Страница 33 из 50
- Здравствуйте, мистер Кэмбридж! Поздравляем вас с Рождеством!
В первое же утро я, в соответствии с традицией, поджидал внизу прибытия мистера Кэмбриджа, стоя возле статуи сэра Бенджамина Артритинга, некогда знаменитого главного хирурга Св. Суизина.
- Что-то шеф задерживается, - сказал я регистратору, высоченному, худющему и весьма серьезному, но довольно приятному молодому парню по фамилии Хатрик, который уже получил недавно врачебный диплом.
- Ничего удивительного, - проворчал он. - В прошлый раз, когда старик опоздал на операцию, выяснилось, что он улетел в Америку читать лекции.
Операция была назначена на девять, но лишь в половине десятого в воротах появился веселый и улыбающийся мистер Кэмбридж. Он притопал пешком.
- Доброе утро, мой дорогой мистер Э-ээ, и вы, мистер А-ээ, приветствовал он нас с Хатриком, поскольку никогда не мог вспомнить имен своих помощников; я был ещё признателен мистеру Кэмбриджу, что он сумел по прошествии двенадцати часов после вечера встреч припомнить меня. Извините, что задержался. Мои записки у вас?
Я вручил мистеру Кэмбриджу три или четыре конверта, надписанных его же неразборчивым почерком: чтобы не забывать назначенных на следующий день дел, он обычно писал самому себе записки и запечатывал в конверты.
- Так, - сказал он, направляясь в хирургическое отделение. - Сегодня, я вижу, у нас прелюбопытная гастродуоденальная фистула. Я хочу, чтобы вы поприсутствовали, мистер Э-ээ... Ну и вы, конечно, мистер А-ээ...
То, что за этим последовало, наверняка запечатлеется в моей памяти, как один из самых позорных, - а может и самый позорный - эпизодов в моей врачебной карьере. Еще будучи студентом, я иногда удостаивался чести облачиться в стерильный халат, бахилы, маску и перчатки, и присутствовать в операционной за спинами ассистентов. Время от времени мне даже вручали ретрактор со словами: "Держи крепче, парень!". Однако большую часть времени я видел только спину хирурга, склонившегося над пациентом. Теперь же, став ассистентом мистера Кэмбриджа, я уже должен был сам снимать швы, отщипывать окровавленные кончики и накладывать повязки. Обдумывая свои действия, я натянул резиновые перчатки с особой решимостью и ухитрился разодрать их до самого основания.
- Сестра! - прозвенел голос старшей сестры. - Новую пару перчаток для мистера Гордона!
Крохотная медсестра, едва заметная под громоздкими стерильными одеяниями, метнулась к стерилизатору и тут же повернулась ко мне, протягивая длинным пинцетом пакетик с перчатками.
- Спасибо, - пробормотал я. От смущения я забыл растереть увлажнившиеся ладони тальком, и теперь едва ухитрился запихнуть руки в перчатки. При этом два пальца почему-то застряли в отделении для большого пальца, а пустой мизинец болтался, как оболочка кишки на ветру.
- Полидактилия?* (*Многопальцевость (мед.), - сочувственно произнесла медсестра.
Я разнервничался, сильно потянул, и - чертова перчатка расползлась надвое.
- Сестра! - металлическим голосом позвала старшая сестра. - ещё одну пару перчаток для мистера Гордона!
Третью пару я натянул более успешно, хотя над каждым пальцем осталось небольшое пустое пространство, наподобие детской соски. Торопясь к операционному столу, я отодвинул в сторону тележку с хирургическим инструментарием, оказавшуюся у меня на дороге.
- Эта тележка расстерилизована! - возопила подлая мегера едва ли не во всю глотку. - Полную смену облачения мистеру Гордону!
Короче говоря, к пациенту я наконец подобрался, когда операция уже близилась к концу.
- Рад вас приветствовать, мистер Э-ээ... - пробормотал мистер Кэмбридж. - Будьте так любезны, возьмите второй ретрактор у мистера Ы-ыы...
Преисполненный решимости исправиться и наверстать упущенное, я, как нарочно, ухитрялся все портить. Хирургические нитки для швов я нарезал недостаточной длины, несколько раз терял ретрактор, ухитрился защемить себе палец артериальным зажимом, а напоследок уронил на пол лоток с инструментами. Мистер Кэмбридж стоически терпел мои выходки, делая вид, что ничего не замечает.
Единственным моим утешением было то, что и у Гримсдайка все валилось из рук. Ему, пожалуй, приходилось даже хуже.
Утром за завтраком я поинтересовался, как он собирается справиться с анестезией.
- А что тут сложного? - пожал плечами Гримсдайк. - В наши дни все за тебя прибор делает. Подкрутишь в одном месте, нажмешь рычажок, и - свободен как ветер.
- А вдруг ты слишком обогатишь газовую смесь?
- Ну и что? - легкомысленно хмыкнул Гримсдайк. - Насколько я знаю, старичок, вся анестезия делится на три стадии: бодрствование, сон и смерть.
Во время операции я понял, что Гримсдайк ни черта не смыслит в анестезии. Он сидел у изголовья хирургического стола возле здоровенного хромированного прибора с панелью, сплошь утыканной рычажками, кнопками и циферблатами. В единственном его глазу, который мне был виден, было столько беспокойства, сколько я замечал у моего приятеля лишь раз, когда оказалось, что одна из его подружек забеременела. Время от времени Гримсдайк зарывался в стерильные полотенца и с надеждой заглядывал в руководство Макинтоша "Основы анестезиологии", которое поставил у головы безмятежно похрапывающего пациента. Идя в операционную, Гримсдайк был убежден, что ему предстоит всего-навсего ассистировать штатному анестезиологу, жизнерадостному толстячку, напичканному самыми скабрезными анекдотами во всем Лондоне. Однако оказалось, что анестезиолог, погрузив пациента в сон, удалился в ассистентскую и, прихватив свежий номер "Таймс", с головой ушел в разгадывание кроссворда. Гримсдайк же остался у приборной панели в одиночестве.
В отличие от большинства других хирургов Св. Суизина, мистер Кэмбридж был терпелив и вежлив со своими анестезиологами. Он не обращал внимания на тихие ругательства, которыми то и дело сыпал Гримсдайк, крутя не ту ручку, и даже сделал вид, что не заметил, как спящий пациент вдруг закашлялся. Уже в самом конце операции Гримсдайк вдруг начал клевать носом, а потом и вовсе уткнулся в стерильные салфетки и закрыл глаза. Тут, к моему несказанному ужасу, рука пациента медленно поднялась в воздух.