Минотавр

Передо мной был пустой сосуд, раскрывшаяся ладонь, которая держала нечто, но не сумела удержать. Книги Черноморцева-Островитянина напоминали капкан, из которого только что убежала добыча, не тронув приманку.

И я закрыл эти книги с досадой и положил их на полку.

24

Нет, фантаст все же чувствовал разницу между мной и Сережей. И время от времени он давал мне это почувствовать и понять.

Он даже не удержался и сказал:

- Вот если б вы тоже были оттуда.

- Откуда? - поинтересовался я.

- Ну, оттуда, откуда прилетел к нам Сережа.

- Разве он откуда-нибудь прилетел? Вы же взяли его из детского дома?

- Да, да, - уже кивал и соглашался со мной фантаст. - Я это только в метафорическом смысле,

Он сидел рядом со мной и рассеянно слушал. Я объяснял ему, что такое идеограмма. Я рисовал на листе бумаги сосуд, из которого льется вода, образчик идеограммы, обозначающей свойство прохладно. Да, существовало на Земле время, когда люди прибегали к слишком наглядной и предметной информации, еще не умея оторвать свою не слишком гибкую мысль от форм самих вещей.

Я говорил, следуя за логикой той увлекательной дисциплины, которой я отдал много лет.

Но что-то мешало фантасту меня слушать. Ему не давало покоя сознание, что Сережа, занявшийся книжной торговлей и увлекшийся дружбой с моим аспирантом, отказывается делиться с ним своим уникальным опытом.

- Я выведу его на чистую воду, - ворчал маститый фантаст. - Тоже мне этот кудесник! Волшебство запрещено, как опасный пережиток. Нет, я угощу его фельетончиком или даже серьезной научной статьей, его и вашего неосторожного аспирантика. Пора положить этому конец. В каком веке мы живем, в каком веке?

Я пытался его успокоить.

- Насчет волшебства, - говорил я, - я ничего не встречал в законах. Волшебство кодексом не предусмотрено.

- А суеверие и мрак?

- Но ведь у него все на строго научной основе, на опыте, который он принес оттуда к нам на Землю!

- Типичная лженаука, родная сестра телепатии.

- Насчет лженауки в кодексе ничего нет. Да и нельзя. При желании кого угодно можно объявить лжеученым или телепатом.

- Не спорьте. Речь идет о волшебстве. Это нужно пресечь. И я пресеку с помощью общественности и прессы.

Я пытался урезонить фантаста, отвлечь его, увлечь своей любимой наукой историей знаков. Я рассказывал ему о древнеперсидском клинописном алфавите, но он слушал рассеянно. Его томила одна и та же мысль, одно и то же желание.

- Я принципиальный человек, - говорил он, - и мое материалистическое мировоззрение не позволяет мне мириться с этим мраком и суеверием, которые он тут распространяет.

- Но раньше, - убеждал я его, - раньше, до того, как Сережа отказался сотрудничать с вами, ваше мировоззрение позволяло же вам не замечать его некоторые странные особенности.

- Это была моя ошибка, которую я должен исправить.

Я что-то пытался ему сказать, но он меня не слушал.

- Нет, нет. Не мешайте мне. Я должен найти контакт со своей совестью и немедленно исправить свою ошибку.

- А что вы намерены делать?

- Пресечь. Понимаете, пресечь. Не допустить, чтобы невежественная личность продавала книги. Пресечь. Немедленно пресечь всякое волшебство.

- А факты? - спросил я. - Где же факты?

- Факты? Их сколько угодно. До меня дошли слухи, что и в пушкинских местах он позволил себе сомнительную игру со здравым смыслом. Представьте, одну пожилую туристку, преподавательницу английского языка... Да, да, он нанес ей моральный ущерб, нравственное увечье. В результате она потеряла веру в законы природы. Я это должен пресечь. Моя материалистическая совесть требует немедленных действий.

25

Серегин был чем-то встревожен. Он сидел напротив меня у окна, нервно курил и сосредоточенно о чем-то думал.

- Расстроили угрозы фантаста? - спросил я. - Думаете, он в самом деле подымет шум?

- Нет, он, как тот, про кого сказал Толстой. Пугает, а нам не страшно. Я тревожусь за Сережу.

- А что с ним? Болен?

- Да. Притом странная болезнь. Изменился, пополнел, стал как будто ниже ростом. Так переменился, что не может даже пойти на работу.

- Неважно себя чувствует?

- Наоборот. Чувствует себя отлично,

- Отлично? Так почему же он не может пойти на работу?

- Пойти-то он может. Сослуживцы не узнают. Директор. Покупатели. Я же говорю, он сильно изменился.

- Постарел?

- Нет, просто стал совсем другим человеком. Боюсь, что это даже не признают за болезнь. Не дадут бюллетень. Не положат в больницу. Не окажут необходимой помощи.

- А что, собственно, произошло?

- Почти ничего. Пустяк.

- А все-таки?

- Вы видели когда-нибудь портрет знаменитого французского писателя Ги де Мопассана?

- Видел!

- Так вот он теперь вылитый Мопассан. Черные усы. Густая речь. Румянец. Понимаете? Теперь он Мопассан.

- Как же быть? - спросил я.

- Вот я и пришел к вам посоветоваться. Такая проблемка мне одному не по плечу.

- Но почему, как это случилось?

- Не знаю.

- А сам Сережа? Сам-то он чем-нибудь это объясняет?

- Сережа? Да ведь его нет. Ведь он сейчас не он, а Ги де Мопассан, знаменитый французский писатель.

- Вообразил себя?

- Не вообразил, а превратился. Румянец. Усы. Южные манеры. И полное сознание, что он в девятнадцатом веке. Все это было бы полбеды, если бы вокруг в самом деле был девятнадцатый век. Просто не знаю, как быть. Его невозможно одного пустить на улицу. А главное, никому ничего невозможно объяснить - ни соседям, ни управхозу, ни даже вам.

- А как ом будет жить?

- Откуда я знаю? Надеюсь, что он снова превратится в Сережу.

- Не надо никому ничего говорить. Давайте держать в секрете.

- Нельзя скрыть от всех человека, да еще такого экспансивного, полного жизни. Я сейчас боюсь, чтоб он не вышел на улицу. Он обожает гребной спорт. Мечтает покататься на лодке.

- Ну и пусть катается. Это полезно. А главное, несложно. Недалеко от вас Острова. Сведите на Елагин. Там много лодочных станций.

Серегин с сомнением посмотрел на меня.

- В залог оставляют паспорт.

- А разве у Сережи нет паспорта?

- Есть. Разумеется, есть. Но там на фотокарточке Сережа, а не Ги де Мопассан.

- Совсем нет никакого сходства?

- Ни малейшего.

- Да, - согласился я. - Действительно неразрешимая проблема. А нельзя ли как-нибудь изменить наружность? Побрить усы? Соответствующим образом одеться? Прибегнуть к гриму?

- Попробуйте-ка его убедить. Не хочет. Не видит причин, почему он должен скрывать от всех свое честное имя.

- А вы не пытались ему внушить, что он не Мопассан, что это ошибка, недоразумение?

- Пытался. Не получается. Поверили бы вы мне, если бы я стал вам втолковывать, что вы не вы, а кто-то другой?

- Но я не другой. Я это я.

- У него тоже нет никаких причин думать, что он не Мопассан. Даже зеркало и то это подтверждает. Иногда я и сам думаю, что он Мопассан, что произошел какой-то сдвиг в ходе времени и что Сережа попал в девятнадцатый век, а поменявшийся с ним комнатой Мопассан оказался здесь, на его месте. Эта догадка мелькнула у меня вчера, когда знаменитый французский писатель стал рассказывать мне о фантастической новелле, которую собирается писать... Путаница, алогизм, беспорядок похуже, чем с тем рисунком, который то появлялся, то исчезал. Есть еще одно предположение, одна гипотеза, которая вам может показаться сумасшедшей.

- Какая? Выкладывайте.

- Иногда я думаю, что Сережа продолжает беседу, найдя для этого способ, который нам кажется странным. Но что мы знаем о способах их информации? Наши человеческие символы и знаки, слова, буквы - это модель бытия, способ его отражения. Законы их мышления, по-видимому, слишком своеобразны. Может, потому Сережа и не спешит войти в контакт с земным человечеством, может, он ищет пути, играя таким образом со мной, с вами?