Страница 19 из 20
Этот последний час Куртис провел в суетливых сборах: примерял мундиры, не решаясь остановиться на каком-то одном, выбирал лицо, приличествующее случаю, носился по всем апартаментам. Потом вдруг обнаружил, что нет записной книжки, перерыл все, пока наконец не нашел ее в заднем кармане только что надетых брюк. Бормоча себе под нос полюбившуюся песенку "Я Тилле...", он плюхнулся в кресло перед информарием, посмотрел на часы - оставалось пять минут. И тут, наконец, он понял всем своим существом то, что казалось уже привычной мыслью. И это понимание обрушило на него такой шквал радости, что он чуть не задохнулся. Через пять минут он - Хозяин Земли! всей Земли!! всей Земли!! колотилось у него в черепе. И, боясь, как бы не задохнуться в этом потоке радости, Куртис ухватился за рубильник и резко сдвинул его вниз. И в то же мгновение все вокруг поплыло, в нос шибануло страшной вонью, со всех сторон навалилось что-то липкое, сознание начало мутиться; судорожно корчась, он заработал руками, и когда казалось: все, - конец, - он последним усилием рванулся и с воплем вырвался на поверхность...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Новости в маленьком городке, как известно, распространяются со скоростью, обратно пропорциональной его размерам. Правда, иные факты благодаря своей странности могли бы стать предметом живейшего обсуждения, но таковыми не становятся, и в каждом случае этому, естественно, есть причина. Так и то, чему оказался невольным свидетелем ночной сторож дядя Гица... Под большим секретом он рассказал об этом двум-трем своим приятелям, а они решили, что все это ему просто со сна привиделось. Дядя Гица же сообразил, что если так подумали приятели, то никаких гарантий нет, что точно так не подумает и директор коммунхоза, - хорош же ночной сторож, которому на дежурстве сны снятся! А поскольку дяде Гице до пенсии оставалось всего полгода, то он счел за благо, пока не дошло до начальственных ушей, просто-напросто забыть о том, чему оказался свидетелем во время ночного обхода. Хотя забыть было трудно, настолько ясно стояло все перед глазами.
Уже светало потихоньку, подтаявшая почти до .прозрачности луна сползала за забор, когда дядя Гица в очередной раз обходил коммунхозовский хоздвор. Делал он это добросовестно, заглядывая в каждый уголок, и только один "объект" обходил сторонкой - больно уж аромат был специфический. И на этот раз он повернул уже было от него, как вдруг в выгребной яме (тот самый "объект") что-то громко забулькало. Стараясь не дышать, дядя Гица шагнул к краю. Вдруг посреди ямы с шумом что-то вынырнуло, и через мгновение это "что-то" страшное, обляпанное - выкарабкалось наверх и с воплем ринулось мимо дяди Гицы. В нос ударило вонью. А когда он пришел в себя и кинулся следом, сдернув с плеча берданку, странного существа и след простыл...
В общем, дядя Гица благоразумно решил не распространяться насчет ночного случая. И то, что вполне могло стать благодаря своей непонятности и необъяснимости новостью номер один по крайней мере на неделю, ею не стало.
Это печальное обстоятельство в некоторой степени было компенсировано неожиданным появлением "фельдмаршала". Но и к нему вскоре иссяк всякий интерес, если не считать всюду сующих нос краснокожих вождей.
И вот, когда казалось, что все новости исчерпаны раз и навсегда, случилось нечто странное и, при ближайшем рассмотрении, непонятное. И новость об этом в один момент облетела весь городишко. В один прекрасный день начальник милиции, заведующий гороно, директор краеведческого музея и еще семнадцать заведующих, начальников и директоров разных городских учреждений получили анонимные письма, отличавшиеся только подписью:
одни были подписаны классически "Доброжелатель", другие непонятно - Тилле из Раталара и Иорр из Венделло. То, что эти самые Тилле, Иорр и Доброжелатель - единый анонимщик в трех лицах, ясно было с первого взгляда: все два десятка накарябанных на обрывках газет каракулей содержали одно и то же сообщение, которому их неизвестный автор явно придавал огромное значение, поскольку размножил их в таком количестве, на которое у обыкновенного анонимщика просто не хватило бы духу. Понять же, что было в них нацарапано, оказалось совершенно невозможным. Но, к счастью, директор музея Павел Федорович был в некоторой степени полиглот, и к тому же самой профессией приучен к разгадыванию всяческих загадок. Оказалось, что все письма написаны на какой-то странной смеси испанского, английского и ломаного немецкого языка. И во всех них коротко, без ненужных подробностей, сообщалось: "Эти гады Александру Македонскому танки за полцены отдали. Не иначе-взятка".
Люди серьезные пожали плечами, кое-кто счел анонимку плоской шуткой, но на базаре новость эта была в центре внимания почти неделю. И тут, как за первой каплей, хлынул настоящий анонимный ливень, хлестнувший даже в почтовый ящик нашей библиотеки. Однажды утром, вынув свежую почту, среди газет я обнаружил замусоленный обрывок с "донесением": "Эта сволочь Хоррибле жрет фенол, и никто не смотрит".
Разбирая тусклые карандашные каракули, я вдруг спиной почувствовал чей-то взгляд и, обернувшись, увидел, что из-за афишной тумбы, пристально следя за тем, что я делаю, выглядывает "фельдмаршал". Что-то неприятное показалось мне в этом, может потому, что человеку всегда неприятно, когда за ним подглядывают. Я машинально скомкал бумажку и бросил. И тут фигура, прятавшаяся за афишной тумбой, с неожиданной прытью метнулась ко мне, я даже инстинктивно отшатнулся. С каким-то хриплым рыком "фельдмаршал" проворно подхватил с земли скомканную бумажку и отпрыгнул в сторону. В глазах его плескалась такая злоба, что я, честно говоря, растерялся. А он, вдруг выдернув из кармана какую-то деревяшку, наставил на меня: "Пух! Пух!". Довольная ухмылка пробежала по его заросшей физиономии, сунул деревяшку в карман и зашагал прочь... Так я в последний раз видел "фельдмаршала". В последний, потому что он вдруг исчез. В какой именно день это случилось, естественно никто не заметил. Может, неделя прошла, а может, месяц. Просто однажды один, потом другой и наконец все обратили внимание, что примелькавшаяся было фигура перестала мелькать. Раздумывать над этим фактом .не было никакой причины-как пришел, так и ушел.
Пролить же свет на это исчезновение мог бы тот же дядя Гица, но он попросту не усмотрел никакой связи между исчезновением "фельдмаршала" и тем, что снова произошло во время его ночного дежурства. Собственно, связывать было нечего, так как особенного, с точки зрения дяди Гицы, ничего не произошло. Просто снова под утро, по привычке и обязанности обходя коммунхозовскнй хоздвор, он услышал шаги за забором и, отодвинув висевшую на одном гвозде доску, разглядел в предрассветной полутьме фигуру, в которой без всякого труда узнал "фельдмаршала". "Тьфу ты, носит его по ночам!"-выругался про себя дядя Гица. "Фельдмаршал" остановился в двух шагах от забора и громко сказал кому-то:
- Хальтштадт! Хальтштадт!
Слов этих дядя Гица не понял, но что "фельдмаршал" ищет какой-то проход, было ясно, и еще более было ясно, что какой же еще проход искать, если не на территорию, им охраняемую. Поэтому дядя Гица, не долго думая, щелкнул затвором берданки и гаркнул:
- А ну, проходи! Стрелять буду! "Фельдмаршал" подпрыгнул и метнулся прочь. Сторож успокоено пристроил берданку на плечо и двинулся дальше. Он не видел, как за его спиной серая тень осторожно перелезла через забор, и только услышал, как что-то громко чавкнуло в выгребной яме. Обернувшись, он вгляделся в предрассветную темь, но ничего не увидел, хотел было повернуть, но, поколебавшись, решил: земля, наверно, осыпалась,-и зашагал дальше...
Месяца два спустя, уже к осени, я случайно проходил мимо полуразрушенной водонапорной башни и увидел кучку мальчишек, что-то оживленно обсуждавших. Поскольку я, хоть и давно, тоже был мальчишкой, мне стало совершенно ясно, что затевается некая грандиозная операция, цель которой была совершенно очевидной, так как торчала рядом. Я подошел к мальчишкам, они настороженно замолкли.