Страница 3 из 20
"Мой дорогой племянник! Вне всякого сомнения, ты не подозреваешь о моем существовании. Но, надеюсь, наша встреча состоится в ближайшие часы, и тогда ты многое узнаешь. Подателю письма можешь доверять безоговорочно. Твой дядя".
Чувство, мгновенно охватившее дона Эдуардо, было чем-то средним между бессильной яростью и глухим разочарованием. Злость и разочарование Куртиса понять нетрудно: вроде замел следы, если не навсегда, то уж, во всяком случае, надолго, и тут на тебе - разыскал-таки, старая перечница!
Лет восемь назад дон Куртис едва не стал миллионером. Очень даже мог стать, но тем не менее не стал, а взамен лишился тысячи монет, выложенных, чтобы откупиться от чересчур проницательного чиновника из комиссии по борьбе с наркотиками. Монеты он, правда, выложил не свои, а одолженные у дядюшки под фальшивые векселя.
Куртис уперся взглядом в строчку - "...надеюсь, наша встреча состоится в ближайшие часы". Сюда едет, что ли? И тут до него дошла некоторая странность обращения: "Дорогой племянник..." Старый Куртис так написать просто не мог. "Отродье дьявола, вонючая свинья" - другое дело. Так, помнится, обращался к нему дядюшка в одном из писем, нагнавшем его, когда он вояжировал то ли из Сан-Фелипе в Ныо-Джерси, то ли из Коботы в Торвилл. Потом... что за черт:
"...ты не подозреваешь о моем существовании". Столько лет бегать от того, о чьем существовании не подозреваешь? Нет, тут что-то не то. Дон Эдуардо, несколько обессилев от попыток сообразить, в чем дело, присел на подлокотник кресла. И тут гость заговорил, раздельно произнося слова с каким-то странным выговором:
- Ваш дядя ждет вас.
- Какой дядя? Где? - вскинулся Куртис.
- Это станет вам ясно чуть позже. Пока я уполномочен сказать: вы не подозреваете, что ожидает вас.
-Что?
-Власть, - спокойно сказал гость. - И все остальное...
Странный посланец решительно шагнул к двери. Куртис, чуть ошарашенный навалившимися на него непонятностями, покорно двинулся за ним. За соседним забором звякнул цепью и заворчал Консул - здоровенный дог, охраняющий покой отставного полковника национальной гвардии Пшют-та.
Незнакомец вынул из кармана крошечный аппаратик, крутнул диск. И мгновенная тошнота, как воздушная яма. Куртис почувствовал, что его подхватили под локоть, и пошатнувшись, устоял. Незнакомец, увидев это, отпустил его локоть и отступил назад. Куртис огляделся по сторонам:
широкая асфальтированная улица, двумя рядами тусклых фонарей уходящая вдаль. За фонарями по обеим сторонам мостовой густела темнота, в которой угадывались дома, - кажется высокие, во много этажей. Но не успел дон Эдуардо удивиться, как увидел, что из-за крыши невидного в темноте дома выплыла щербатая луна, а следом... вторая! Не успел Куртис ни удивиться, ни испугаться странностям, вдруг обступившим его, как, тихо урча, подкатил длинный серый автомобиль, и спутник почтительным жестом приоткрыл дверцу...
Куртис украдкой поглядывал в окошко: так и есть - две луны. И оттого, наверное, что автомобиль то и дело сворачивал, виделось Куртису, что первая щербатая - луна выписывает восьмерку в черном беззвездном небе, а вторая вроде бы норовит то ли наперерез ей, то ли пристроиться в пару...
...Машина тихо скользнула в темный безлюдный переулок и остановилась у ступеней, полукругом поднимавшихся ко входу, похожему на гостиничный. Стеклянную, слабо освещенную изнутри дверь никто не распахнул перед ними - она распахнулась сама. Правда, Куртис заметил, как провожатый наклонился к какой-то пупырчатой бляхе на косяке и что-то промычал.
В конце длинного, крашенного серой краской коридора провожатый, остановившись перед массивной дверью, снова что-то бормотнул, - и дверь отошла. После тускло освещенного коридора яркий свет, ударивший из дверного проема, заставил дона Эдуардо зажмуриться на мгновение. Перешагнув порог, он огляделся со вновь вспыхнувшим недоумением: огромная комната, скорее даже зала, а не комната, совершенно пустая - ни стола, ни стула. Голые белые стены. Шагах в двадцати на желтом паркете черное пятно. Куртис вгляделся:
посреди комнаты прямо на полу стоял телефонный аппарат.
Провожатый наклонился, взял трубку, молча что-то выслушал, положил трубку и обернулся:
-Мне приказано оставлять вас один. Я уйду, наберите номер 12-34-56-78...
Дон Эдуардо мелкими шажками, - как бы не поскользнуться, - подошел и, дождавшись, когда дверь закрылась, поднял трубку, подержал, приложил к уху, потом повертел, разглядывая, и, наконец, решившись, набрал номер.
В трубке щелкнуло. И негромкий, какой-то жестяной, голос сказал: Здравствуй, племянник... Куртис вежливо ответил:
-Здравствуйте...
Голос ровно, без всякого выражения, продолжал:
-Не перебивай меня. Не отвечай мне. Этого не нужно. Я тебя не услышу. Все, что я хочу тебе сказать - магнитозапись. Я обманул тебя, пообещав скорую встречу. Этой встречи не будет... почему - об этом позже. Но мне нужно было обеспечить твое согласие. Обман этот - пустяк. А если учесть, что получаешь ты - то он и вовсе благо...
Жестяной голос умолк. Дон Куртис перевел дыхание, и в это мгновение в голове у него всплыл во всей своей пугающей недвусмысленности вопрос: да что это с ним приключилось?
Голос в трубке возник снова:
-Но к делу. Меня зовут Готлиб Гуртис. В 1942 году я был на твоих крестинах а Хальтштадте, и с той поры я не видел ни тебя, ни твою матушку - мою дорогую сестру Генриетту. - Голос умолк.
Куртис был ошеломлен. - На каких крестинах?! Матушка его, Сильвия Куртис, а не какая-то там Генриетта, благополучно скончалась незадолго до войны. А о помянутом Хальтштадте ни он, ни тем более матушка его, за всю жизнь не ездившая дальше соседнего городка Катапульта, и слыхом не слыхивали! Голос заговорил снова, но дон Эдуардо все еще лихорадочно соображал: какие крестины, и чьи это крестины, если в сорок втором году ему, дону Эдуардо Франсиско Адолфо Куртису, было уже далеко за двадцать?..
Но, заставив себя слушать, он поймал обрывок последней фразы:
-...тебя было нелегко - ты оказался на другом континенте. "Каком другом?" - мелькнула мысль, но в трубке, которую он продолжал прижимать к уху, шелестело:
- В последние месяцы войны я сделал открытие, суть которого ты узнаешь позже. До последнего времени я был хозяином созданного мною мира... До последнего - потому что теперь, когда ты слушаешь мой голос, меня уже нет... Теперь властелин этого мира - ты. Мой наследник...
И тут Куртис совершенно четко понял: этот господин с жестяным голосом все перепутал!
А голос повторил:
- Да, ты властелин этого мира! Тебе предстоит закончить то, что не успел я... - голос в трубке смолк, как бы давая слушателю освоиться с услышанным;.
И тут только до Куртиса дошло: этот-то "дядюшка" помер... сам только что сказал!
Мысли - куцые, сбивчивые - завертелись в голове Эдуардо каруселью, даже тошнота подступила к горлу, - и сложились в одну, наполнившую все его существо дикой, оглушающей радостью: повезло! Первый раз в жизни повезло! "Этот, все напутавший, "дядюшка" проверить теперь уже ничего не сможет - когда там я родился, где меня крестили..."
Голос тут же подтвердил:
- Теперь хозяин ты!
И после короткой паузы - Куртис напряженно ждал - продолжал:
- А теперь прощай. Все остальные инструкции, мое завещание ты найдешь в своем кабинете, - голос нажал на слове своем, и Куртис неожиданно для себя крякнул. - Схема твоей резиденции нанесена на нижней крышке этого телефонного аппарата. Итак, прощай. На твои плечи легла огромная власть, и огромная цель стоит перед тобой. Прощай.
Жестяной шелест в трубке умолк. Дон Эдуардо на всякий случай еще немного подержал трубку возле уха. Потом осторожно положил и, наклонясь, поднял с пола аппарат, перевернул-трубка соскочила с рычагов. Жарко вспотев, он поймал ее у самого пола. Не хватало еще за разбитую трубку платить... И только снова водрузив ее на рычаги, дон Эдуардо подумал: "Стой! А кому платить?.."