Страница 14 из 42
— Это подло, я понимаю… Забудем об этом. А в знак примирения, — он судорожно достал чтото из кармана и протянул мне. — Вот, я прошу вас принять… Это память об отце.
На ладони Вудстока лежали старомодные часы с потертым ремешком. Цифры были покрыты какой-то голубоватой эмалью, кое-где она уже стерлась. По краю циферблата крошечными витиеватыми буковками было написано по-английски:
«Пока вы смотрите на часы, время проходит».
— Я не могу принять такой подарок, — решительно сказал я. И, видя, как он нахмурился, торопливо добавил: — Пусть они останутся у вас и почаще напоминают вам об отце. Он был большим ученым, которого, поверьте, я очень уважаю. А в знак примирения…
Я протянул ему руку, хотя и не без некоторого внутреннего колебания. Он молча пожал ее, сунул часы в карман и, круто повернувшись, пошел прочь. Я долго смотрел ему вслед, пока маленькая фигурка не растворилась среди серых песков.
— Плохой человек, йа устаз, — вдруг кто-то негромко сказал за моей спиной. — Или нассаб, или магнун…
Я обернулся. Возле меня стоял наш проводник Азиз.
— Почему ты думаешь, что он или сумасшедший, или жулик?
— Я сегодня не спал, как гафир.[5] Он словно подкрадывался к тебе, — уклончиво ответил бедуин таким тоном, что я сразу понял: он слышал и наш вчерашний разговор.
Этого еще не хватало! Начинается какой-то детектив с ночными подслушиваниями. Почему он следил за нами? Просто сказывается вековое недоверие к чужеземцам или с какой-то целью?
В той стороне, куда ушел Вудсток, загудел, удаляясь, мотор.
Прислушиваясь, я снова повернулся к проводнику, чтобы продолжить разговор, но его уже не было. Он исчез так же бесшумно, как и подошел ко мне.
ГЛАВА VII. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
В нашем распоряжении оставалась всего неделя. А там придется сворачивать до осени все работы и возвращаться в Москву. И так уже с каждым днем работать становилось труднее: даже сейчас, в конце марта, температура к полудню поднималась нередко до сорока градусов в тени. А тень существовала только для термометра, нам же приходилось все время жариться на солнцепеке.
Поэтому уже на следующий день после визита Вудстока я решил переменить план дальнейших разведок. Отметив на карте место, до которого мы провели детальную разведку, наш маленький отряд, не останавливаясь, чтобы «оторваться» от этих авантюристов, сделал бросок в предгорья, где можно было рассчитывать найти тропу к заброшенным древним каменоломням.
Меня немножко мучила совесть: вместо планомерной, последовательной разведки мы как будто начинали рыскать наугад по примеру авантюриста Вудстока. Но неожиданное открытие показало, что я поступил правильно и сразу превратился в победителя, которых, как известно, не судят.
Въехав после пяти часов непрерывного утомительного пути в горную долинку между двух невысоких хребтов, мы остановились передохнуть. Наскоро натянули тент и уселись под его защитой, поджидая, пока закипит чайник. Я привалился спиной к горячей скале и лениво посматривал вокруг.
Место было унылым и безотрадным. Серые скалы. под ногами такой же серый, трухлявый щебень. Он с противным треском рассыпался под ногами в серую пыль.
Спине стало жарко, и я отодвинулся от скалы, поводя плечами.
— Стойте, не шевелитесь! — вдруг вскрикнул сидевший напротив Павлик и крепко схватил меня за руку.
Я замер, боясь оглянуться. Что там, за моей спиной, — скорпион или кобра?
— Это же надпись, честное слово! — проговорил Павлик, вскочив и заглядывая куда-то за мое плечо.
Я стремительно повернулся. В самом деле, на камне, возле которого я сидел, явственно проступили ровные ряды иероглифов. Как же я их раньше не заметил? Ах, вот в чем дело: их скрывала густая пыль, а я стер ее своей пропотевшей рубашкой.
Сразу забыв о чае, мы намочили горячей водой губку и стали стирать со скалы пыль. Надпись была довольно большая. Я начал переводить ее:
«Меня послал мой господин — да будет он здрав, жив и невредим! — царь Верхнего и Нижнего Египта…»
Дальше следовало имя фараона Рамзеса II, но опять-таки оно явно было вставлено в картуш позже, вместо другого, стертого имени.
«…вечно живущий, в эту экспедицию…»
Но то, что я прочитал дальше, снова вселило в меня радостные надежды:
«В нем явилось божественное намерение соорудить себе вечный приют в этой стране».
Соорудить себе вечный приют в этой стране! Мы с Павликом переглянулись.
«…Он меня избрал для этого и приказал мне выступить к этой горной стране.
Воины, бывшие со мной, были самые избранные со всей страны. Были и рудокопы, и каменотесы, и полировщики, и скульпторы, и пишущие надписи и вырезывающие слова, и плавильщики, и чиновники фараона. Мой господин и повелитель сам указал мне, где следовало выбрать укромное место и найти прекрасную глыбу драгоценного камня, такую, подобно какой не имел никто со времени бога. Место это оказалось столь тайным, что даже опытный проводник не мог сразу найти путь к нему. Проведя восемь дней в поисках этой богом Хем, богиней Маат, богиней Урт-Хекау и всеми богами этой местности и принес им жертвы…»
Тут текст почему-то обрывался, но ясно, что посланец фараона нашел заветное место, иначе он не стал бы оставлять благодарственной надписи.
И, видимо, место это находилось где-то поблизости! Ведь не стал бы неведомый чиновник оставлять надпись вдали от таинственной каменоломни, которую так долго искал. Нет, он, конечно, приказал выбить на скале эту надпись с радости и тем самым невольно выдал секрет, хотя и туманно, подсказывал нам дорогу к заветной долине!
Но какой фараон послал его сюда? Судя по тексту, Хирен: «соорудить себе вечный приют в этой стране» — конечно, речь идет о гробнице. Это его имя стояло в картуше прежде.
Я торопливо достал блокнот и стал сличать эту надпись с теми, что мы нашли раньше. Похоже, что ее высекала та же рука, что и нижнюю часть надписи на плите под изображением молящегося человека. Или это мне только кажется?
Я решил остаться здесь на несколько дней и тщательно обшарить все окрестности. Но наши планы рухнули в первую же ночь.
Среди ночи меня разбудил вдруг неистовый крик Ханусси:
— Ганеш! Ганеш!
Змея! Я вскочил, словно был внезапно ужален сам, и в одних трусах выскочил из палатки.
И едва не сбил с ног Павлика. Он стоял передо мной тоже в одних трусах, держа на весу правую руку, как будто вывихнул ее, и смущенно улыбался. А рядом с ним приплясывал от волнения старый Ханусси и, размахивая фонарем, продолжал кричать:
— Ганеш! Ганеш!
— Где змея? Кто укушен? — спросил я.
— Я, — все так же улыбаясь, ответил Павлик и протянул мне осторожно руку.
Выхватив фонарь у старика, я склонился над ней. У самого запястья краснели две крошечные ранки.
— Понимаете, полез под подушку за часами, а она меня и ужалила, — словно оправдываясь, пробормотал Павлик.
Вокруг нас собрались уже все, разбуженные неистовым криком повара.
— Сыворотку быстро! Она в моей палатке! — приказал я.
И Женя сразу бросился с фонарем на поиски. Все мы знали, что с египетской коброй шутить нельзя.
Я быстро стянул Павлику руку шнурком и сделал несколько надрезов бритвой в месте укуса. Павлик охнул и закряхтел.
— Сколько прошло времени после укуса?
— Минуты три, не больше. Я сразу вскочил, а тут Ханусси закричал…
— Аллах разбудил меня вовремя, я увидел, как ганеш выползает из палатки, и убил его, — начал объяснять старик, но я не слушал его.
Прошло уже три мунуты, а может быть, и больше. Сколько их осталось в нашем распоряжении? Через пять минут после укуса кобры человек теряет сознание так внезапно, что даже не успевает вскрикнуть, голосовые связки его парализует змеиный яд. А через десять минут наступает смерть…
5
Гафир — ночной сторож (арабск.).