Аз буки ведал

- Только не надо мне эти ваши дешевые уловки подсовывать. Мы не в метро о вере спорим! Была история праариев, ариев, праславян, славян. А потом только история Руси. Но зато именно Руси! И, конечно, не одна тысяча лет. Только в любом случае я ведь - не древний арий. И с современными индусами у меня ничего общего нет. Я оригинален в своем роде. То есть в своем Роду.

- Это заметно, - встревает Дажнев. - Оригинальность во всем. Это у вас прежде всего - оригинальность! Чем мельче партия, тем больше у нее гонора.

- Вот это тоже не надо! Вам не надо! Стоит ли напоминать, каким путем вы своей массовости в советское время добивались? А сейчас только эту инерцию, а точнее, агонию и эксплуатируете.

- А ты еще нас в балете упрекни!

- Это простим.

- Благодарствуем!

- Можно слово молвить? - Это "йог". - Я очень попрошу всех присутствующих по возможности не "возбуждать улыбку дам огнем нежданных эпиграмм". По возможности, конечно. Юлия Густавовна, вас не обескуражит, если я сам разложу салаты?

- Э, нет, - вмешался Саша. - Не надо, он какие-нибудь заклинания нашепчет.

- А вы - перекрестите. Тогда, говорят, ничего не случается? - "Йог" хихикал. - Так я продолжу, как вы со стороны смотритесь. Вот спор идет: кто кого у руля сменить должен. Спор идет-идет.... А руль пока так болтается. Но! Вы, коммунисты, уверены в своем будущем? Да! А вы, монархисты, тоже ведь уверены в своем будущем? Тоже - да! Вы, коммунисты, любите свою Родину и желаете своему народу только счастья? Конечно! И вы, монархисты, тоже! Вопрос: кто из вас прав в своих видениях будущего - Великая Россия и Могучий Народ? А?

- Сейчас мы услышим самое соломоновое решение!

- Ну... Если так воинственно, то не услышите. Хоть я и произнесу.

- Уж замуж невтерпеж!

- Дорогие товарищи и господа! Мы - на пороге новой эры. Эры России.

- И?..

- Все! Простите, но это все.

- Ну очень умно. - Саша понизил голос, почти зашептал: - Прямо восхитительно. А чем, позвольте спросить, докажете?

- Да-да, аргументируйте! - Ну и словечко же! только у Дажнева и сохранилось.

- Ничем. Ничем. Гарантийных свидетельств - как вы, православные монархисты, - от пророков не имею. И даже не хочу иметь. И научными выкладками, как вот товарищи коммунисты, не пользуюсь... Я просто знаю. Но могу научить и вас - чтобы тоже знали.

- Бред. Я-то, дурак, вслушивался, - забурчал Дажнев. Видимо, отошел.

- Вы тоже считаете - "бред"?

- Да.

- А помните перл: "Идея, овладевшая массами, становится материальной силой"? Это же чистая тантра: прана по воле мага из акаши творит материю. Энергии управляются идеями - это закон Космоса. Санатана дхарма. Понятно?

- Я слушаю-слушаю.

- А я - ничего... Я к тому, что вот мы с вами верим в бессмертие души. Пусть каждый по-своему, но мы оба верим в единую экстрамундальную Первопричину мира. И так далее... А он - не верит. Социологист, он верит только в самую грубую материю и механические законы. Но при этом пользуется древнейшими упанишадами. Это ведь вам не от Карла Маркса и Луначарского. Это от Начал - Энсофа. И он ведь такой же, как и мы, участник мирового прогресса. Слепой, но очень активный. Очень энергоемкий. Ведь сколько на него людей завязано. Даже лично - десятки тысяч. Это тоже, между прочим, о многом говорит. Если бы вы в самом деле так о чистоте крови болели, то все же поняли бы историческую, если хотите, предначертанность славянской сансары: исполнять чужие идеи, и при этом всегда оставаться самими собой. Достоевский...

- Да пошел бы ты! Какой ценою? - Ого! кажется, Саша не выдержал.

- Что с ним разговаривать? - вновь появившийся Дажнев тоже зарычал. - У него только "батюшка-царь" на уме: "вот приедет барин, барин нас рассудит!" Вот и все! Эта рабская психология жажды хозяина! "Боженька, помилуй!"

- А тебе бы только бунтовать! "До основанья, а затем..." Действительно, ваша партия от Люцифера идет.

- Не надо только на штампах играть: "Люцифер"! А если перестать слов пугаться? Если взять и перестать? Что оно - слово? Звук! Воздух! Оно пустота! Фу! Пусть от Люцифера, и что? Сколько жил человек, столько он и мечтал о своем владычестве над миром. А мы - как бы ни назывались! - мы есть организованная направляющая его поисков этого владычества. Во все века, во всех народах.

- Вот и договорились! Все понятно: "И будете как боги!"

- Да! Тысячу раз - да!

- Насчет слова вы не правы, - влез поперек батьки "йог". - Дыхание- это не пустота, это прана - энергия, брахма. Другое дело, что к слову прилипает иногда чуждая ему традиция восприятия. Люцифер - значит лучащийся, дающий свет. Это имя - вечный символ просвещения. И еще греки давали ему такой эпитет: Люцифер-Космократор - Хозяин Космоса. Ибо из Космоса и идут к нам знания. От Творца Вселенной - Сатанаила.

- Тьфу! - возмутился Саша. Похоже, дело двигалось к развязке.

- Так! Плюй! - Дажнев. - На все, что тебе не нравится, плюй! На все! На отцов, что войну выиграли. На их красные знамена! Крестом своим тешься. Библией! Дегенерат!

- Кто я?! Кто?

Шум опрокинутого стола. Завизжала Юля. Пора к ним спускаться. Глеб и начал... И хорошо, что не успел. Потому что успел Филин.

Глебу еще нужно было либо сползти, либо спрыгнуть с двухметровой высоты, когда все действующие лица политических диалогов напряженно замерли в разных позах: здоровенный Дажнев заломил за спину руку худощавого Саши и давил его к земле. Тот, отчаянно выворачиваясь и подвизгивая от боли, целенаправленно лягал Дажнева по голени, не давая свалить себя окончательно. Юра и "йог" - вокруг стола - только пугали друг друга ложными выпадами, оба, видимо, не насовсем охваченные пылом этого идеологического спора... Филин быстро и молча подошел вплотную к группе сцепившихся атлетов и, положив левую ладонь под сердце, правую вскинул к небу: "Прекратить!" Реакция была поразительной: все бойцы разом обмякли, сначала замерев, а затем и разойдясь по разные стороны костра.

- Тихо, голуби. Тихо. Тихо. - С Филиным на пикник пришло еще трое: пожилой, с белой благообразной бородой и в неизменных цветных трусах ивановец, рерихианка с исписанной мантрами желтой повязкой на лбу и солидный московский маг-психотерапевт. Они стояли в стороночке, тоже держа в руках какие-то сумки. "Неужели еда? Так они тут неплохо посидеть решили".

Глеб аккуратно спустился и, улыбаясь, направился к Филину. Но тот, как вдруг показалось, даже отшатнулся:

- А этот здесь откуда? - Зыркнул из-под лохматых бровей на Дажнева.

Дажнев, не успевший даже отдышаться, снова затаился. Вывезла Юля:

- Мой гость.

Вот умничка.

Филин потупился, спрятал глаза:

- Здравствуй, Глеб, здравствуй. Вот где свиделись... Юра, Саша - столы ставьте. И вы чего там стали? Давайте помогать! И так задержались, тут уже успели дел натворить... При чужих.

Все разом зашевелились, начали суетиться, причем совершенно бессловесно, как напроказившие детишки при неожиданно вошедшем строгом воспитателе. От этого Глебу самому захотелось напроказить. Он стал нарываться:

- Семен Семенович! Мне крайне неудобно: вы, говорят, меня искали?

Филин уворачивался:

- Разве? Это ты насчет бани? Так, наверно, обстоятельства были особые? Я тебе верю... Только вот другая такая баня... не знаю, когда теперь будет. Не знаю. - Он или стоял, или, распоряжаясь, ходил, все время поворачиваясь к Глебу профилем, не давая заглянуть в лицо. А потом резко - молния - глаза в глаза: - Ты очень голоден? Если да, то как поешь, извини, но нам нужно тут провести закрытое совещание. Только своим. Не обижаешься?

Глеб отразил удар улыбкой:

- Конечно-конечно! Какие могут быть обиды? "И отделил чистых от нечистых". То есть омытых от немытых. Так?

Филин тоже затаенно улыбнулся. Но недобро:

- Хороший ты парень. Веселый. Смелый... Жаль мне тебя. Жаль.

Правильнее всего, сразу отказавшись от стола, Глебу смыться бы. Но его как будто кто-то за что-то дергал. Он лихо подсел в кружок, замерший в медитации перед общей едой: "Пусть каждый подумает о своем и об общем". Но Глебу думалось только об общем. О своем не хотелось... Но от этой медитации аппетит вдруг пропал. Так, немного посидеть, чтобы подразнить Филина. Почему? Зачем? Что-то остро мучило его, что-то тревожило в присутствии этого человечка. Уйти - но тогда чувство останется. Нужно разбираться здесь. Ну не глубокое раскаянье же давило от немытости в бане. Нет... Но что? Вот чтобы "это" определить, он и подставлялся под удар... Глеб в тысячный раз осмотрел поношенный коричневый пиджачок с коротковатыми рукавами, синюю вязаную жилетку с прилипающими крошками и волосками. Посмотрел на плащ, старый, буро-зеленого прорезиненного брезента, подстеленный Филиным под себя. Где он его видел?.. Руки Филина, бледные до синевы глубоких жилок, не воспринимавшие загар руки книжника, разлетные брови, прозрачные веки... Все. Бесполезно... Пора уходить... Тем паче что Юля, видимо, расстроенная выходкой Дажнева, была к нему более чем невнимательна. Ей явно сейчас уже было не до кокетства: "ее Володя" попал в ситуацию, которая не могла не отразиться на его карьере. И следовательно, на ее тоже... Шутки на сегодня кончились.