Осторожно: боги

Все было приготовлено к ритуалу. Комната, не привыкшая к свету, освещенная светильниками, представлялась какой-то неуютной и бесформенной. Вторая ее половина также была отделена занавесом, но теперь он был туманно-прозрачный и немного шевелился, хотя никакого движения воздуха Шемма не почувствовал. На стенах отсутствовала мозаика, не было и росписей, которые так любил жрец, но нельзя сказать, что они были пустыми. На стенах извивались линии, ни одна из них не была прямой, разнообразные спирали, волны сталкивались друг с другом, пересекались и составляли немыслимые узоры. Шемма старался не смотреть на них, так как ему чудилось что-то угрожающее в этом странном сплетении, но рисунок как будто сам заставлял смотреть на него. Сосредоточившись, как его учили, маленький жрец, перевел взгляд в центр комнаты, где стояло большое блюдо, которое он так старательно чистил все это время. Кто-то установил его совершенно непривычным способом: вертикально, при помощи некоторого количества глины, на маленькой скамеечке. Блики от стоявших перед ним горящих светильников причудливо играли на желто-красной поверхности. Это зрелище приятно успокаивало его и отгоняло беспокойство, возникшее было при рассматривании извилистых линий. Вдруг тишина, наполненная потрескиванием факелов и его, Шеммы, тихим дыханием, наполнилась мягкой, приятной музыкой, казалось льющейся из стен. Маленький жрец тихонько постарался оглядеться, чтобы попытаться найти источник звука, но ничего нового не увидел. Постепенно музыка воплотилась в родной голос, зазвучавший удивительно проникновенно, с несвойственной ему теплотой и нежностью.

— Готов ли продолжать слушать меня, Шемма? — спросил этот чудесный голос.

Жрец вдруг почувствовал, что он совсем перестал бояться, что вопросы бога больше не вызывают в нем ужаса, который замораживал все его существо. Напротив, теперь вопрос зазвучал в нем восторгом, наполняя его неведомой доселе силой.

— Да, господин, — голос маленького жреца прозвучал неожиданно слишком громко, и ему показалось, что линии, изображенные на стенах, задвигались, стремясь ухватить звуки, так неосторожно выпущенные наружу.

Легкая тень беспокойства промелькнула на его лице, но в тот же миг родной голос снова зазвучал, окутывая Шемму покоем и радостью.

— Когда мы создали вас, Шемма, мы были почти уверены в спасении. Но, как я уже тебе говорил, создание человека только ненамного улучшило ситуацию, мы продолжали слабеть гораздо быстрее, чем это было допустимо. И тогда, для того чтобы иметь возможность как-то возвращать похищенную у нас энергию, мы решили создать небесную форму, расположив ее недалеко от Земли. Таким образом мы добились того, что некоторая часть энергии оттягивалась от Земли и переходила к этому небесному телу, а оттуда почти беспрепятственно попадала к нам, используя законы отражения. Это показалось нам прекрасным решением проблемы, но через какое-то время мы обнаружили, что сами устроили себе ловушку, причем двойную. Оказалось, что мы не предусмотрели систему очистки, и вместе со своей энергией к нам попадала энергия самой Земли, еще более утяжеляя нас. А во-вторых, создавая это тело, мы передали ему слишком много нашей силы творения, и теперь эта форма начала жить своей жизнью, стремясь удержать нас здесь, видя в нас источник, к которому она может припадать все чаще и чаще. Я хочу уничтожить ее. Я давно пытался привлечь внимание других богов, объясняя им происходящее, но их последнее время все больше и больше интересуют дела людей, а также то, какую роль они, боги, играют в этих делах. Я хочу уничтожить ее, чтобы вернуть себе и другим хотя бы часть утерянной свободы, я устал находиться только здесь, в этом тяжелом пространстве формы. Я хочу уничтожить ее, Шемма, с твоей помощью. Еще раз я спрашиваю тебя, хочешь ли ты помочь мне? — голос бога вновь слился с музыкой, требуя от жреца ответа.

Несмотря на внутреннюю тихую радость, Шемма почувствовал укол в сердце, он все-таки кое-что понял из того, что говорил ему Даг-ан. Получается, что его богу плохо, ему тяжело, значит, он, Шемма, плохо служит своему хозяину. Это он, Шемма, виновен в том, что не сделал все, чтобы его богу было хорошо здесь. Горестная печаль стучала в виски, и поэтому он не сразу смог подумать о сказанном, и хорошо, потому, что следующее, что он понял, было еще чудовищнее — получалось, что бог хочет уйти куда-то, и они, люди, и он, Шемма, останутся одни, совсем одни. Боль, страх и вина слились воедино, и захлестнули в вихре.

«Если бы я только служил лучше своему богу», — единственная мысль застучала в его голове, а из больших глаз покатились крупные слезы.

Шемма не хотел, чтобы бог видел, как он плачет, но никак не мог справиться со слезами. Молчать дольше уже было нельзя, Даг-ан и так слишком терпелив к нему и не наказал за плохое служение, и против своей воли, глотая слезы, он раскрыл рот.

— Да, господин, — горестно прошептал он.

Линии на стенах снова начали свой танец, впитывая в себя каждую каплю звука. Шемма уже почти терял сознание от горя, как вдруг его внимание привлекло движение занавеса, оно стало сильнее, как будто его разрывало что-то изнутри. И он скорее почувствовал, чем увидел, как от занавеса отделилось что-то и стало приближаться к нему, очень медленно. Сначала маленькому жрецу показалось, что он видит оживший рисунок на стенах, но чуть позже в его сознании расцвело ярким цветом понимание, что к нему идет его бог Даг-ан. Фигура, отделившаяся от занавеса, казалась сотканной из того же материала, и каждая частица ее была наполнена движением, можно сказать, что именно это движение и создавало форму, которая предстала перед жрецом. Вся комната наполнилась силой, резкой и колющей, холодной и жаркой, эта сила сковывала и расслабляла, притягивая и затягивая в себя. Бог сделал только один шаг и остановился, если можно сказать так про эту никогда не перестающую двигаться фигуру. Шемма смотрел, пораженный, и вдруг почувствовал, что его горесть прошла, а сердце наполнилось неизведанным раньше чувством, чувством великой любви. И, о счастье, в это же мгновение он снова услышал такой родной голос.

— Иди сюда, Шемма, посмотри на эту сверкающую поверхность, посмотри в ее самую сердцевину, — позвал его Даг-ан.

Маленькими шажками жрец прошел вперед и встал прямо перед бронзовым блюдом, и показалось ему, что он видит его впервые, он будто забыл, что в течение нескольких дней чистил это блюдо со всей доступной ему старательностью. Ему показалось, что оно стало больше и глубже, а блеск усилился. Он застыл, трепеща от радости, не зная, что ему делать дальше.

А Даг-ан произнес:

— Пойдем со мной, Шемма. Ты хочешь пойти со мной, ты хочешь быть с твоим богом?

Если бы Шемме довелось прожить еще множество жизней, если бы боги даровали ему судьбу царя, он все равно никогда бы не познал большего счастья, чем испытал в ту секунду, когда его бог произнес эти слова. Ведь это означало, что он не останется один, что бог, его бог, позвал его, Шемму. Его руки, прижатые к груди в молитвенном жесте, разжались, он развел их в стороны, стараясь обхватить, прижать к себе все, что сделало его таким невыносимо счастливым.

— Да, господин, — закричал он звонким голосом, всем телом стремясь вперед.

Его крик взорвал пространство, линии заметались, слились в единый поток и стали заполнять собой всю комнату, отделяясь от стен. Они больше не пугали Шемму, ведь они были частью его радости, частью его счастья, частью его бога. Не переставая всматриваться в стоявшее перед ним блюдо, маленький жрец уже не казался себе маленьким, он чувствовал себя высоким и сильным, даже сильнее царя, и он уже не боялся в этом признаться. Блюдо продолжало менять свою форму, оно еще более углубилось, стало вращаться, и Шемму потянуло куда-то вперед, в самый центр вращающейся чаши. Еще шаг, еще один шаг, и он сольется со своим богом. Ожившие линии, заботливо подхватив под руки, направляли его и поддерживали, музыка становилась все более осязаемой, а блеск движущегося металла притягивал и манил. И Шемма сделал шаг…