Один из многих

- Мне душно, Жорж, - сказала опять его соседка мужчине, который, по всем вероятностям, должен был быть ее мужем.

Незнакомец, предупредивши ответ его, машинально опустил стекло кареты. В эту минуту он оборотился совершенно, и при первом взгляде на него тот, которого женщина звала Жоржем, почти вскричал:

- Званинцев!

Незнакомец спокойно протянул ему руку с тою же неизменною, сжатою улыбкою, хотя глаза его засветились на минуту ярче обыкновенного.

- Ты ли это? какими судьбами? - продолжал с радостью Жорж.

- Судьбами очень простыми, - полушутливо отвечал Званинцев; - скорее я вправе спросить тебя... - Он не договорил и взглянул на его жену, но взгляд этот был так быстр, что мог быть замечен только той, к кому он относился.

Что касается до нее, она слишком заметно вздрогнула в первый раз, когда муж ее произнес фамилию незнакомца, и, бледная, как бы еще более ослабевшая, сидела, склонивши голову. Только украдкою, на лету почти, был пойман ею беглый взгляд Званинцева, и потом она снова потупила в землю свои яркие глаза.

И что-то странное отяготело над этими тремя лицами, отяготело даже над мужем, которого веселое восклицание сменилось принужденной, суетливой радостью, и самый невнимательный наблюдатель прочел бы целую, может быть, давно минувшую повесть на этих трех лицах, на суровом, грустном, гордом челе Званинцева, в болезненно светившихся из-под опущенных ресниц глазах женщины, в неловких, несвязных речах ее мужа.

- Вот моя жена, Званинцев, - сказал наконец муж с натянутою улыбкою, вы, надеюсь, знакомы?

Званинцев молча наклонил голову так, что это было вместе и утвердительным знаком и поклоном.

Она на него взглянула... В скорбном ее взгляде отразился тяжелый упрек.

Но Званинцев встретил его покойно. Глаза его бестрепетно впились в нее, - и она опустила взгляд первая.

- Как же тебе не стыдно, Званинцев? - начал муж, но замялся, встретив его спокойный, неподвижный взор.

- Чего? - равнодушно спросил его Званинцев.

- Ты знал, что я здесь, - продолжал муж.

- Вовсе не знал, - отвечал тот, - но кстати: давно вы из Москвы? Вопрос этот ясно относился к мужу и жене.

Но ответа на него не было, потому что вслед за этим отворились дверцы дилижанса, остановившегося на одном из мостов при въезде в город, - и знакомый Званинцева рад был случаю обратить внимание на новоприбывшее лицо.

Жена его не поднимала глаз.

Званинцев также склонил голову, сжавши двумя руками костяной череп своей палки.

В дверцы дилижанса вошел молодой человек, лет 18-ти, с длинными мягкими белокурыми локонами, падавшими на плеча, одетый довольно пестро, но чрезвычайно мило и грациозно. При первом взгляде он показался бы вам прекрасной женщиной, надевшей из прихоти мужской костюм; так был нежен цвет его лица, еще не изрытого страстями, так бархатны и влажны были его темно-голубые глаза, - но, вглядевшись пристально в угловатое очертание его висков, в длинный чисто германский овал лица, вы нашли бы в нем чрезвычайно редкий мужеский тип... В его движениях было много еще почти девической стыдливости, много робости, происходящей от молодого, смиренного чувства недосоздавшейся природы, хотя вместе с тем его лицо светило благородною гордостию. Он был в той поре жизни, когда не доверяют себе и верят другим, когда благородная природа жадно стремится к совершенству и готова мучиться, проклинать, пожалуй, даже презирать себя за слабость и верить глубоко в существование избранников, которым доступно созерцание совершенства, в существование вождей, озаренных светом неба, вождей, за которыми должно идти, если нужно, в самую бездну. И потому его прекрасный лик еще дышал доверием ко всему и ко всем, еще не был сжат гордостию, не признающею ничего, кроме себя в мире.

По ногам чиновников и по платьям чиновниц он протеснился в соседство к Званинцеву, на незанятое подле него место, и сел на него, не обративши особенного внимания на физиономию соседа, которой, впрочем, и нельзя было хорошо видеть, потому что начинало уже темнеть.

Но Званинцев поднял голову - и почти тотчас же обратился к нему.

- Здравствуйте, Севский, - сказал он ему.

- М-г Званинцев! - отвечал тот с каким-то неприятным чувством, и как бы нехотя протягивая ему руку, обтянутую желтой перчаткою.

- Мы вечно встречаемся, - с легкой иронией заметил Званинцев.

- Вечно! - повторил почти с досадою Севский.

- Да... - продолжал Званинцев, улыбнувшись, - и, там, где мы встречаемся... Но, кстати, - перервал он, не докончив своей фразы, - здорова ли ваша матушка?

Это _кстати_ имело, вероятно, тайную связь с неоконченною фразою, потому что молодой человек сказал обычное "покорно вас благодарю, слава богу" изменившимся от досады голосом.

Званинцев очень нецеремонно засмеялся и оставил молодого человека рвать свою перчатку.

- Послушай, Воловский, - обратился он к своему московскому знакомцу: когда тебя _находят_ дома?

- Дома? - отвечал тот с худо скрытым замешательством и взглянул на жену, которая побледнела слишком заметно. - Дома? - продолжал он, стараясь выйти из своего неловкого положения, - но, любезный друг, всегда, т. е. почти всегда, хотел я сказать...

- Я спросил тебя потому, что мне хотелось бы к тебе заехать, - сказал Званинцев, глядя пристально на его жену.

- Очень буду обязан, - перервал муж.

Ужасное положение, когда нельзя, когда неприлично отделаться от посещения человека, которого видеть у себя неприятно.

- Хотя, право, - продолжал тихо Званинцев, - я не знаю, когда я успею к _вам_ заехать.

Молодая женщина подняла на него взгляд глубокой, стесненной грусти.

- Я сам у тебя буду, - сказал Воловский, вероятно, проклиная внутренно визиты и контрвизиты. - Где ты живешь?

- На Большой Мещанской, {5} в доме под Э 14, - отвечал Званинцев.

Дилижанс остановился еще на одном мосту.

- Кажется, нам пора выйти, Marie? - обратился Воловский к жене. Та медленно встала.

Званинцев пожал руку мужу и потом протянул руку жене.

Нерешительно и робко подала она ему свои бледные пальцы, и всякий третий мог бы видеть, как они дрожали в его руке.

Он крепко пожал их, эти бледные пальцы, и, устремив на нее долгий почти испытующий взгляд, сказал громко и резко: