор слушал меня с большим вниманием.

Вот вы, сказал я, много по тайге, как видно, хаживали. Значит, обязательно натыкались на молодой кедрачок, собравшийся в кучки где-нибудь на старых гарях, вырубках, пустошах или на еланках. Это все кедровкина работа, она постаралась. Круглый год эта птица орехами питается и даже птенцов ими выкармливает. На ее складах всегда орешки есть. Наберет их и летит тяжело, но много сил у нее, долго может курсировать туда-сюда. А потом голова у нее закружится, и потеряет она некоторые свои тайники. Забываха. Вот и вырастают там кедровые деревья. Получается, что вольно или невольно заботится эта птица о своих потомках.

Кольча все же и здесь нашел, что добавить к моему рассказу: