Амаркорд

Дон Балоза улыбается, потом садится на скамью рядом с коленопреклоненным Бобо. Задумчиво глядя на него, спрашивает:

- Совершаешь ли ты нечистые поступки? Ты знаешь, о чем я говорю? Ведь всякий раз, как ты это делаешь, святой Людовик плачет!

Бобо косит глазом. Лицо его заливает краска стыда. В голове у него проносятся мысли, высказать которые он не решается: "Черта с два я тебе скажу! А сам-то ты никогда этим не занимаешься?"

Перед его мысленным взором предстает учительница Леонардис, которая пишет на классной доске, тряся своими тяжелыми грудями и извиваясь всем телом.

"Бьюсь об заклад, что и ты поглядываешь на буфера Леонардис. Да и на задницу Победы тоже..."

Он вспоминает памятник павшим в городском скверике. Бобо с приятелями не раз жадно созерцали мощные нагие чресла бронзовой Победы, которую взвалил себе на спину солдат-гигант.

Бобо смотрит на священника и говорит ему, правда, только про себя: "А на что мы, по-твоему, ходим смотреть, когда на святого Антония ты благословляешь всякую живность? На бараньи курдюки?"

Он вновь видит дона Балозу, благословляющего домашних животных по случаю праздника святого Антония. Перед церковью настоящее столпотворение: сюда приводят и приносят для благословения лошадей, кур, кроликов, ослов, овец, собак, кошек. Бобо и его товарищи исподтишка наблюдают, как крестьянки после окончания церемонии садятся на велосипеды и разъезжаются.

Кожаное седло, заостренное, словно морда какого-то животного, зарывается в юбку молодой крестьянки, и из-под туго натянутой ткани вдруг выступают пышные ягодицы. Вот другое седло проникает меж ляжек. И еще одно решительно впивается в мягкую плоть...

Мальчишки, вытаращив глаза, как зачарованные смотрят на этот щедрый фейерверк женских тел.

Однако перед глазами Бобо вновь стена над скамьей. Дон Балоза, твердо решивший от него не отступаться, по-прежнему рядом.

- Ну так как?

- Что?

- Сам знаешь что!

Бобо, изливая душу, продолжает свой внутренний монолог: "Ну как же удержаться, когда увидишь груди табачницы и ее глаза с поволокой, совсем как у Кэй Фрэнсис?"

Бобо представляет табачницу за прилавком. Огромный бюст, распирая тонкую блузку, выдается так далеко вперед, что едва не достигает покупателя. Бобо застыл и смотрит на нее как завороженный. Потом говорит)

- Одну сигарету - отечественную.

Табачница глухим, низким голосом, проникающим в самую душу, спрашивает:

- Экспортную?

У Бобо хватает сил лишь слабо кивнуть. Он прикрывает глаза, словно один звук ее голоса доставляет ему великое наслаждение. Он берет сигарету, выходит из лавки на улицу, где его, как всегда, ожидают приятели. Они обсуждают, сколько могут весить груди табачницы.

- Я думаю, килограммов сорок.

- Больше! Сорок каждая!

Бочка, спокойно и решительно направляясь к двери лавки, говорит:

- Пойду спрошу у нее самой.

И в самом деле подходит к прилавку и спрашивает:

- Извините, синьора, сколько весят ваши буфера?

Табачница швыряет ему в лицо горсть карамели, которую она зачерпнула из стоящей на прилавке банки.

При этом воспоминании Бобо, все еще стоящий на коленях, улыбается. Он поворачивается к дону Балозе и говорит:

- Однажды меня поцеловала девушка - взасос.

- Вот видишь, кое-что все же всплывает!

Бобо рассказывает, как однажды на окраинной улочке он повстречал Лисичку. Девушка никак не могла надуть велосипедную камеру. Он приладил трубочку ниппеля и принялся накачивать камеру. Вдруг Лисичка провела рукой по его волосам, потом повернула к себе его голову и впилась в рот, как впиваются медицинские банки...

- Я и не знал, что так целуются. А вы знали? - спрашивает он дона Балозу с видом сообщника.

- Здесь я задаю вопросы, а не ты. Продолжай.

Вновь уткнувшись носом в стену, Бобо рассуждает сам с собой: "Знаю я тебя, потом донесешь отцу, а он опять примется лупить меня по башке".

Теперь в его видениях настал черед Угощайтесь. Она входит в кинотеатр "Молния". Сумерки. Бобо замечает ее и через несколько минут входит следом. Поднимается на балкон.

Фильм уже начался, и струящийся из кинобудки дрожащий белый луч, в котором танцуют мириады пылинок, бросает неяркие отсветы на пустые ряды. Лишь в одном из кресел в середине балкона сидит Угощайтесь и, не спеша затягиваясь сигаретой, наслаждается своим любимым Гэри Купером, который в мундире северян скачет на экране.

Бобо сидит очень далеко от нее, в одном из первых рядов. Но он то и дело пересаживается на несколько мест, пытаясь к ней приблизиться. Сперва, стремительно перемещаясь назад, он оказывается в том же ряду, что и Угощайтесь; потом постепенно, кресло за креслом, он продвигается все ближе вдоль ряда, пока наконец не усаживается в соседнее с нею кресло.

Угощайтесь продолжает курить, не обращая на мальчика никакого внимания. Гэри Купер ухаживает в этот момент за дочерью полковника.

Бобо, взволнованный и разгоряченный, скосил глаза на приоткрывшиеся полные ляжки: юбка Угощайтесь вздернулась, собравшись в складочки на животе. Зажмурясь от страха, он протягивает руку и кладет ее на толстую ляжку, которую обхватывает резинка, как веревка - чайную колбасу.

Но Угощайтесь и теперь не обращает на это ровно никакого внимания. Изо рта ее спокойно, одно за другим, выплывают колечки дыма.

Бобо становится смелее, и его рука осторожно продвигается все дальше. Тогда Угощайтесь опускает свои огромные веерообразные ресницы, пристально глядит на руку Бобо, затем, медленно повернувшись к красному, взмокшему от волнения мальчишке, с добродушным любопытством спрашивает:

- Что ты там ищешь?

Бобо застывает, будто его хватил паралич. Медленно убирает руку, а потом, опустив плечи и весь сжавшись от стыда, покидает балкон кинотеатра.

Дон Балоза, сидящий на скамье в ризнице, наклоняется к Бобо. Он не отстает:

- Однако ты так и не сказал мне, занимаешься ты этим или нет. Я уверен, что занимаешься.

Бобо молча глядит на священника. Лицо у него усталое.

Статуя святого Людовика в ризнице церкви.

На лице Бобо написаны тоска и тревога, дон Балоза весь подался вперед; слушая исповедь, он то и дело вытирает лоб, глаза, набрякшие щеки.