Страница 26 из 46
Имея все эти причины для сомнений относительно связи опиума с последней стадией моих телесных мук (если только не рассматривать опиум как косвенную причину ослабления, изнеможения организма и, следовательно, предрасположенности к любому вредоносному воздействию), я охотно избавлю читателя от описания всего этого - пускай для него страдания эти сгинут; хотел бы я так же легко сказать: пусть сгинут они из моих воспоминаний, чтобы никогда в будущем часы покоя не нарушались бы слишком ярким образом возможного человеческого несчастья!
Вот и все, что можно сказать о продолжении моих опытов; что касается первой их стадии, к которой, собственно, относятся они сами и их применение к другим случаям, я должен просить читателя не забывать о причинах, побудивших меня записать их. Таковых было две: во-первых, вера в то, что могу и я немного дополнить историю опиума как медицинского средства. Мне известно, что я не смог привести свой замысел в исполнение вследствие вялости ума, телесных страданий и крайнего отвращения к самому предмету, досаждавшему мне, покуда писал я эту часть своей работы; поскольку по написании оной я тотчас отослал ее в типографию почти в пяти градусах широты отсюда, ее уже нельзя ни изменить, ни усовершенствовать. Однако даже из этого бессвязного отчета ясно видно, что он в той мере полезен всем заинтересованным в такой повести об опиуме - то есть всем опиофагам, - в какой он, к утешению и ободрению их, устанавливает, что от опиума, уменьшая приемы достаточно быстро, можно отказаться, а страдания при этом будут не больше тех, что может выдержать воля обыкновенного человека {*}.
{* К этому я замечу, что сам я слишком спешил и потому неоправданно усугублял свои страдания; хотя, вероятно, опыты мои были недостаточно последовательны и равномерны. И дабы читатель мог сам рассудить, а главное, дабы опиофаг, - коли тот готовится уйти на покой, - имел бы пред глазами все возможные сведения, я присовокупляю к сему свой дневник:
Первая неделя Вторая неделя
Июнь Капли лауд. Июль Капли лауд.
Понед., 24 130 Понед., 1 80
25 140 2 80
26 130 3 90
27 80 4 100
28 80 5 80
29 80 6 80
30 80 7 80
Третья неделя Четвертая неделя
Июль Капли лауд. Июль Капли лауд.
Понед., 8 300 Понед., 15 76
9 50 16 73 1/2
10 | 17 73 1/2
11 } пропуск 18 70
12 | 19 240
13 | 20 80
14 76 21 350
Пятая неделя
Июль Капли лауд.
Понед., 22 60
23 нуль
24 нуль
25 нуль
26 200
27 нуль
Читатель, может быть, спросит: что значат сии внезапные рецидивы, выраженные числами 300-350 etc.? Причиною этих рецидивов была всего лишь нетвердость воли, а движущей силой, если она вообще требовалась, был принцип "reculer pour mieux sauter" ["Отступить, чтобы лучше прыгнуть" (фр.)] (ибо будучи от большого приема в оцепенении, длившемся день или два, желудок мой удовлетворялся меньшим количеством и, по пробуждении, уже приноравливался к новому рациону), но могу указать и другой принцип: из всех страданий, между собою равных по силе, перенести легче те, на которые мы отвечаем гневом; стоило лишь мне дойти в приемах своих до изрядного количества, как уж на следующий день я приходил в страшное негодование, а потому и вытерпеть мог любые муки. (Примеч. автора.)}
Сообщить об этом итоге моего опыта - вот первая моя цель. Во-первых, дополнительной целью было объяснить читателю, почему невозможным стало для меня сочинить Третью часть своевременно, чтобы она могла войти в настоящее переиздание: ведь гранки этого переиздания были посланы мне из Лондона в самое время сего опыта и столь велика была моя неспособность дополнить или улучшить что-либо в них, что я не мог с должным вниманием читать их, исправлять опечатки или устранять словесные огрехи. Таковы были причины, по которым я утомлял читателя записями, длинными или краткими, об опытах над столь низменным предметом, как собственное мое тело. Я искренне верю, что читатель не забудет о них и не поймет меня превратно, будто я мог снизойти до такого гнусного предмета ради него самого, а не ради заботы о всеобщей пользе.
Есть некое животное, называемое погруженным в себя ипохондриком, - это я знаю наверное, мне самому доводилось встречать его. И я знаю, что он самый невообразимый heautontimoroumenos {самоистязатель (др.-греч.).}. Отчетливо вызывая в своем сознании любые симптомы, он поддерживает и углубляет их, между тем как они исчезли бы, если бы он придал мыслям иное направление. Я же питаю слишком глубокое отвращение к сей недостойной эгоистичной привычке, и снизойти до нее для меня было бы такой же тратою времени, как и наблюдать за бедной служанкой, с которой, как я слышу сейчас, во дворе любезничает какой-то паренек. Пристало ли Трансцендентальному Философу любопытствовать по такому случаю? Мне ли, кому и восемь с половиной лет не прожить, тратить досуг на столь мелкие занятия? Дабы более не возвращаться к этому вопросу, я скажу нечто способное оскорбить иных читателей, но, уверен, это не должно случиться, если они поймут мои побуждения. Ни один человек, полагаю я, не станет тратить времени на функции собственного тела, если только не питает к ним интереса; между тем читатель видит, что не только далек я от самодовольного любования своим телом, но ненавижу, горько осмеиваю и презираю его, и не стал бы роптать, ежели бы ему впоследствии выпали те крайние унижения, коим подвергает закон тела величайших преступников. В доказательство искренности этих слов я сделаю нижеследующее распоряжение. У меня, как и у прочих людей, есть свои особенные желания относительно места моего погребения - проведши большую часть жизни в горах, я склоняюсь к такой причуде: зеленое кладбище меж древних одиноких холмов было бы более возвышенным и достойным местом упокоения философа, нежели чудовищные голгофы Лондона. Но если господа из Врачебной коллегии посчитают, что их науке прибавится пользы от исследования явлений, наблюдающихся в теле опиофага, пускай лишь молвят слово, и я позабочусь о том, чтобы мое было им законно передано, то есть я сам с ним покончу. Пусть не колеблясь выразят они свое желание, не сообразуясь с требованиями ложной деликатности и уважения к моим чувствам; я уверяю, что они мне доставят честь немалую, "продемонстрировав" такое истощенное тело, как мое; я же получу удовольствие, предвкушая посмертную месть и глумление над тем, что причинило мне так много страданий в этой жизни. Такие завещания не приняты: о дарах, поставленных в зависимость от смерти завещателя, нередко опасно уведомлять заранее; тому есть замечательный пример, очевидный в обычаях одного из римских государей, - будучи предупрежден людьми богатыми о том, что они завещали ему ценное имение, он выражал полное удовлетворение таким распоряжением и милостивое согласие принять сие выражение их преданности; но затем, ежели завещатели не спешили ввести его во владение и ежели они, изменники, "упорно продолжали жить" (si vivere perseverarent, как выражается Светоний {3}), он крайне раздражался и принимал соответствующие меры. Во времена наихудшего из Цезарей {4} мы были бы вправе опасаться такого поведения; но я уверен, что от английских врачей нашего времени я не должен ожидать ни нетерпения, ни иных чувств, кроме тех, что соответствуют чистой любви к науке и ее интересам, - которые и побуждают меня сделать такое предложение.