Страница 134 из 239
Легендарные подвиги героев олонхо сейчас показались бы Томмоту детскими шалостями в сравнении с тем, что он увидел.
Но если и в самом деле белые подведут пушки…
— Эй! Что вы там решили? — крикнул кто-то со стороны белых. — Надоело ждать! Сдаётесь вы или нет? Сдавшимся гарантируем жизнь и прощение. Подвезут пушки — тогда уж всё!
Настала тишина. Потянулись долгие секунды.
— Сейчас ответим! — донеслось наконец со стороны осаждённых. Голос был простуженный, но молодой, совсем молодой.
И вслед за этим возгласом, будто бы подхватив его, с площадки по ту сторону баррикад высоко взметнулся шест, связанный, как видно, из нескольких санных оглобель. Когда шест встал вертикально, утренний ветерок медленно развернул на нём красное полотнище.
И одновременно под перехлёст гармошки множество простуженных хриплых мужских голосов, постепенно набирая лад и силу, грянули:
У Томмота захватило дух, как при взлёте на качелях, которые, смутно помнится ему, тогда ещё маленькому мальчику, устраивал меж двух деревьев отец. Всё поднялось в нём! Подхватить гимн и чудом каким-нибудь оказаться по ту сторону баррикад вместе с героями! Это фантастическое желание было настолько остро, что он вскинулся как бы затем, чтобы бежать туда, но его ухватил за полу оказавшийся рядом Артемьев:
— Ку-уда! Слепой щенок!
Но порыв Томмота, по-своему понятый Артемьевым, подействовал на того. Отрезвев наконец, он обернулся к оцепеневшим от изумления дружинникам:
— Огонь!
И в ту же минуту противостоящие окопы на взлобке и ниже, каждая лиственница и каждый пень взорвались огнём. Затараторил пулемёт, перекрывая винтовочную трескотню. С той стороны ответили ровные, частые залпы и слитный бой нескольких (сколько их там?) пулемётов красных. Из-за баррикад вместе со шквалами огня всё ещё доносились слова гимна:
— По знамени! — кричал Артемьев. — Бейте по знамени!
Огонь становился всё плотней, и Томмот, чтобы не видеть падения знамени, закрыл глаза. Но когда он открыл их, знамя по-прежнему развевалось на ветру.
— Бейте по знамени! — Артемьев суетно забегал вдоль цепи. — Сбейте знамя!
Он выхватил у кого-то винтовку и, целясь в древко, выпустил всю обойму. Знамя реяло над баррикадами. Артемьев в ярости швырнул винтовку за бруствер.
— Чычахов! Слышишь, нет?
Валерий оттащил Томмота в прикрытие, за толстую лиственницу, и только тут Томмот услышал, как мёрзлые лиственницы зашелушились под пулями, роняя щепу. Довольно долго стояли они здесь, под прикрытием дерева. А из маленького аласа тем временем с градом пуль под переливы гармошки неслась песня:
— Пусть сегодня поют! Завтра они захлебнутся в собственной крови! Завтра они поползут к нашим ногам, моля о пощаде! — Отойдя сюда же, за укрытие, Артемьев вытер шапкой разгорячённое лицо и вдруг уставился на Томмота: — Ты чему улыбаешься, нохо?
Томмот и вправду улыбался — ах, какой растяпа! Сообразив, что убрать улыбку уже поздно, он решил доиграть роль простачка. Продолжая улыбаться, он сказал Артемьеву:
— Сомнительно! Сомнительно, говорю, что поползут к ногам… Если до сих пор не взяли, то как взять теперь? Разве что пушкой…
Ошарашенный этой наглостью, Артемьев стал поочерёдно глядеть то на Валерия, то на Томмота.
— Он что у тебя — идиот? — спросил он Валерия. — Или вправду чекист?
— Чычахов — смелый парень, — вступился за Томмота Валерий.
Артемьев вышел из-за дерева.
— Если ты так храбр, то поди-ка вон принеси! — Артемьев показал рукой на винтовку, выкинутую им за бруствер. Винтовка, соскользнув со склона, остановилась где-то посредине.
Томмот прикусил губу. Отказаться было, конечно, нельзя — у этого зверя рука не дрогнет выстрелить, тем более смелые только на словах — кому они нужны? Завоевать же расположение Артемьева было необходимо. В задачу Томмота входило находиться среди белых до самого конца: если они ударятся в бега из Якутии, с ними должен был бежать и Томмот…
Томмот перегнулся через вал и глянул вниз. Винтовка чернела на снегу, шагах в двадцати. Он решился. И как только решился он, передав свою винтовку Валерию, сразу же вдруг уверовал всем существом, что останется невредим, ибо не может быть, чтобы его поразили пули своих!
Томмот подошёл к краю взлобья и, сильно оттолкнувшись ногами, опрометью кинулся вниз по склону, не сводя глаз с винтовки. Едва он упал возле неё лицом вниз, как пули вспенили снег вокруг него. Чычахов схватил винтовку, обернулся назад, примериваясь, и быстро, как выстреленная стрела, вымахнул наверх.
— Держите своё сокровище! — тяжело дыша, он протянул винтовку Артемьеву. — Но не думайте, что я испугался вашего гнева. Больше таких приказов я выполнять не стану.
Подбежал молодой русский офицер.
— Брат Артемьев, вас вызывает генерал Вишневский!
— Иду.
Офицер убежал обратно.
— Где нам тебя ждать? — спросил Валерий.
— Пусть ждёт генерал! — ответил Артемьев. — Отойдёмте-ка вот туда.
За надёжным прикрытием толстых деревьев, куда они отошли шагов на десять, Артемьев кивнул в сторону Томмота:
— Действительно, отчаянный. Но оставим это. Разговор о другом. Каюк ему…
— Кому? — удивился Валерий.
— Конец Пепеляеву, говорю! Проиграл он, выдохся. Сил на Якутск у него уже нет.
— Как это?..
— Лучшая часть дружины истреблена здесь, в Сасыл Сысы. Если бы в своё время он послушался моего совета… Не послушался! Хвастал, что управится тут за день-два. Показали ему красные, почём дюжина гребешков!
— Так Ракитин же в Чурапче!
— Не болтай глупостей! В Чурапче сидит Курашов. И скорей его пушки разнесут самого Пепеляева.
— Ах, какая беда!
— Да, рухнула ещё одна надежда. Не без твоей помощи, кстати сказать…