Страница 22 из 147
В 1610 году Блаунт зарегистрировал и в 1611-м выпустил удивительнейшую книгу путешественника Томаса Кориэта, известного шекспироведам своими связями с лондонской таверной "Русалка", завсегдатаями которой были не только такие поэты и драматурги, как Бен Джонсон и Фрэнсис Бомонт, но - как полагают - и сам Великий Бард. Эта огромная книга, вышедшая под странным названием "Кориэтовы Нелепости", содержит рассказ о путешествии автора по Европе, но первую сотню страниц в ней занимают стихотворные панегирики в честь автора. Под этими беспрецедентными раблезианскими "восхвалениями" на дюжине языков (в том числе - трех фангастических. "бермудском", "макароническом", "антиподском") стоят имена 56-ти (то есть подавляющего большинства) английских поэтов того времени! Среди них - весь цвет поэтической Англии! С этой книгой и ее крестными отцами мы еще встретимся.
Все издания Блаунта значительны, хотя важность некоторых из них историкам литературы еще предстоит оценить; пустяками, даже прибыльными, он не занимался (раблезианские розыгрыши - не пустяки). В некоторых случаях он утверждал, что имя автора издаваемой книги ему якобы неизвестно. Ряд своих изданий Блаунт посвятил таким чрезвычайно влиятельным и высокопоставленным персонам, как графы Саутгемптон, Пембрук, Монтгомери, позже - самому всесильному Бэкингему. Многое говорит за то, что Блаунт был связан с этими вельможами через сестру Филипа Сидни - Мэри, графиню Пембрук; он пользовался их покровительством и значительной финансовой поддержкой при издании определенных книг, в том числе и шекспировского Первого фолио, посвященного графам Пембруку и Монтгомери - сыновьям Мэри Сидни-Пембрук. В его распоряжение для этих целей предоставлялись, очевидно, весьма значительные средства.
От такого доверенного лица требовалось не только хорошее знание типографского ремесла и издательского дела, но - при необходимости - и сохранение в полной тайне обстоятельств, которые его заказчики и доверители по каким-либо причинам не желали предавать гласности. И в своем посвящении одной из книг графу Саутгемптону Эдуард Блаунт говорит об этом прямо и многозначительно: "Я прошу Ваше Лордство быть первым и самым компетентным цензором этой книги, но хочу, чтобы, прежде чем начать читать дальше. Вы смогли прочитать здесь мое молчание". О том, как хорошо умели молчать Эдуард Блаунт и его помощники, свидетельствует и честеровский сборник, остававшийся на протяжении почти четырех столетий неприступным литературным и полиграфическим сфинксом.
Мертвый Солсбэри приоткрывает завесу
Многочисленные признаки мистификации и в текстах, и в полиграфических реалиях сборника, так же как находка Ньюдигейтом джонсоновской "Оды восторженной" с надписью в адрес графини Люси Бедфорд, и явно мизерный тираж свидетельствуют о том, что изготовление поэтического сборника Роберта Честера было для Блаунта не рутинной издательско-коммерческой работой, а деликатной и ответственной операцией, за которой стоял кто-то из его постоянных высоких доверителей. Действия Блаунта и других участников издания были направлены прежде всего на сохранение в тайне от "толпы", то есть от непосвященных, смысла произведений сборника и прототипов его героев; посвященным же можно было предложить не только двусмысленные намеки в текстах, но и хитроумную датировку на титульных листах и соленые раблезианские шутки в заглавии, дабы они могли по достоинству оценить тонкую работу мистификаторов.
Абсолютно беспочвенны всякие разговоры о каких-то "остатках" тиража, который, судя по отсутствию не только регистрации, но и малейшего упоминания о книге в современных ей документах, дневниках, письмах, вообще исчислялся считанными экземплярами, предназначенными для немногих знавших тайну Голубя и Феникс. Тот, кто продолжает верить, что на титульных листах сборника отпечатаны подлинные даты его издания - 1601 и 1611 годы, должен закрывать глаза на противоречащие этим датам (особенно первой) факты, на многочисленные следы мистификации, сочинять далекие от достоверности и логики версии и "обстоятельства".
Но предположение о десятилетней "выдержке" части тиража с последующим его "омоложением" ("переизданием"), конечно же, возникает не случайно только так можно пытаться хоть как-то совместить странный факт вклейки в лондонский экземпляр курьезного титульного листа, без имени автора и с раблезианской "опечаткой", с сохранением доверия к бездоказательным во всех отношениях издательским датировкам. И явная неудача этих попыток свидетельствует о несостоятельности привычного представления о том, что лондонский экземпляр - это якобы "второе издание" сборника. Издательские датировки не просто сомнительны и ничем не подтверждаются: анализ реалий, внутренних и внешних свидетельств показывает - эти датировки являются преднамеренной мистификацией.
Остается единственное убедительное объяснение всех странностей и загадок: лондонский экземпляр не лежал целое десятилетие в книжной лавке у ворот собора св. Павла или в типографии Филда или Оллда, дожидаясь, пока из него выдерут титульный лист с привлекательным названием и вклеят другой, гротескный, малопонятный и не имеющий внешне ничего общего с его героями и даже с его автором. Зачем бы (это особый вопрос) ни напечатал издатель или типограф - будь то Блаунт, Лаунз, Филд или Оллд - этот удивительный титульный лист, он является ровесником остальных страниц лондонского экземпляра, в который его вклеили. За это говорит и тот факт, что водяная сетка на титульном листе идентична сетке на нескольких других страницах книги.
Сформулируем важный вывод: лондонский экземпляр ни в какой форме не является вторым изданием честеровского сборника; все экземпляры книги, несмотря на разные даты на титульных листах, напечатаны с одного набора на уникальной партии бумаги, то есть - в условиях тогдашней полиграфии одновременно.
Выпуск изданий с фальшивыми датами в те времена не был большой редкостью. Наиболее известен и чрезвычайно интересен для нас случай с раскрытием мистификации издателя Томаса Пэвиера при датировке изданных им шекспировских и псевдошекспировских (сомнительных по своей принадлежности Шекспиру) пьес. В течение многих лет ученых смущали эти издания - вызывали сомнение проставленные на них даты и имена некоторых печатников, их эмблемы. Но только уже в нашем веке А.У. Поллард обратил внимание на то, что все эти кварто отпечатаны на бумаге с одним и тем же водяным знаком, хотя разница в датах на титульных листах колебалась от одного до девятнадцати лет (1600; 1608 - "Генрих V" и "Король Лир"; 1618;1619). Но бумага одной партии не могла храниться в типографии так долго, значит, вопреки указанным датам, эти книги были напечатаны приблизительно в одно время. Ясно также, что никто не станет ставить на выпускаемой в продажу книге дату на 10-20 лет вперед, следовательно, какая-то из более поздних дат близка к подлинной. Проанализировав это обстоятельство, а также эмблемы типографий и другие полиграфические реалии, Поллард, Грег и другие ученые пришли к заключению, что пэвиеровские даты являются преднамеренной мистификацией, и датировали все издания 1619 годом {21}; эта датировка постепенно получила общее признание, но причины мистификации остаются для наших английских и американских коллег неясными - ведь на издание многих из этих пьес Джаггард и Пэвиер имели законные права.
Можно привести и другие случаи, например, второй том собрания произведений Бена Джонсона (фолио 1640 года). Он был зарегистрирован в Регистре Компании через полтора года после смерти Джонсона, 20 марта 1639 года (по григорианскому календарю - 1640). На титульном листе в качестве издателя указан Р. Мейен и год - 1640. Поскольку печатание могло продолжаться и какое-то время после регистрации, датировка на титульном листе вполне реальна. Однако на шмуцтитулах перед некоторыми из вошедших в этот том произведениями стоит дата "1631" и имя издателя Р. Аллота, умершего в 1637 году. Джонсоноведам нашего века было сравнительно нетрудно установить, что дата печатания - 1631 - в этом фолио отстает от подлинной приблизительно на десятилетие. Этот и предыдущий примеры говорят о том, что само по себе искусственное "постарение" отпечатанных книг было для тогдашних издателей и типографов знакомой операцией, хотя их мотивы в каждом отдельном случае могли быть различными - и эти мотивы надо тщательно исследовать, ибо далеко не всегда они были связаны только с коммерцией.