Алекс и ангел

— Должен принести тебе извинения, — стараясь говорить спокойно, оборвал он.

Конечно, должен, черт побери! И чем быстрее, тем лучше.

— Валяй, извиняйся! — потребовала она.

— Прости. — Лучше бы он не улыбался вовсе, чем так мрачно. — Ты действительно не знала Дину?

— Твою жену? — Ангелина была сбита с толку. Она думала, речь идет о Сэнди — и о нарушении предписаний врача. Не собирается ли он извиняться после стольких лет за то, что разбил сердце школьницы, женившись на этой позолоченной кукле?

— Для некоторых женщин дети, возможно, основной raison d'etre .

— Основной — что? Послушай, выражайся понятнее. Единственный иностранный язык, который я знаю, — польский, плюс ругательства и несколько латинских названий растений.

— Прости.

И это его извинения? Ну, дела!

— Понимаешь, у Дины не было того, что называют материнским чувством. Сэнди родилась недоношенной, в детстве часто болела. Дина не удосужилась подыскать подходящую няню, так что бедный ребенок проводил большую часть времени с дневными сиделками — как правило, первыми встречными. До девочки им не было никакого дела.

Ангелина кивала, не понимая, куда ведет этот монолог.

— Она была особенно склонна к воспалениям уха. Стоит им начаться, их сам черт не вылечит. Мы капали ей капли до и после купания, но, если они не помогали, приходилось сбивать воспаление антибиотиками.

Алекс остановился в дальнем углу комнаты и оперся руками о книжный стеллаж. Ангелина не могла оторвать от него глаз — узкие бедра, трапециевидный торс, широкие плечи. Он выглядел так, как будто мучился от боли.

Ангелине страстно хотелось подойти к нему и хоть как-то утешить, но она не осмелилась. Хайтауэры всегда славились своей гордостью, а уж Алексу определенно не нужна ее жалость.

— Обычно весь день я проводил на работе. Кроме того, тогда я много ездил, а Дина… постоянно забывала. И о каплях, и об антибиотиках. Уверяла меня, что больные уши — часть нормального процесса роста, а я, дурак, верил.

Он оторвал руки от полок, откинул назад волосы, а на губах появилась такая горькая улыбка, что Ангелину потянуло к нему как магнитом. Она не решилась двинуться с места, пока он не подошел сам и не положил ей руки на плечи.

До объятий, конечно, далеко, но тоже, в общем-то, неплохо. Ангелина закрыла глаза и вдохнула запах шерсти, накрахмаленного хлопка, терпковатого одеколона и дурманящий аромат теплой мужской плоти.

— Дина всегда была популярна. — Голос его слегка дрогнул.

Забудь о Дине, она ушла. Я здесь.

— Ее окружало множество друзей, и она наслаждалась их компанией. Она определенно предпочитала их обществу больного ребенка и скучного мужа. — Ангелина снова уловила на его губах тень мрачной улыбки. — Но забывала оставлять инструкции сиделкам относительно детских лекарств, а я не всегда был рядом, чтобы проследить, как выполняются предписания врача.

— Но ты работал, ездил по делам.

— Это правда, но не оправдание. Сэнди должна всегда оставаться главным

приоритетом.

— Дина работала? — Глупый вопрос. У женщин, подобных Дине Хайтауэр, не бывает работы, у них бывает положение.

Алекс тряхнул головой. Руки его по-прежнему лежали на ее плечах, но она терпела их тяжесть с великой радостью.

— Она была ужасно занята благотворительными аукционами, бриджевыми турнирами, какими-то занятиями в комитетах — ну, ты знаешь.

Ангелина не знала. В семьях Рейли и Видовски, когда мужчина находил работу, а женщина сидела дома, его обязанностью было обеспечивать семью, а ее — смотреть за детьми. Казалось бы, все очень просто и справедливо…

— Именно поэтому ты так расстроился из-за обезболивающих таблеток Сэнди?

Он кивнул. Его подбородок устроился на ее макушке. Как будто случайно. Как будто у него уже не осталось сил держать голову прямо.

— Сэнди может думать что угодно, но я ее отец и считаю, что эти таблетки идут ей на пользу.

Алекс начал лениво играть ее волосами, завязанными сзади ленточкой.

— Кэл принимал пилюли от всего подряд, — сказала Ангелина, чувствуя необходимость объяснить свою позицию. — Чтобы взбодриться, чтобы успокоиться, чтобы чувствовать себя хорошо, когда имел полное право чувствовать себя плохо. Когда у него кончались пилюли и мы не могли себе позволить купить новых, он приходил в ярость. Иногда он…

Она закусила губу. Меньше всего Алексу сейчас нужен плач по ее неудачному замужеству. Даже Гас не знал всего. Разве можно, не испытав самому, понять, что значит жить с человеком, который половину времени существует в другом измерении?

— У Сэнди восемьдесят процентов слуха в левом ухе и лишь пятьдесят в правом, — тихо произнес Алекс.

— О, нет! Я ничего не знала…

— Ей было тогда три года. Я на неделю уехал по делам в Нью-Йорк, а Дина разрешила сиделке ежедневно купать ее в бассейне, но не проинструктировала о каплях до и после. Сиделка еще не поняла, в чем дело, а инфекция уже разрослась.

— Бедное дитя — какая боль…

— Боюсь, Дина не слишком усердствовала и с антибиотиками. — Он так и не простил ее. Это было началом конца их брака. — Когда я вернулся домой, дела приняли плохой оборот.

Желая забрать его боль, боль его дочери и возложить на собственные хрупкие плечи, Ангелина прижалась к Алексу. Ее рука скользнула вокруг его талии.

— Бедная Сэнди, — прошептала она. — Переходный возраст и без того достаточно трудно пережить.

— Она очень неглупая, но временами бывает невыносима. Что за причина надевать эти богопротивные серьги? Может быть, она подсознательно пытается привлечь внимание к своим проблемам, заставить весь мир принять ее такой, как есть.

— Психологию я не изучала, но думаю, что в каком-то дурацком отношении это имеет смысл.

Разделенная ноша придала атмосфере незаметную легкость.

— Что вы изучали, Анжела Видовски? Лесоводство? Черную магию?

— Будешь смеяться.

— А все-таки?

— Я планировала заняться политикой, начать с чего-то незначительного, может быть с городского женского совета, потом выйти на уровень штата, а дальше — кто знает?

— О Боже, — почтительно произнес Алекс, все еще не отпуская ее. Может, забыл, где лежат его руки?..

— Но я сошла с дистанции. В любом случае доучилась только до второго курса. Когда приходится вкалывать на двух работах, на колледж не остается времени.

Никаких мудрых замечаний по поводу ее карьеры Алекс не сделал. Несколько минут прошло в молчании.

— Ангелина… — тихо пробормотал он. Низкие хрипловатые тона его голоса заставили задрожать каждую клетку ее тела.

По-прежнему держась за его талию, она подняла голову.

— Что? — прошептала она, и перед глазами все поплыло, когда он приблизил к ней свои губы.

Глава 8

На любом сейсмографе в мире этот поцелуй должен быть зарегистрирован как восьмибалльное землетрясение. По крайней мере столько показал внутренний сейсмограф Ангелины. Влюбленная по уши, она уже не была впечатлительным подростком. Сейчас она стала опытной женщиной и знала, как опасно балансировать над пропастью.

Даже если бы она всю свою жизнь пыталась представить, что значит поцеловать Алекса Хайтауэра, — а пыталась она неоднократно, — действительность оказалась сильнее любой мечты.

Невообразимо интимное ощущение губ Алекса, аромат его кожи… Что может быть прекрасней?

Когда кончик его языка коснулся кончика ее, она застонала, и он, будто одичав от этого слабого стона, прижал ее к своему крепкому, сильному телу, впился в нее губами, будто никак не мог насытиться ею.

Его настойчивость распаляла; Ангелине показалось, что между ними пробежал электрический ток, рассыпая вокруг себя яркие искры. Сжав край его рубашки, она потянула ее вниз, оголив его спину.

Их губы соединились, учащенное дыхание слилось воедино.

— Неужели это свершилось? — жарко прошептал Алекс.

— Да, наконец-то. — Ее руки скользнули вниз по упругим мышцам его спины и продолжили свой путь дальше. Когда Анжелика маленькой ладошкой дотронулась до его жестких ягодиц, он еще сильнее приник к ней, и она почувствовала его мощное стремление. Колени ее подогнулись, и она непременно рухнула бы на пол, если бы Алекс не держал ее так крепко.