Темная гора

Прыжок был неудачным, я ударился коленом в камень, кувыркнулся и скатился вниз по склону на три или четыре яруса ниже. Из проломленных стен валил дым, а внутри помещения что-то пыхало, взрывалось мириадами искр и разлеталось головешками.

— А вот еще один изменник! — раздался крик над моей головой.

Из-за большой сосны выскочил гоплит с ручным метателем, а за ним появился второй, вытирающий окровавленный меч о красную тряпицу.

Сильный удар по ногам кинул меня на снег. Огненный заряд пролетел над головой. Я успел еще заметить большой темный шар, который сбил с ног гоплитов, а потом обнаружил, что меня тащат вниз два соратника, и последней мыслью перед тем, как потерять сознание, был знакомый отклик. Один из шестиногов был соратником наставника Чомбала.

Пришел в себя от тряски в телеге. Ноги и руки мои были связаны, я лежал на спине и мог видеть низкое серое небо и темные вершины гор. Когда в глазах прояснилось, я увидел на голове возницы повязку служителя Дома Лахезис и от страха чуть снова не провалился в спасительный мрак.

Наверно, я пошевелился, потому что служитель повернул ко мне участливое лицо и спросил:

— Ожил, достойный? Эх, была бы у меня свободна хоть одна рука, не понадобился бы и нож! Все я ожидал, ко многому был готов, но встретить после долгих мытарств молчуна Го в таком обличье — нет, не готов.

Пальцы мои судорожно сжимались и разжимались, у меня было всего два желания — убить, и еще раз убить! Я даже не понял сразу, откуда взялась такая ярость, что разгневало меня. Только позже мне открылась суть подлого замысла, рожденного в стенах башни Сераписа или в недрах Высокого Дома.

Прохрипев живородное проклятие, я закрыл глаза. Молчать было невмоготу, хотя неосторожный вопрос мог погубить меня. В конце концов, если он давно следит за Вертом, то должен знать, что меня похитили силой, ну и все такое прочее…

— Много людей в замке погибло? — спросил я.

Спина чинца ничего не выразила.

— Кто-либо уцелел? — снова я задал вопрос, чуть не прикусив язык, потому что телегу сильно тряхнуло.

— Не знаю, — снизошел до ответа Го, глянув на меня через плечо. — Это не имеет значения.

— Ага, — пробормотал я, — значит, машину удалось разрушить.

— Это тоже не имеет значения.

— А что имеет значение?! — вспылил я, в глубине души удивляясь своему безрассудству. — До господина Верта теперь не добраться, зря людей положили…

— Изменник несуществен, — ответил Го. — Значение имеешь только ты. Фаланги были посланы за тобой, достойный Таркос.

Сердце мое екнуло, я закрыл глаза и не открывал их, пока не услышал крики гоплитов и свист горелок большого воздушного шара. Мне освободили ноги и отвели в гондолу, а там опять связали.

— Куда теперь? — спросил я чинца. — В Микены?

Го нехорошо улыбнулся.

— Бери выше, — сообщил он, подмигивая. — Тебя ждут прохладные палаты Высокого Дома.

Наверно, мне полагалось закричать от страха или обосраться. Я не сделал ни того ни другого, а просто харкнул чинцу прямо в его раскосые глаза. Терять-то нечего, как ни посмотри! Хуже мне теперь не будет! Но я обольщался…

Глава четырнадцатая

Деяния Лаэртида

Ночь опустилась на холмы, но Одиссей все еще не выходил из шатра Энея. Присевший к костру Арет настороженно прислушивался, чтобы не упустить миг, когда грозно возвысят голоса собеседники. С воинами, что дремали рядом с ним, хлопот он не предвидел. Лишь в одном он троянца узнал, по выправке да по злобному взгляду, которым проводил базилея, когда тот входил к Энею в шатер. Остальные так, сброд, они еще могут орудовать ножами на глухих тропках, а вот для открытой схватки слабоваты.

Но долгая беседа шла в ночной тиши, и гневный крик ее не обрывал.

Поведал сначала Эней, что не таит зла на царя итакийцев — судьба Илиона богами была решена, а люди лишь волю их исполняли. Но все же доведись им встретиться раньше — вряд ли смирился бы он перед волей богов.

Улыбнулся Одиссей и сказал, что молодость хороша своим пылом, а зрелый муж рассудком. Что им теперь делить чужих жен!

Посмеявшись, оба затем возлили вина местным богам, и спросил тогда Эней, что привело базилея к долинам Лациума.

— Что только не вело меня, — со скрытой, горечью промолвил Одиссей. Порой завидовал друзьям погибшим у стен Трои, столь обильны мои злоключения были! Долгие годы не мог вернуться домой, а вернувшись, едва избежал я позора, чуть не явившись на свадьбу жены своей. Кратки были дни пребывания под сенью домашней, рок снова вывел меня на дорогу скитаний. Рассказ о них займет не один день и не одну ночь. Если когда-нибудь время найдешь для усталого путника, много услышишь историй предивных.

— Мне довелось от аэдов услышать песни о гибели Трои, — сказал Эней. Много вранья, но изложено складно. И о твоих странствиях узнал я немало: боги и девы встречались тебе вперемешку, одни чинили препоны, другие зато ублажали.

— Знал бы ты, какая дрянь мне на самом деле порою встречалась! — вздохнул Одиссей.

И он рассказал Энею об избиении женихов, о плавании искупительном и встрече с амазонками, о железном корабле и плавающей горе. О многом поведал, лишь умолчал о том, что правителем стал гадиритов, да и то ненадолго. Молча внимал Эней базилею, чем дальше, тем ниже челюсть его отвисала.

— И мне довелось испытать немало, — сказал он после того, как умолк базилей. — Но таких чудес я не видел, а если поверить тебе, то не надо и видеть!

— Сам порою не верю себе, — покачал Одиссей головой. — Может, снится мне все это, вот проснусь — а пьяный Ахилл требует девку обратно и в бой не выходит, Гекгор с башни надвратной поносит ахейцев, а Троя стоит незыблемо, и не знает никто — возьмут ли ахейцы ее или головы сложат под стенами.

— Хорошо бы проснуться нам вместе, — подхватил с грустной улыбкой Эней, глянь, тогда деревянную клячу на берегу мы спалили бы точно. И победа за нами!

— Все шло к тому. Но кровь героев и битвы отважных в войне беспощадной лишь мелкий эпизод в замыслах гадиритов.

Эней задумчиво поглядел на собеседника. Он помнил хитроумного царя Итаки быстрого в движениях, решительного и непреклонного. Сейчас перед ним сидел усталый путник — немолодой, сбившийся с пути и растерянный.

— История твоя невероятна, — сказал Эней. — Мне кажется, духи погибших будут оскорблены, узнав о коварстве таком. Великие царства, прекрасные девы… Не помутился ли разум обитателей темной горы от долгого плавания?

— Похоже на то, — согласился Одиссей. — Такие великие замыслы могут вершиться лишь безумными!

— Мне ли не знать… — горько вздохнул Эней. — Все великие замыслы изначально безумны.

— Ну а ты как спасся из Трои горящей?

Долгим был Энея рассказ о скитаниях уцелевших троянцев, о том, что их ждало в пути, о делах в Карфагене, о славной Дидоне, увы, павшей жертвой любовного безумия, о том, как приплыли сюда, к берегам итакийским, и о многих обидах, что пришлось ему вынести от надменных этрусков…

— Только в согласие пришли мы с царем Латином, — завершил Эней свое повествование, — как племя рутулов стало нам досаждать. Турн, их предводитель, в жены себе потребовал дочь Латина, а она уже мне была обещана в знак примирения и дружбы. Снова война началась!

Одиссей чуть не выронил кубок.

— Опять из-за девы! Слушай, а ты не заметил, пупок у невесты хоть есть?

Вытаращил глаза Эней, а потом засмеялся.

— Вот ты о чем! Полагаешь, что дочку царя вырастили твои гадириты?

— С них станет!

— Нет, дева ликом приятна, но телом чиста — я раз подглядел, заплатив немало служанкам во время купанья. На месте пупок! Но от этого мне не легче. Долго сражались мы, много людей положили. Утром я встречусь в поединке с Турном, дабы народ не страдал от нашей распри. Коль одержу я победу, людей своих приводи, дам приют и защиту. Если нет — спасайся как можешь.

— Ты достойный родич Приама, — вздохнул Одиссей. — И в деле ратном знаешь толк. Я так понимаю, что люди твои от сражений устали, потому ты и вызвал соперника на единоборство. Сколь силен твой противник?