Страница 55 из 147
Сначала все шло гладко. Желающих ознакомиться с раритетами было больше, чем ожидалось. Прославленный историк литературы Джеймс Босуэл-старший, друг Мэлона, не ограничившись словами одобрения и восторга, опустился на колени и поцеловал один из выставленных экспонатов: "Слава Богу, я дожил до того, что увидел эти бесценные реликвии нашего Барда". Секретарь Геральдической палаты Фрэнсис Уэбб восторгался не менее бурно: "Эти документы содержат в себе не только подписи, начертанные его рукой, но и отпечаток его души, его гения... Эти документы показывают его исполненным благородства, дружелюбия, милосердия, благодарности и любви. Здесь мы увидели не только поэта, но и человека".
Некоторые посетители, однако, с сомнением покачивали головой. Историк Джозеф Ритсон внимательно все осмотрел, задал Уильяму-Генри несколько конкретных вопросов и удалился, не сказав ни слова. Своему другу он написал, что "шекспировские бумаги, о которых так много говорят, - это набор подделок, рассчитанный на обман публики". Однако вслух собственного мнения он почему-то не высказал, и большинство продолжало верить Айрлендам; список подписчиков на готовящееся издание айрлендовских "рукописей" продолжал пополняться новыми именами, в том числе и весьма почтенными.
Кое-кто высказал мысль, что если существуют какие-то законные наследники Шекспира, они могут потребовать передачи им найденных документов. Это встревожило Уильяма-Генри, и в результате вскоре появился новый документ, написанный лично Уильямом Шекспиром еще в октябре 1604 года! Этим документом Шекспир оставлял некоему Уильяму-Генри Айрленду рукописи своих пьес и при этом объяснял, почему он так поступает. Оказывается, Бард, по вине подгулявшей компании, опрокинувшей лодку, в которой он переправлялся через Темзу, оказался в воде, и несомненно утонул бы, но отважный Уильям-Генри Айрленд с риском для жизни вытащил его на берег. К акту дарения прилагался даже эскиз строения в Блэкфрайерсе, "где живет мистер Айрленд". Еще был лист пергамента с изображением гербов Шекспира и Айрленда, связанных цепью, а под этим рисунком - трогательные благодарственные вирши Великого Барда.
Надо сказать, что (по причуде истории) человек по имени Уильям Айрленд действительно жил в одно время с Шекспиром и с Шакспером! В декабре 1604 года он арендовал у лондонца Генри Уолкера строение (привратницкую), ту самую, которую в марте 1613 года купит у Уолкера Уильям Шакспер. Купчая на это строение, где упоминается и имя арендатора Айрленда, вместе с закладной на эти строения была найдена в конце XVIII столетия; оба документа получили известность, потому что содержат две из шести найденных подписей Шакспера. Можно представить себе радость нашего клерка, когда он увидел почти что свое имя в факсимильном воспроизведении подлинного шекспировского документа!
"Уточнить" Уильяма Айрленда в Уильяма-Генри Айрленда (при уже накопленном опыте и наличии нескольких чистых листов старинной бумаги) являлось делом несложным. Отцу было сказано, что у "мистера X" имеются документы, подтверждающие происхождение их семьи от того самого, жившего в шекспировские времена Айрленда. У отца от таких как с неба свалившихся новостей голова шла кругом. К тому же некоторые влиятельные друзья полагали, что Герольдия не будет возражать, если Сэмюэл Айрленд захочет соединить свой герб с шекспировскими!
Но все было превзойдено "Актом от 23 февраля 1611 года" - это было нечто вроде предварительного шекспировского завещания. В отличие от подлинного завещания Шакспера, найденного в 1747 году, произведение Уильяма-Генри Айрленда не должно было оставить ни малейшего сомнения, что судьба литературного наследия заботила Шакспера не меньше, чем судьба серебряной чаши и второй по качеству кровати. Джону Хемингу предписывалось открыть большой дубовый сундук в театре "Глобус", достать оттуда рукописи нескольких пьес, в том числе "Тит Андроник", "Два веронца", "Генрих VIII" (!) и передать их Бербеджу и еще двоим актерам, себе же взять пять пьес, в том числе "никогда не печатавшуюся пьесу "Генрих VII"". Жене возвращались писанные ей когда-то любовные письма Барда, - также она получала его небольшой портрет, несколько колец и приличную сумму в 180 фунтов, что, конечно, объясняло, почему ей ничего не оставлялось в завещании 1616 года.
Дочери (имя не названо - очевидно, младший Айрленд торопился или забыл, что дочерей у Шакспера было две) завещалась сумма поменьше, но зато она получала его "любимое кольцо, подаренное Саутгемптоном". Самое деликатное и волнующее поручение давалось другу Хемингу, оно касалось некоего не названного по имени ребенка. Этому ребенку, по достижению им 15 лет, Хеминг должен вручить солидную сумму; ему же надлежит передать из заветного сундука 18 пьес, никогда еще не печатавшихся, и еще 8 других, вместе с пьесой "Король Вортигерн". Все эти пьесы (а также те, которые Бог еще сподобит драматурга написать) и все доходы от их печатания и постановок в силу данного документа становились навечно собственностью этого таинственного ребенка и его потомков! Наметились контуры потрясающей коллизии проживавший в конце XVIII столетия на Норфолк-стрит в Лондоне клерк Уильям-Генри Айрленд вот-вот должен был превратиться в прямого потомка, а стало быть и наследника Великого Барда!
Все, казалось, шло к этому. Был издан роскошный том с воспроизведением "писем, документов и рукописей, включая трагедию о короле Лире и фрагмент трагедии о Гамлете, находящихся во владении Сэмюэла Айрленда". В театре готовилась премьера неизвестной доселе драмы Шекспира "Король Вортигерн"... Но издание "рукописей" позволило, наконец, вмешаться самому Мэлону. Осматривать собрание Айрленда в его доме Мэлон не хотел, от встречи же где-нибудь в другом месте Айрленд уклонялся. Теперь факсимильное воспроизведение "документов", "писем" и "рукописей" было в руках Мэлона, и ознакомление с ними сразу подтвердило его самые худшие опасения. В отличие от Ритсона Мэлон не стал скрывать, что все бумаги Айрленда - топорные подделки. Его книга "Исследование некоторых рукописей и документов, опубликованных 24 декабря 1795 года и приписываемых Шекспиру, королеве Елизавете и графу Саутгемптону..." появилась в конце марта 1796 года. Содержание, орфография, обстоятельства появления сенсационных "документов" неоспоримо свидетельствовали о грубой фальсификации, и Мэлону с его эрудицией не составило большого труда доказать это. Пункт за пунктом он разобрал все признаки подделки: незнание фальсификатором даты смерти Лейстера и даже ориентировочной даты постройки "Глобуса"; не имеющие ничего общего с подлинными "подписи" королевы Елизаветы, графа Саутгемптона, актера Хеминга; смехотворная орфография (удвоение согласных для придания транскрипции слов "староанглийского" вида) и т. п. Вывод о грубой фальсификации был неоспорим, и Мэлон сожалел об уроне, который эта история нанесла доброму имени и славе Великого Барда во всем мире.
Выступление Мэлона не оставило от айрлендовских "раритетов" камня на камне. Наступило всеобщее отрезвление. Люди удивлялись, как они умудрились попасться на удочку малообразованного юнца; многие, в том числе и поверившие Айрленду ученые, оправдываясь, ссылались на то обстоятельство, что бумага, пергамент, печати на документах и письмах были подлинными, и они не могли догадаться, что на старинной бумаге специальными чернилами писались, а потом срезанными с подлинных документов печатями удостоверялись поддельные письма и юридические акты.
Айрленд-старший пытался защищать свои сокровища, но у публики уже спала пелена с глаз. "Король Вортигерн" был с позором изгнан со сцены. В газетах появились ядовитые пародии и карикатуры на содержимое айрлендовского сундука, и, наконец, сам главный герой - Уильям-Генри Айрленд опубликовал "Правдивый отчет о шекспировских рукописях", где откровенно, подчас рисуясь и любуясь своей изобретательностью, но изображая раскаяние, поведал, как он изготовлял свою наделавшую столько шума продукцию. Он утверждал, что отец до конца не подозревал о действительном положении дел. Не исключено, что так оно и было и что этот ограниченный обыватель стал жертвой своей излишней доверчивости и владевшей его сердцем пылкой, но слепой Любви к Великому Барду из Стратфорда. Он умер в 1800 году, ненадолго пережив позорное крушение собственных надежд и амбиций; мнения ученых-историков о его роли и степени вовлеченности в фальсификации расходятся и сегодня. Его сын до конца жизни с трудом сводил концы с концами, утешаясь лишь тем, что его имя будет навсегда связано с Шекспиром, - пусть и таким необыкновенным и нелестным образом.