Страница 47 из 53
- Тасенька, пробуй воблу и икру, ты такой никогда не ела, это Вячеслав Игнатьевич с Эмбы привез.
Вячеслав Игнатьевич, сухощавый человек с бледным добрым лицом, на котором выделялись брови-щетки, ловкими маленькими руками стал выкладывать черную икру из банки на тарелку Тасе.
- Уж ты молчи, - сказал Вячеслав Игнатьевич, - ты молчи.
- Все вы хороши, - сказал очень толстый человек. Он, видимо, изнемогал от жары, хотя в квартире было прохладно. Толстяк сидел без пиджака и все оглядывался на Тасю, как будто никак не мог решить, надо ему надевать пиджак или можно не надевать.
Все за столом казались смущенными, кроме рыжеволосого Германа Ивановича, который пришел вместе с Тасей и Тереховым. Герман Иванович прохаживался вокруг стола, потирал веснушчатые руки и крякал, показывая, что он намерен плотно закусить.
- Я знаете откуда недавно прибыл? - обратился он к Тасе. - Есть такое место - порт Тикси, Париж Арктики. Вот когда поживешь в этом Париже, начинаешь ценить все другие места, в особенности Москву. Да, знаете, Тася... Тася...
- Таисия Ивановна.
- Дай человеку закусить, - сказал Андрей Николаевич. - Тасенька, не слушай его, болтуна.
- Д-да-а, - вздохнул Вячеслав Игнатьевич и пошевелил бровями-щетками, а все ж таки мой климат зверский, как хотите.
- Ты все плачешься, все плачешься, - сказал толстяк, - тебе хуже всех.
- Нет, тебе хуже, - язвительно сказал Вячеслав Игнатьевич и вздернул брови-щетки.
- У меня точно так же, - закричал толстяк. - Только ты всегда любимчик был в главке, придешь, начинаешь плакать: ах я бедный, ах я отдаленный. А я такой же бедный и такой же отдаленный.
- Ты куркуль, вот ты кто, - сказал Вячеслав Игнатьевич.
Польщенный, как будто ему сказали комплимент, толстяк захохотал. Нахохотавшись, спросил:
- Почему это я куркуль, дорогие товарищи? Интересно знать, а?
Вячеслав Игнатьевич сказал, обращаясь ко всем:
- От он прижимистый. У него и главный механик такой. У него главный механик лопаты на чердаке спрятал и забыл... спрятал и забыл...
Толстяк, довольный, хохотал.
- Конечно, нам приходится прятать да припасать, не то что тебе... Ты поноешь в обкоме, тебе и дадут. Ты такой - одень меня, укрой меня, а усну я сам. А я, товарищи, в таких же условиях нахожусь, только меня никто не жалеет...
- Ты мне скажи, у тебя трава растет? - с каким-то особенным выражением лица проникновенно спросил Вячеслав Игнатьевич.
- Ну, растет, - ответил толстяк, глядя на окружающих так, как будто этот ответ был неслыханно остроумным, и повторил: - Ну, растет.
- Вот то-то, что у тебя трава растет, а у меня не растет, - с печальным торжеством объявил Вячеслав Игнатьевич и рассмеялся, что так ловко посрамил товарища. На самом деле, какое могло быть сравнение, когда в его местах всю траву выжигает, а у толстяка поля и луга вокруг цветут.
Они еще некоторое время препирались - "у тебя трава растет, а у меня не растет" - под дружный смех присутствующих.
- Ты любимчик в главке!
- А ты куркуль, ох куркуль, ты мне какие трубы послал, когда я тебя попросил?
Толстяк победоносно оглядел стол.
- А что же вы думаете, дорогие товарищи, что я хуже себе оставлю, а лучше соседу пошлю, что я такой глупый, по-вашему? Что я идиот? На кого ни доведись...
- Тебя за прижимистость небось с ярославского-то завода и сняли! Нанеся противнику такой удар, Вячеслав Игнатьевич принялся усиленно потчевать Тасю икрой.
- Его не снимали, а культурно передвинули, - сказал Андрей Николаевич.
Все смеялись, и Тася смеялась, два директора продолжали переругиваться. Герман Иванович принял участие в этом споре, высказавшись в том смысле, что теперь плохо и тому и другому: "совнархоз не главк", "от совнархоза лопаты на чердаке не спрячешь".
Терехов смеялся своим обаятельным мальчишеским смехом, но в споре участия не принимал. Те двое от всего сердца ругали друг друга и хохотали.
Раздался звонок, вошел еще гость, в украинской расшитой рубашке и высоких сапогах, бритоголовый, с дубленым морщинистым лицом, сказал "мое почтение" и остановился в дверях.
- Садись, садись с нами, Дмитрич, - пригласил его толстяк, - выпей, расскажи, что видел.
- Ну, я все обошел, - сообщил вновь пришедший и сел возле толстого директора. - Все как есть.
- Ну и какое твое впечатление? - спросил Терехов и шепнул Тасе: - Это его рабочий-ремонтник, - Терехов кивнул на толстого директора, - он его привез как передовика. Вообще старый хороший рабочий.
- Я так скажу, Никанор Ильич, не лучше нашего. Я все обошел. И как же они чистят трубы? Как при царе Иване. Колпаки сымают руками, теплообменники сымают руками.
- Да ну? - Довольный, толстяк покатился со смеху.
- Он на подмосковный завод ездил, по обмену опытом, - негромко пояснил Тасе Терехов.
- Не верите! В этом-то деле я петрю. - Рабочий постучал себя по лбу. Вальцовка, правда, у них электрическая.
- Ну и что? - спросил его директор.
- Фасону много, а так-то хуже нашего.
- Чем же?
- Ключи сами делают. Откуют шестигранник, приварят ручку - вот тебе и ключ.
- Да бу-удет тебе...
- Не верите! Видимости очень много. У нас так не особо форсисто, но порядку больше. Верно, Никанор Ильич.
- Вот лесть неприкрытая, - засмеялся Терехов, - а, Дмитрич?
- Не лесть, - с достоинством отозвался Дмитрич, - ничего подобного, Андрей Николаевич. Мне ребята московские говорят: иди выруби прокладку; а я говорю: а я кувалду твою взял бы и закинул. Инструмент - первое дело.
- Митричу штрафную, - сказал его директор.
Дмитрич выпил, закусил парниковым розовым помидором.
- Мы с Митричем скоро тридцать лет вместе на заводах на разных работаем, где только не побывали... Он вот знает, какой я директор...
- Упрямый бамбук! - сказал Вячеслав Игнатьевич, светясь простодушной наигранной улыбкой. - Вот какой ты директор, я знаю, спросите меня.
Ему хотелось продолжать игру. Все дружно засмеялись.
- Но резервы мощности они вскрывают, это надо отдать, - сказал Дмитрич, все продолжая о подмосковном крекинг-заводе, - и автоматикой занимаются, это от них не отымешь.
- У нас сейчас очень много талых вод, - задумчиво сказал толстый директор, обращаясь ко всем и ни к кому.
- Такой сегодня год, уж Урал - ручей, воробей перейдет, а на одиннадцать метров поднималась вода, - поддержал разговор Дмитрич.
Терехов шепнул Тасе:
- Не скучай.
Но она не скучала. Андрей Николаевич был рядом с нею, она не могла скучать, не имела права. А до остальных ей нет дела.
Андрей Николаевич спросил у нее:
- Что новенького в театрах столицы?
- Когда я жил в Сибири, то там приезжающие артисты обязательно считают своим долгом петь про священный Байкал, - сказал Никанор Ильич, толстый директор.
- А в Башкирию когда приезжают, исполняют танец с саблями, это уж обязательно, это для Башкирии главный номер, - засмеялся Герман Иванович.
- Я должен быть рядом, - шепнул ей на ухо Терехов, - я люблю тебя.
Тася залилась краской, оглянулась, не слышал ли кто, но за столом шумели и смеялись.
- Ох, интересно у нас там жизнь протекала! - Дмитрич вспоминал строительство завода в Орске.
- ...Есть инженер-проектировщик, а есть инженер-копировщик.
- Флаг висит - душа на месте, - сказал Дмитрич, наливая себе стопку водки. Он и его директор пили водку, остальные - вино и коньяк.
- Кто он? - спросила Тася у Терехова, показывая на улыбавшегося курчавого человека.
- Русаков; директор одного института на Урале.
- А тот? - Тася показала глазами на молчаливого гостя.
- А-а, - Терехов засмеялся, - тоже директор одного завода. Знаменит тем, что в любых условиях, в любое время дня и, разумеется, ночи может спать. Может сидя спать, может стоя спать, такой вот парень. Я уверен, что он и сейчас больше спят, нежели бодрствует. Беляев, ты спишь?