Страница 3 из 13
Он вздохнул и снова прицелился в угрюмую физиономию над колодками.
По голубой глади Средиземного моря тяжело двигалась торговая галера, неуклюжая и широкая. Квадратный парус безвольно свисал с единственной толстой мачты. Гребцы, сидевшие на скамьях по обеим сторонам средней палубы, налегали на длинные весла, словно машины, одновременно наклоняясь вперед и откидываясь назад. Из глубины корпуса доносился шум голосов, жалобные крики животных и запах конюшни и хлева. На юге подобно расплавленному сапфиру простиралась голубая вода. На севере однообразную картину нарушал возвышавшийся впереди остров, белые скалы которого были увенчаны темной зеленью. Вокруг царили достоинство, чистота и безмятежность, если не считать вонючей неуклюжей лохани. Переваливаясь с борта на борт, она тащилась по пенящейся воде, издавая звуки и запахи, кои свидетельствовали о присутствии здесь человека.
Внизу пассажиры средней палубы, усевшись среди своих узлов, готовили пищу на небольших жаровнях. Дым смешивался с запахами пота и чеснока. Слышалось ржание несчастных лошадей, зажатых в узком пространстве. Овцы, свиньи и куры добавляли к здешним запахам свой аромат.
Вскоре к бормотанию множества голосов под палубой добавились новые – членов экипажа и более состоятельных пассажиров, имевших места в каютах. Затем послышался голос самого капитана, резкий и раздраженный. Ему ответили – громко и хрипло, с акцентом.
Капитан-венецианец, пробираясь среди тюков с товаром, обнаружил на борту безбилетного, к тому же пьяного пассажира – толстого рыжеволосого человека в поношенной кожаной одежде. Он храпел меж бочек и, наверное, храпел бы еще очень долго, если в не возмущенный вопль капитана.
Последовала пылкая тирада на итальянском языке, смысл которой в конце концов свелся к требованию, чтобы чужак заплатил за свой проезд.
– Заплатить? – эхом отозвался незнакомец, проводя толстыми пальцами по нечесаным волосам. – Чем мне заплатить? Где я? Что это за корабль? Куда мы плывем?
– Это "Сан-Стефано", и он идет на Кипр из Палермо.
– Ах да, – пробормотал безбилетник. – Помню. Я поднялся на борт в Палермо... и прилег возле винной бочки между...
Капитан поспешно осмотрел бочку и с утроенной яростью завопил:
– Собака! Ты всю ее выпил!
– Как давно мы в море? – зевнув, невозмутимо спросил незнакомец.
– Достаточно долго, чтобы оказаться вдали от берега, – проворчал капитан. – Ах ты свинья, как ты мог проваляться пьяным все это время...
– Неудивительно, что в брюхе у меня пусто, – вздохнул чужак. – Я лежал среди тюков, а когда проснулся, пил, пока не заснул снова. Хм-м!
– Деньги! – потребовал итальянец. – Плати золотом за проезд!
– Золотом! – фыркнул в ответ незнакомец. – У меня и медяка нет.
– Тогда отправишься за борт, – мрачно пообещал капитан. – Для нищих на "Сан-Стефано" нет места.
Чужак воинственно засопел и схватился за меч.
– Выбросить меня за борт? Тому не бывать пока Джайлс Хобсон в состоянии держать оружие! Свободнорожденный англичанин ничем не хуже любого итальянца в бархатных штанах. Зови своих забияк и увидишь, как я пущу им кровь!
С палубы донесся громкий испуганный крик:
– Впереди по правому борту галеры! Сарацины!
Капитан взвыл, и лицо его приобрело пепельный оттенок. Тут же забыв о своем споре с безбилетником, он развернулся и кинулся на верхнюю палубу. Джайлс Хобсон последовал за ним, по пути обозревая встревоженные коричневые лица гребцов и перепуганные физиономии пассажиров – латинских священников, торговцев и паломников. Проследив за их взглядом, он увидел три длинные низкие галеры, которые стремительно мчались к ним по голубой глади. Люди на "Сан-Стефано" уже слышали звон цимбал и видели развевавшиеся на верхушках мачт флаги. Весла погружались в голубую воду и поднимались над ней, блестя серебром.
– Развернуть корабль к острову! – закричал капитан. – Если сумеем добраться до него, то сможем укрыться и спасти свои жизни. Корабль потерян, и весь груз тоже! Святые угодники, спасите меня! – Он со стоном воздел руки к небу – не столько от страха, сколько от жадности.
"Сан-Стефано" неуклюже накренился и вперевалку двинулся в сторону освещенных солнцем белых скал. Стройные галеры нагоняли его, мчась по волнам подобно водяным змеям. Пространство между "Сан-Стефано" и скалами сокращалось, но значительно быстрее сокращалось пространство между ним и преследователями. В воздух начали взмывать стрелы, со стуком падая на палубу. Одна из них вонзилась рядом с сапогом Джайлса Хобсона, и он отдернул ногу, словно от ядовитого паука. Толстый англичанин вытер пот со лба. Во рту у него пересохло, в голове стучало, в животе все переворачивалось. Внезапно он ощутил жестокий приступ морской болезни.
Гребцы изо всех сил навалились на весла, тяжело дыша, казалось, почти выдергивая неуклюжий корабль из воды. Стрелы плотным дождем осыпали палубу. Кто-то взвыл; другой без слов осел радом. Один из гребцов дернулся, когда в его плечо попала стрела, и выпустил весло. Охваченные паникой гребцы стали сбиваться с ритма. "Сан-Стефано" потерял скорость и начал раскачиваться еще сильнее; послышались крики пассажиров. Со стороны преследователей доносились торжествующие вопли. Они разделились, намереваясь взять в клещи обреченную галеру.
На палубе торговцев священники принялись отпускать грехи.
– Да хранят меня святые угодники... – выдохнул худой пизанец, опускаясь на колени на палубе. Внезапно он вскрикнул, схватился за оперенное древко вонзившейся в его грудь стрелы, опрокинулся набок и замер.
В борт, через который перегибался Джайлс Хобсон, воткнулась стрела, задрожав возле его локтя. Он не обратил на нее никакого внимания. Чья-то рука легла ему на плечо. Задыхаясь, он повернулся и поднял позеленевшее лицо. Прямо в глаза ему обеспокоенно смотрел священник.
– Сын мой, возможно, это наш смертный час; исповедайся в своих грехах, и я отпущу их тебе.
– Я знаю за собой один-единственный грех, – с несчастным видом простонал Джайлс. – Я ударил монаха и похитил его мантию, чтобы бежать в ней из Англии.