Страница 63 из 147
Дискуссия должна сосредоточиваться не на каких-то теоретических, тем более идеологических постулатах, а на конкретных биографических и литературных фактах, требующих объективного, то есть беспристрастного, научно-исторического подхода и исследований. Некритическая же вера в преданиями традиции характерна для донаучной истории, в том числе и истории литературы.
Научно-исторические исследования и дискуссии не только не мешают, но, наоборот, стимулируют и углубляют процессы изучения шекспировского наследия. Это полезно повторить и сегодня, спустя шестьдесят лет после смирновского "отлучения" нестратфордианцев, ибо сторонники подобного обращения с оппонентами - пусть и под соусом других "идеологий" - отнюдь не перевелись как у нас, так и на Западе.
Шекспиру - кто бы он ни был - изучение (в том числе и критическое) биографических проблем не опасно - его великие творения навсегда останутся достоянием человечества; не опасны и неизбежные в таком сложном процессе издержки - мыльные пузыри рано или поздно лопаются, а серьезные исследования и гипотезы обогащают научную сокровищницу, приближают нас к истине.
...Однако идеологическое табу сработало: в 30-е годы из нашей научной литературы исчезли дискуссионные выступления по "шекспировскому вопросу", проблема не изучалась даже в гуманитарных вузах, вопрос считался "закрытым". В дальнейшем это отразилось в преобладании театроведческого и литературно-критического, теоретического подхода к Шекспиру. И хотя в этой области появились интересные и ценные работы, а в театре и кино осуществлен ряд выдающихся новаторских постановок, была заметна утрата вкуса к конкретным исследованиям историко-биографического характера - это как бы считалось прерогативой западных ученых-шекспироведов. Наши шекспироведы научились - подобно некоторым своим западным коллегам, хотя и под более жестким давлением, - писать о Шекспире и его произведениях, не выходя при этом за пределы стратфордианских представлений о его личности.
Но подрастали новые поколения, читали Шекспира, и у них тоже появлялись недоумения и сомнения. Кое-что доходило и с Запада, где дискуссия продолжалась. Поэтому время от времени, в порядке профилактики, для широкой публики давались разъяснения в духе аргументов А.А. Смирнова. Так, в начале 1960-х годов, накануне юбилейных торжеств - четырехсотлетия Шекспира появились статьи, в которых повторялся тезис о идеологической неприемлемости "для нас" всех нестратфордианских гипотез, об их аристократически-снобистском происхождении, о том, что "антишекспиристов", мол, совершенно не интересует эстетический аспект шекспировского наследия. "Антишекспиристы" также обвиняются в том, что они видят в Шекспире только писателя, тогда как он был прежде всего деятелем театра.
Последний аргумент встречается довольно часто, поэтому на нем можно немного задержаться. Безусловно, не следует игнорировать ни драматургическое наследие Шекспира, ни поэтическое (а о том, что он был не только драматург, но и утонченный поэт, Бард, забывают гораздо чаще). Довод, что Шекспир был прежде всего деятелем театра, сопровождается и заявлением, что шекспировские пьесы мог написать только актер, хорошо знавший театр; утверждение явно натянутое и даже наивное. Конечно, человек (если это везде один человек), написавший эти пьесы, знал и глубоко любил театр. Но делать отсюда вывод, что так знать театр мог только актер-профессионал, особенно учитывая несложность сцены в тогдашних публичных (и домашних) театрах, - никак нельзя. И вообще, многие ли из великих драматургов, прекрасно знавших театр - и гораздо более сложный технически, - были при этом профессиональными актерами?
Довод этот, вероятно, не случайно повторяется довольно часто, несмотря на его натянутость и наивность. Ведь сегодня, как и завтра, Шекспир живет и будет жить прежде всего на подмостках и экранах, и люди, размышляющие и работающие над его пьесами и образами его героев, - это прежде всего люди театра - режиссеры, актеры, театральные и кинокритики; к ним, надо полагать, и направлен этот - могущий кому-то показаться лестным - довод. Но кроме несостоятельности этого довода как такового можно еще раз подчеркнуть, что никому не известно, какие роли играл на сцене Уильям Шакспер и играл ли вообще. Он был в составе актерской труппы, был одним из главных ее пайщиков - и это все, что можно сказать определенно и доказательно о его роли в театре, о его "профессиональном актерстве". Вполне вероятно, конечно, что он вместе с другими членами труппы участвовал в массовых сценах или даже исполнял какие-то эпизодические роли, но основные его функции в театре, как и его друзей Хеминга и Кондела, были не артистические, а хозяйственные выживать тогда актерским труппам было непросто.
Стратфордианцы утверждают, что основной обязанностью Шакспера в труппе было создание новых и переделка старых пьес - это, мол, и был его вклад в общее дело. Нестратфордианцы такое утверждение отвергают по уже известным нам основаниям, считая, что малограмотный человек никаких пьес или поэм не писал и писать не мог; но некоторые предполагают, что в ряде случаев пьесы действительно попадали в труппу через него, и он таким образом выполнял какую-то посредническую функцию между подлинным автором (или кем-то из его окружения) и труппой, что и послужило основой для его быстрого обогащения. За это говорят факты о какой-то его близости к Пембрукам и Рэтлендам.
Но в любом случае нельзя вычитывать из шекспировских пьес сообщение о том, что их автором мог быть только профессиональный актер, ибо для этого придется игнорировать и характер елизаветинского театра, и роль Шакспера в его труппе, и весь опыт мировой драматургии в лице ее наиболее выдающихся представителей - от Софокла до Бернарда Шоу - и подавляющей части сегодняшних драматургов.
Идеологическое табу довлело над нашим шекспироведением почти шесть десятилетий и, конечно, не могло не принести вреда развитию этой науки - в вопросах, связанных с личностью Великого Барда, произошло определенное упрощение и окостенение взглядов и аргументов. Нарушителей табу, правда, к следователям не вызывали, но и печатать их опусы не было принято; для воспитательной работы с наиболее упорными "еретиками" еще сравнительно недавно ревнители чистоты советского шекспироведения пытались все-таки привлечь партийные органы...
Прекращение цензуры, свобода слова привели к появлению у нас информации о Великом Споре, над которым больше не довлеет идеологическое отлучение. Стали появляться пересказы некоторых гипотез и догадок прошлого, не всегда обремененные научной аргументацией, телевидение показало фильм о "шекспировском вопросе", поставленный американскими оксфордианцами, пропагандирующими свою гипотезу. Все это создает условия для нормальной научной дискуссии, хотя сомнения в том, что в стратфордской церкви св. Троицы действительно покоятся останки автора "Гамлета", продолжают рассматриваться многими как рецидив исторической неблагодарности потомков по отношению к Великому Барду, а не как этап на пути научного постижения истины о нем. Но идеологическое табу, слава Богу, осталось позади в непростой истории русского шекспироведения.
Дискуссия усложняется. Новые кандидаты, новые эволюции неуловимого образа
На Западе все это время дискуссия продолжалась. Серьезная научная полемика вокруг рэтлендианской гипотезы не успела еще развернуться в Англии, когда началась первая мировая война, а в 1918 году французский ученый А. Лефран опубликовал книгу, в которой доказывал, что под маской-псевдонимом "Уильям Шекспир" скрывался Уильям Стэнли, 6-й граф Дерби (1561-1642); предположения об этом высказывались и раньше.
Старший брат Уильяма Стэнли, Фердинандо (лорд Стрендж), содержал актерскую труппу, в которой, как считают некоторые, и начал свою карьеру Уильям Шакспер. Известно, что Фердинандо писал стихи и был воспет Эдмундом Спенсером под именем Аминта. Неожиданная смерть в 1594 году старшего брата сделала Уильяма Стэнли графом Дерби. Он был женат на дочери графа Оксфорда, входил в число приближенных Эссекса, но участия в его мятеже не принял и избежал кары.