Тень прошлого

Дорога обратно в Ядкин-Трейс казалась нескончаемой, как и весь вечер. Для Челис все время сосредоточилось на том маленьком отрезке пути в Куотер-Мун-Понде, и все, что его окружало, казалось тенью прошлого.

Она сразу прошла в ту комнату, что днем показала ей Перл. Вот бы собраться с силами, бросить вещи в машину и уехать.

Пробило только одиннадцать, а она еле держалась на ногах. Если сейчас попытаться сбежать, она неминуемо свалится в кювет.

К тому же она вспомнила, что ее чертова машина осталась под соснами в Куотер-Муне. Похоже, мозг у нее совсем атрофировался. Ей придется просить кого-то отвезти ее утром туда, и, конечно же, это будет Бенджамин. А значит, неизбежны тщательно отрежиссированные дебаты, где каждый из них будет выстраивать вежливые реплики, осторожно открещиваясь от своей ответственности за то, что произошло.

Она представила себе тошнотворную веселость Бенджамина: «Что ж, Челис, я очень рад был встретиться с тобой после стольких лет. Ты, наверное, вот-вот уедешь на север, и мы больше не увидимся. У меня куча дел: надо вощить пол в коровнике, метить молодняк. Но мы все же здорово повеселились — в самом деле, не думай».

Да и она будет вести себя не лучше. Растягивая губы в страдальческой гримасе, призванной скрыть зияющие раны в ее душе, она станет нести какой-нибудь вздор о рыбной ловле или о погоде, а потом он уедет, она заплачет и ударит ногой по чему-нибудь твердому… очень твердому. Она уже сейчас видит все это как наяву.

Она изо всех сил заставляла себя не думать о случившемся, но горечь влекла за собой отчаяние. Бесполезно пытаться себя убеждать, что это была лишь похоть. Нет, она вполне искренне потрясена этим событием. Прекрасным, чудесным, ужасающим — все эти книжные слова не передавали глубины ее чувств.

Вот где таится опасность. Секс с Джорджем был всегда каким-то постыдным коротким эпизодом, который ей приходилось переживать крайне редко. И каждый раз после этого она чувствовала себя в чем-то перед ним виноватой.

А теперь — Боже праведный! Вдруг окажется, что она жить больше без этого не может? Вдруг она станет одержимой сексом? Так называют этих несчастных женщин!

Вино выветрилось, но она пребывала в еще большем смущении и депрессии, чем обычно. Ступая по темному блестящему деревянному полу, Челис пробралась к окну и выглянула наружу. По небу бежали тучи, между ними поблескивали холодные чистые звезды.

— Почему тебя не было со мной в самый нужный момент? — требовательно спросила она, всматриваясь в клинышки чистого неба, обрамленного ветками мимозы. Ответом было молчание. Молчание смеялось над той ясной уверенностью, которая, разрастаясь в ней, наполняла ее чувством безысходности. Дело было не в том, что она переспала с Бенджамином. Боже, что за эвфемизм! Дело было в том, что она любила его. Любовь подкрадывалась к ней много дней, а может быть, и лет — ведь еще девочкой она вынашивала в себе яркое чистое пламя романтической страсти, пока его не загасила реальная жизнь.

Но только теперь оно стало в тысячу раз сильнее. Сейчас ей было бы мало смотреть на него издали. Сейчас это значило смеяться с ним, владеть им, спорить вместе о всяких глупостях. Это значило делить с ним стол, мысли, просто иметь возможность до него дотронуться и почувствовать его тепло, нежность и силу.

Она закусила губу, не позволив то ли вздоху, то ли проклятию вырваться наружу. Теперь-то уже ничего не поделаешь. Что случилось, то случилось. Для него это рядовой случай, для нее — откровение, потрясшее все ее убеждения. Но она справится с ним, как справлялась до сих пор с любым жизненным кризисом, только над этим, видимо, придется потрудиться чуточку дольше. По иронии судьбы она чувствовала, что обрела такую силу духа, какой у нее не было уже много лет, и некую завершенность, несмотря на то что завтра предстоит пережить чертовски неприятные мгновения, когда все нервы будут обнажены.

Минут десять она простояла под струями горячей воды, прогоняя остатки хмеля. Выйдя из ванны, она наскоро промокнула себя полотенцем, откопала в чемодане шелковое кимоно персикового цвета и заставила себя сосредоточиться на том, что она собирается теперь делать. Ближайшие планы следовало бы обсудить с Уолтом. Он уезжает завтра, и если бы она не проявила излишней независимости, то смогла бы улететь с ним. А так придется ждать, когда можно будет забронировать себе место.

Если только… может быть, еще не поздно это сделать. Челис пересекла комнату, приоткрыла дверь и выглянула наружу. В доме стояла кромешная тьма, если не считать ночника в холле. Ей казалось, что Уолт и Бенджамин собирались продолжать вечеринку внизу, но она так торопилась исчезнуть, что не была уверена в этом.

Да и в любом случае они уже наверняка легли спать. Она не меньше часа металась по своей комнате, как львица в клетке. Бенджамин после вчерашнего акушерского дежурства свалился, должно быть, как убитый.

Потихоньку, чтобы не разбудить весь дом, зацепившись за что-нибудь, Челис спустилась по лестнице. Конечно, где-то на втором этаже тоже должен быть телефон, но ей непременно «повезет», и, открыв не ту дверь, она очутится в спальне Бенджамина. Только этого ей и не хватало. Она с трудом разглядела дорогу к библиотеке и безошибочно отыскала дверь. Чтобы не выдать себя, она автоматически закрыла ее за собой, надеясь, что точно запомнила, где здесь выключатель.

Свет вспыхнул за секунду до того, как она нащупала выключатель. У нее перехватило дыхание и подкосились ноги, когда за письменным столом с кожаным покрытием она увидела фигуру Бенджамина. Одна его рука лежала на бронзовой лампе, в другой был бокал с виски, и он не перестал покачиваться даже после того, как сама Челис вновь обрела равновесие.

Широко раскрыв глаза, она отпрянула, но было уже поздно. Резко бросившись вперед, он вырос позади нее и оперся рукой о закрытую дверь.

— Ты искала меня, Челис?

Он говорил еще более скрипуче и протяжно, чем обычно, и едва ворочал языком. Челис не могла понять, это от усталости или от виски.

— Я думала, ты уже спишь.

— Неужели? — Насмешливые искорки в его глазах пронзили ее, словно беспомощную бабочку. — А здесь ты что делаешь? Забралась в постель Папы Медведя, а там оказалось уж-жасно скучно и одиноко?

— Не груби! — Ее сердце под невесомым шелковым одеянием бешено колотилось. Она принялась нащупывать дверную ручку.

— Не груби. Да-а-а… вот, значит, как! А я-то удивлялся, что вас всех так передергивает.

Он нагнулся, поставил бокал на стул и, выпрямляясь, слегка пошатнулся. Челис попыталась было, воспользовавшись моментом, улизнуть, но он поймал ее и притянул к себе. Взметнув глаза вверх, она увидела на его лице кривую усмешку, которая, впрочем, не скрывала чувственной полноты его нижней губы. Опрометчиво вскинув глаза еще выше, она встретила его тяжелый взгляд из-под набрякших век и резко отвернулась.

— Значит, я груб, — повторил он с ноткой обиды в голосе, которая прорвала слабое место в ее обороне. Бог знает, сколько у нее еще таких мест, он обнажал их каждым своим прикосновением. — Принцесса и пастух… Слушайте все, слушайте все! Леди Челис совершила смертный грех, переспав с человеком из низов. — Он сдавил ее руками и больно прижал к ее макушке свой подбородок. — Скажи, дорогая моя капризуля, на твоей алебастровой коже остался запах скотного двора? — Он запнулся на слове «алебастровой». — Боишься, что этот напыщенный, за которого ты собралась замуж, смертельно оскорбится, если из-за какой-то соринки заподозрит, что ты валялась в сене с косарем?

Отвернув голову, она выгнулась в его объятиях, чтобы взглянуть на него снизу вверх, но, испугавшись мысли, что он сможет прочесть признание в ее глазах, сокрушенно опустила лицо. По иронии судьбы сам факт, что он захотел напиться — от горечи или от смутного ощущения своей неуместности (хотя, Бог свидетель, этого и в помине не было), — делал его сейчас неожиданно ранимым.

А с этим она справиться не могла. Наглого, презирающего ее Бенджамина она осадила бы без труда. С чванливым сердцеедом, который куражится над очередной жертвой, разговор у нее был бы короткий и действенный. По крайней мере она на это искренне надеялась: разыграть оскорбленную гордость и праведное негодование было бы несложно.