Двойник полуночника

На щеках и ресницах Шныря беспомощно таяли снежинки. Они собирались в подозрительные капли, которые цеплялись за поседевшую щетину и не хотели скатываться...

- А я-то думаю, и что это нас вдруг решили выпустить!? - только сейчас окончательно понял Шнырь. - Сколько лет живу, что-то такого не припомню. Не до нас им, брат, сейчас - не до собственной оскомины.

С О С О

Странное им овладело ощущение: будто наконец после долгих и мучительных усилий в нем наступило раздвоение, и в данную минуту одно его Я с каким-то даже неприличным интересом наблюдало за другим, которое в силу необъяснимых причин оказалось посреди улицы и недоуменно озиралось, хлопало себя по оттопыренным карманам, а вокруг безучастно проносились машины, обдавая его в морозном воздухе паром и всхлипами гудков, из которых, если вслушаться, начинала возникать музыка. Потом в эту музыку ворвались новые звуки недовольные скрипы тормозов, тоскливая ругань клаксонов, нетерпеливо акающий матерок шоферов, а он стоял посреди всей этой симфонии и не знал, что делать - то ли продолжать слушать музыку, то ли, очертя голову, прыгнуть в похожий на горную реку поток машин...

- Тебе, отец, куда? - прощально заглядывая в глаза спросил Шнырь. Но он только неопределенно пожал плечами. И в самом деле, куда? Кто ждал его в этом огромном городе, который был когда-то его домом, а теперь тюрьмой? Почему-то вспомнил Ольгу, единственную женщину, которая сумела понять его сразу и навсегда, став и любовницей и матерью в одном лице. Но Ольги уже давно нет, а сколько их было после (его гарему мог позавидовать сам Тамерлан). Или, может быть, дети? Которых он тоже когда-то любил, но в последнее время как-то потерял из виду, будто вычеркнул из списка утраченных надежд... - А то давай с нами. В малине оклемаешься, а завтра из Москвы надо делать ноги, пока снова не замели.

Нет, он пойдет своим путем и досмотрит спектакль до конца. Чтобы узнать имена героев и исполнителей. И, конечно, имя главного... исполнителя, который еще ничего не понял, не догадывается, и сегодня, возможно, займет его место - место главного узника Великой страны.

Движимый каким-то неосознанным порывом, с блуждающей улыбкой на потрескавшихся губах, извлек из кармана пальто самое ценное, что у него с собой было - хромированную зажигалку-пистолет и, не найдя слов, вложил Шнырю в ладонь. Словно передал эстафету смерти, которую в какой-то миг прочитал в измученных глазах этого бандита-человека. Его потом и в самом деле заметут со всей "малиной", и ошалевший от свободы и вкуса жизни Шнырь будет отстреливаться из его "игрушки" до последнего...

Последнюю же пулю он пошлет себе в рот, чтобы остаться свободным навсегда.

29.

Какое-то время шел наугад, жадно впитывая в себя приметы новой жизни, о которой по обыкновению узнавал из газет.

Еще утром в нем, казалось, не оставалось сил, а сейчас шел легко, словно открылось второе дыхание, шел как охотник в ожидании зверя, которого даже лучше не спешить пока убивать, чтобы как можно дольше длилось это ни с чем не сравнимое ощущение - Охоты.

Он шел, и огромные серые дома выстраивались в коридоры улиц, названия которых он пробовал читать, но все они, как на подбор, назывались именами мертвых, словно это был не город, а кладбище.

В какой-то момент ему остро захотелось закурить. Уже предвкушал, как до головокружения затянется горьковатым дымком, как все мысли отодвинутся на дальний план, станут немного прошлым и можно будет посмотреть на них со стороны или даже с разных сторон и увидеть все достоинства и недостатки.

Года полтора назад он заставил себя бросить курить и, Бог свидетель, дорогого ему это стоило. В первые дни просто бросался на всех и вся. Особенно на тех, которые, он знал, курили и будут курить, но уже без его участия. Точно заговорщики, которых давно подозревал, а сейчас получал неопровержимые доказательства.

В те дни его красный карандаш не знал пощады.

Знакомый запах "Герцеговины Флор" заставил сразу взять след. Наверное, смог бы распознать его из тысячи других. Упоительный запах власти и... смерти, которая почти всегда незримо присутствует рядом и так будоражит кровь.

А вот и он, ни о чем еще не подозревающий, обладатель запаха. Думает, что затерялся и потому спокоен... Даже позволил себе закурить... Но есть во всем его облике еще что-то... И это кургузое пальтецо... и поднятый воротник... и видавшая виды шапка... И то, как он держит руку, затягиваясь папиросой в кулаке... А за всем этим искусная маскировка... Профессионал...

"Да! Из тебя, Coco, получился бы замечательный наружник. Ты всегда отличался этой способностью - сразу взять след и вести... вести до изнеможения. Чтобы у ведомого не осталось сил даже на чувство самосохранения. Когда наступает момент, что уже не знаешь, кто из двоих кто. Словно связаны одним поводком пули, которая еще не выпушена (раздел инструкции для наружника № 8), но в самом крайнем случае... эту ситуацию можно создать. И сразу из хорошего наружника превращаешься в ничем не примечательного убийцу, каких много. Убийцу, который с каждым новым выстрелом убивает немного и себя. Ведь хороший наружник даже привязывается к своему ведомому (как, собственно, и ведомый). Они оба затратили столько сил, успели так изучить друг друга, что стали как одно целое, которое уже не разделить..."

Так или примерно так вдохновенно рассказывал ему полковник Рачковский Петр Иванович Рачковский, этот гений фальсификации и сыска, когда после очередного ареста предложил работать на Охранку. Предложил как профессионал профессионалу. В конце концов преступник и следователь оба совершают тот же путь, только преступник успевает преступить, а следователь нет. Уж кто-кто, а полковник Рачковский это умел понимать как никто другой. Ведь когда-то и сам был революционером-террористом, но после ареста тайной полицией перешел на сторону полиции и сделал себе головокружительную карьеру. Это он объяснил ему, Coco, что такое власть, и кто в действительности правит миром. Есть власть видимая, со всеми своими правителями, министрами, генералами и партиями, и есть власть тайная, которая в нужный момент дергает все эти мундиры за веревочки, убирая неугодных и выдвигая новых...

Так он, Coco, стал агентом № 7, самым секретным из секретных, самым талантливым. Самые сложные задания доверял ему полковник, став на какое-то время учителем и отцом. Научил балансировать на лезвии ножа и даже получать удовольствие от близости опасности. Это он, Рачковский, первым делом почувствовал начало великих перемен и опытной рукой мастера ввел его в большую игру, имя которой революция. А потом исчез, чтобы расчистить ему, Coco, путь. Обожженное до неузнаваемости тело полковника нашли при пожаре архива Охранки. Теперь о прошлом никаких улик. Он был единственный, кто знал его, Coco, в лицо. И лишь много лет спустя Рачковский снова напомнил о себе. Тогда это стоило жизни Ягоде.

30.

Он почти догнал его у входа в метро, приблизившись недопустимо, захотелось во что бы то ни стало заглянуть в лицо, в настороженно затаившиеся зрачки, в которых, как всегда, страх, отчаянное безумие страха, готового на все.

Сперва он шел за ним просто так: случайный прохожий, случайная игра. Но постепенно все больше и больше втягивался. И уже показалось что-то знакомое в этой мелькающей за спинами фигуре, в поношенной шапке... С приманкой "Герцеговины Флор", на которую он купился, как мальчишка. На самом же деле это не он вел, а его вели, или точнее, уводили - старый испытанный прием, разработанный еще гением французской Охранки, Фуше, чтобы отвлечь от чего-то более главного и важного, что должно было произойти... И пока наружник разберется что к чему - будет уже поздно.

Вот что такое грамотный наружник. На них держится любая власть. Уроки полковника Рачковского не пропали даром. Поэтому у него, Coco, сейчас лучший в мире департамент "О" (как в старые времена называли Охранку), а значит, и лучшая в мире власть. И разве не насмешка судьбы, что вот уже который день самые лучшие ищейки мира не могут взять его след. Не могут или не хотят?!