Червонная Русь

Оглушенная новостями Прямислава видела, как к ним приближается князь Юрий, но теперь уже не знала, что и думать. Все менялось слишком быстро и резко: только что Ростислав был убийцей брата, потом подозрение с него сняли, и вот уже возле нее родной брат с трехтысячным войском, которое позволит Ростиславу, если он этого захочет, перебить безнаказанно всех оставшихся братьев… И вот наконец появился князь Юрий…

Подъехав, он остановил коня в нескольких шагах, переводя напряженный взгляд с одного лица на другое и пытаясь разобраться, что происходит. А Прямислава знала одно: ее бывший муж безнадежно опоздал…

– Здравствуй еще раз, Юрий Ярославич! – надменно произнес князь Михаил. – Хорошо, что подоспел. Мы с тобой уже не родня, как оказалось. Сестра моя обвенчана с Ростиславом Володаревичем.

– Ступай в монастырь, Юрий Ярославич! – добавил Ростислав, зло сузив глаза. – Моей жены тебе не видать, как своих ушей, а третьей тебе не будет! Ступай грехи замаливать! Только сперва скажи: это ты меня назвал убийцей?

– Здравствуй, князь Владимирко! – произнес наконец Юрий Ярославич, и его напряженное лицо не вязалось с деланно-непринужденным голосом. – Что это ты рядом с убийцей твоего брата стоишь, как будто и не было ничего?

Он старался сохранять спокойствие, но женский повой на голове Прямиславы уже бросился ему в глаза, и он понимал, что она потеряна для него навсегда. Даже если каким-то образом она теперь овдовела бы, в третий раз ей будет так же нельзя выйти замуж, как ему нельзя жениться.

– Ты – вор и убийца, князь Ростислав! – отрывисто, с ненавистью продолжал он. – Ты мою жену украл!

– Это ты пытался ее украсть! Где ее приданое, князь Юрий? Ты на него лапу наложил! Ты в ее сундуках рылся! И нашел кое-что!

– Да пошло оно к лешему, приданое, с тобой вместе! Ну, погоди, князь Ростислав! Празднуй свою свадьбу, веселись, пока можешь! Только все равно не будет тебе покоя с молодой женой! Погубили вы жизнь мою, и я вам за это воздам!

– Стойте, князь Владимирко, князь Юрий! – пытался остановить их боярин Радослав. – Зачем ссориться? Наши ссоры одним врагам нашим на радость! Сядем, поговорим толком, оно и успокоится!

– Сядем, братья, обсудим, как дальше жить! – со вздохом предложил князь Владимирко.

Дружины зашевелились, отроки побежали принять княжеских коней. Юрий Ярославич тоже соскочил на землю, бросил повод…

– Вон он, бес! – вдруг истошным голосом заорал кто-то рядом.

Все вздрогнули и завертели головами. Еще не поняв, какой такой бес объявился рядом, каждый на всякий случай крестился и хватался за обереги.

– Вон он, вон он! – орал Доброшка, который до того прятался за спины венгров, не зная, остается ли он все еще «убийцей князя Ярослава» или уже нет. – Он, он!

Его вытянутая дрожащая рука указывала на человека, который держал повод Юрьева коня. При этом крике конюх чуть заметно вздрогнул и подался назад, но тут же овладел собой.

– Смотри, это он к нам тогда приходил! – Прямислава тронула Ростислава за локоть.

Возле Юрьева коня стоял половец-конюх, знакомый ей еще по Турову. Тот, кто перелез через стену Белза, чтобы предложить Ростиславу примирение с братом в обмен на нее, Прямиславу…

– Он, княже, он! – твердил Доброшка, нервно оглядываясь то на Ростислава, то на князя Владимирка, и непонятно было, к которому из князей он обращается. – Я же его видел, беса, там, в лесу!

– Что ты брешешь? – опомнившись, возмутился Юрий Ярославич. – Это не бес, это мой конюх! Он двадцать лет у меня, мне ли не знать, бес он или не бес! Ты пьян, собака!

– Говорил же я, что половец не один на свете! – заметил Ростислав. – Вот и еще один выискался!

– Да разве он на тебя похож, чтобы спутать! – ответил князь Юрий. Он выглядел возмущенным, но само то, что он опустился до спора с Доброшкой, кое-что означало.

Распавшийся было круг опять сомкнулся, и внутри остались князья и половец с жестким непроницаемым лицом, который так и держал под уздцы коня князя Юрия. Сходства между ним и Ростиславом, который был на двадцать лет моложе и наполовину русский, не наблюдалось никакого. Только невысокий рост и черные волосы…

– Ночью спутать немудрено! – справедливо заметил Истома. – Давайте-ка и у этого на плече поищем – ведь не беса же тогда Ратьша мечом полоснул, на земле кровь была человеческая!

Он шагнул к конюху, и тот подался назад, но сразу уперся спиной в толпу, которая не расступалась и не давала ему дорогу.

– Не трожь! – хрипло бросил половец, и в руке его мгновенно появился нож.

Но тут наконец вышла из оцепенения толпа, которая состояла отнюдь не из городских зевак, а из умелых и опытных кметей. Сам вид оружия в чьей-то руке подтолкнул княжеских телохранителей к действию даже прежде, чем они успели подумать. Тут же нож был выбит из руки половца, а самого его схватили и чьи-то руки нетерпеливо рванули рубашку на его плече. Послышались крики. Половец извивался, норовя ударить кого-нибудь головой, но все уже увидели повязку со свежим пятном крови, проступившим сквозь полотно.

– Это что же такое? – Князь Владимирко в недоумении повернулся к Юрию Ярославичу.

– Что же это такое? – повторил князь Юрий, слегка растерянный, словно не зная, что сказать. – Ах, собака! – вдруг взревел он и бросился к половцу, на ходу выхватывая меч.

При виде сверкающего клинка люди дрогнули, а Юрий Ярославич с размаху ударил; кмети шарахнулись в разные стороны, но кто-то не успел отскочить. Половец обвис на державших его руках, обливаясь кровью. Кроме него, Юрий Ярославич задел еще двоих, к счастью, лишь слегка поранил одному кметю руку, а другому лицо. Телохранители князя Владимирка схватили его за руки. Их старший, воевода Демша Мирославич, делал кому-то страшные глаза и грозил тяжелым кулаком. Если бы князю Юрию вздумалось броситься не на собственного конюха, а на Владимирко Володаревича, тот сейчас точно так же лежал бы на траве зарубленный.

– Пусти, ну! – Юрий Ярославич гневно повел плечами, пытаясь сбросить державшие его руки, и его выпустили. – Вот ведь собака! Двадцать лет я его поил, кормил, в чести и довольстве держал, а он такое злодейство замыслил! На князя руку поднял! То-то я помню, той ночью не было его в стане! На гривну золотую, что ли, позарился, бродяга, кровопийца проклятый? В аду ему вечно гореть Прости, князь Владимирко, что из моей дружины такое зло для тебя вышло! – Он повернулся к звенигородскому князю и покаянно поклонился. Его руки заметно дрожали. – Всей жизнью моей тебе отслужу!

Князь Владимирко молчал, нервно обтирая руки, словно и на них была кровь, и судорожно сглатывал. Никто не ответил князю Юрию, и пустое пространство вокруг него становилось все шире и шире.

– Б… Бог тебя простит… Юрий.. Ярославич… – с трудом выговорил князь Владимирко. Он с ужасом смотрел на того, кто с такой готовностью ему кланялся, и сам не смел додумать до конца ту жуткую мысль, которая его пронзила. – Бог… тебе судья… Ступай только от меня… Ступай… Ступай…

После этого дня во всей Червонной Руси еще долго не затихали разговоры. Каждый как умел толковал события, так и оставшиеся до конца непроясненными. Ростислав был убежден, что Юрий Ярославич, узнав, что Прямислава уехала с ним, решил очернить соперника, чтобы так ли иначе вырвать из его рук бывшую жену. В этом ему помог и нож, предназначенный для Ростислава и заказанный нарочно под пару к его мечу, и половец-конюх, за эти двадцать лет выполнявший много разных дел, помимо ухода за лошадьми. Но Владимирко Володаревич не желал разговаривать об этом: ему было слишком тяжело думать, что он сам, приняв в Звенигороде князя Юрия и согласившись помочь в ему ложном сватовстве, навлек гибель на родного и любимого брата. Он предпочитал верить, будто конюх решился на преступление самостоятельно, прельстившись золотой гривной на шее Ярослава, а Юрий Ярославич убил его не ради собственной безопасности, а в порыве праведного гнева.

Из таких не до конца ясных историй потом рождаются легенды, иные из которых живут по тысяче лет и по тысяче лет искажают истину. Тот, кто в итоге остался победителем, выходит из борьбы «убеленным, как снег» в глазах потомков, которые верят летописям, написанным при дворе самого же победителя. Бог все видит и знает, кого, Святополка Окаянного или Ярослава Мудрого, должен он вопросить: «Где брат твой?» Но когда-нибудь, пусть даже через тысячу лет, истина все же выйдет наружу, просочится сквозь столбцы летописных статей, где в нескольких строчках уложено все, из чего слагаются человеческие жизни.