Гротески

- Выходит, что искусства особенно не продвинулись вперед, - сказал Ангел.

- Разве что прибавилось внешнего целомудрия и внутренней испорченности.

- И люди искусства все так же завидуют друг другу?

- О да, сэр. Это неотъемлемая черта артистического темперамента: все они необычайно чувствительны к славе.

- И они все так же сердятся, когда эти господа... э-э...

- Критики? - подсказал гид. - Сердятся, сэр. Но критика теперь почти сплошь анонимная, и на то есть веские причины: мало того, что рассерженный художник проявляет себя очень бурно, но у рассерженного критика нередко оказывается очень мало познаний, особенно в области искусства. Так что гуманнее по возможности обходиться без смертоубийства.

- Я лично не так уж ценю человеческую жизнь, - сказал Ангел. По-моему, для многих людей самое подходящее место - могила.

- Очень возможно, - раздраженно отпарировал гид. - Errare est humanum {Человеку свойственно ошибаться (лат.).}. Но я со своей стороны предпочел бы быть мертвым человеком, чем живым ангелом, - люди, по-моему, более милосердны.

- Ну что ж, - сказал Ацгел снисходительно, - у всякого свои предрассудки. Вы не могли бы показать мне какого-нибудь художника? У мадам Тюссо {Лондонский музей восковых фигур, где, между прочим, выставляют изображения знаменитых людей.} я, сколько помнится, ни одного не видел.

- Они в последнее время отказываются от этой чести. Вот в Корнуэлле мы могли бы, пожалуй, встретить и живого художника.

- Почему именно в Корнуэлле?

- Не могу вам сказать, сэр. Что-то в тамошнем воздухе им благоприятствует.

- Я голоден и предпочитаю отправиться в Савой, - сказал Ангел, прибавляя шагу.

- Вам повезло, - шепнул гид, когда они уселись за столик перед блюдом с креветками. - Слева от вас, совсем рядом, сидит наш самый видный представитель мозаической литературной школы.

- Тогда приступим, - сказал Ангел и, повернувшись к своему соседу, любезно спросил:

- Как поживаете, сэр? Каков ваш доход?

Джентльмен, к которому он обратился, поднял глаза от своей креветки и отвечал томным голосом:

- Спросите у моего агента. Есть вероятие, что он располагает нужными вам сведениями.

- Ответьте мне хотя бы на такой вопрос, - сказал Ангел еще более учтиво. - Как вы пишете ваши книги? Ведь это, должно быть, упоительно вызывать из небытия образы, созданные вашим воображением. Вы дожидаетесь вдохновения свыше?

- Нет, - отвечал писатель. - Я... нет! Я... э-э-э... - и он закончил веско:- Я каждое утро сажусь за стол.

Ангел возвел глаза к небу и, повернувшись к гиду, сказал шепотом, чтобы не проявить невоспитанности:

- Он каждое утро садится за стол! Господи, как это хорошо для коммерции!

VI

- Здесь, сэр, мы можем получить стакан сухого хереса и сухой сандвич с ветчиной, - сказал гид, - а на десерт - запах пергамента и бананов. Затем мы пройдем в зал номер сорок пять, где я вам покажу, как основательно изменилось наше судопроизводство за то недолгое время, что прошло после Великой Заварухи.

- Неужели закон в самом деле изменился? - сказал Ангел, с усилием отпилив зубами кусок ветчины. - А я думал, он не подвержен переменам. Какого же характера дело там будет разбираться?

- Я счел за благо выбрать дело о разводе, сэр, чтобы вы не уснули под воздействием озонированного воздуха и судейского красноречия.

- Ах так? - сказал Ангел. - Ну что ж, я готов.

Зал суда был переполнен, они с трудом нашли свободные места, и какая-то дама тут же уселась на левое крыло Ангела.

- Такие процессы всегда собирают много публики, - шепнул гид. - Не то что когда вы были здесь в девятьсот десятом году!

Ангел огляделся по сторонам.

- Скажите, - спросил он вполголоса, - который из этих седовласых судья?

- Вон тот, в круглом паричке, сэр. А там, левее, присяжные, - добавил гид, указывая на двенадцать джентльменов, расположившихся в два ряда.

- Каковы они в личной жизни? - спросил Ангел.

- Думаю, что отнюдь не безупречны, - улыбнулся гид. - Но, как вы скоро убедитесь, по их словам и поведению этого не скажешь. Это присяжные первого класса, - добавил он, - они платят подоходный налог, так что их суждения в вопросах нравственности очень и очень ценны.

- Лица у них умные, - сказал Ангел. - А где прокурор?

- Что вы, сэр! - с живостью воскликнул гид. - Это ведь гражданское дело. Вон истица - та, у которой глаза в трауре, а губы чуть подкрашены, в черной шляпе с эгреткой, с ниткой жемчуга и в скромном, но сшитом по моде черном костюме.

- Вижу, - сказал Ангел. - Интересная женщина. Она выиграет дело?

- Мы это так не называем, сэр. Ибо, дело это, как вам, вероятно, известно, печального свойства: рушится семейный очаг. Постановление о разводе не доставит ей радости, так я, по крайней мере, предполагаю. Впрочем, при ее внешности, еще сомнительно, утвердит ли его Королевский проктор.

- Королевский проктор? Это еще что такое?

- А это такой небесный консерватор, по должности своей воссоединяющий тех, кого человек разлучил.

- Я что-то не понимаю, - сказал Ангел раздраженно.

- Видимо, я должен разъяснить вам, - зашептал гид, - в каком духе наше правосудие подходит к таким делам. Вы, конечно, знаете, что назначение нашего закона - карать преступника. Поэтому он требует от невиновной стороны, каковой в данном случае является эта леди, сугубой невиновности не только до того, как она получит развод, но и еще в течение шести месяцев после этого.

- Вот как? - сказал Ангел. - А где виновная сторона?

- Вероятно, на юге Франции, вместе с новым предметом своей привязанности. Их место - под солнцем, ее - в зале суда.

- Вот чудеса! - сказал Ангел. - Ей так больше нравится?

- Есть женщины, - сказал гид, - которые с удовольствием появляются где угодно, лишь бы их могли увидеть в красивой шляпе. Но большинство предпочло бы провалиться сквозь землю.

- Эта, на мой взгляд, на редкость привлекательна, - живо отозвался Ангел. - Я бы не хотел, чтобы она провалилась сквозь землю.

- Независимо от привлекательности, - продолжал гид, - они, если хотят освободиться от обидевшего их лица, принуждены выставлять свое сердце на всеобщее обозрение. Это необходимо для того, чтобы покарать обидчика.