Хунну в Китае

Лев Гумилев

ХУННУ В КИТАЕ

Пролог

СТЕПЬ И КИТАЙ

Сама природа разделила Восточную Азию на две части: теплую, влажную и изобильную, с многочисленным оседлым населением — Китай, и холодную, сухую, пустынную, с редким кочевым населением — ее мы будем называть Великая степь. На рубеже нашей эры ее населяли хунны.

Четыре века стремились династии Хань доставить Китаю господство над Азией. Подобно тому, как в Средиземноморье возникла Pax Romana, на Дальнем Востоке чуть было не была создана Pax Sinica. Свободу народов Великой степи отстояли только хунны. Они сражались в соотношении 1:20, против них были двинуты не только армии, но и дипломатия, и экономика, и обольщения культуры.

В I веке н.э. внутренние процессы раскололи державу хуннов. Часть их подчинилась Китаю, другая часть отступила с боями на запад, где, смешавшись с уграми и сарматами, превратилась в гуннов[1].

Зафиксирован только один переход хуннов в 155-158 гг.[2] Кучка разбитых хуннов, теряя обозы и женщин, оторвалась от преследователя и добралась до Волго-уральского междуречья. На адаптацию потребовалось около 200 лет, после чего гунны (так их принято называть в отличие от азиатских хуннов) действительно превратились в грозную силу, но ведь это произошло уже на местной основе и роль миграции здесь ничтожна.

Переходы других племен из степей Западного Казахстана не могли иметь значения, ибо находящиеся там суглинистые степи бесплоднее песчаных и густого населения там не было никогда, тогда как в Причерноморье степи обильны, воды много и народы воинственны. Скорее можно было бы ожидать вторжений с Дона на Иргиз, если бы западные кочевники сочли восточные степи достойными завоевания. Следовательно, причины смены народов надо искать на месте и, поскольку историческая наука удовлетворительных решений не предлагает, обратиться к смежным наукам-географии и палеоэтнографии.

Полоса степей между Днепром и Уралом, ограниченная с севера полосой лиственного леса, с юга Черным и Каспийским морями, с запада Карпатами и с востока полупустыней, всегда рассматривалась как целостность и в смысле природных условий, так и в аспекте культуры народов, ее населявших. Однако наряду со степным ландшафтом там имеет место азональный ландшафт речных долин Дона, Терека, Волги. В новых географических условиях хунны превратились в новый этнос-гуннов. Но в Азии победителями хуннов стали не сами китайцы, а народ, ныне не существующий, известный только под китайским названием «сяньби». Это название звучало в древности как Sarbi, Sirbi, Sirvi[3].

Однако название «сяньбийцы» вошло в обиход научной литературы как условный этноним.

Сяньбийцы во второй половине II века остановили китайскую агрессию и оттеснили китайцев за линию Великой стены. С этого времени начался упадок древнего Китая, ставший причиной событий, о которых рассказано в этой книге. И тут меняется традиционное отношение к подбору сведений. Если в рассказах о степных кочевниках китайские историки обычно сухи и немногословны, то, когда дело идет об их собственной стране, приводится огромное количество эпизодов, деталей, а главное имен, что не помогает, а мешает восприятию. Получается не стройное повествование, а калейдоскоп без тени системы. Запомнить все приводимые сведения невозможно, да и не нужно, потому что большая часть этих фактов на ход событий не влияла. Следовательно, нужно делать отбор фактов, имеющих историческое значение, и давать обобщения. Впрочем, сами китайцы при составлении истории IV века, пользуясь принципом этнологической классификации, объединили 29 племен в 5 племенных групп: хунны, цзелу (кулы), сяньби, тангуты (ди) и тибетцы-цян (кян).

Но для нашего читателя этого обобщения недостаточно. Названия племенных групп, привычные китайскому уху, для европейца экзотичны и не вызывают каких-либо ассоциаций. Значит, надо сопоставить трагедию, разыгравшуюся в Северном Китае в IV-V веках, с событиями всемирной истории, дабы обнаружить соответствия между локальным и глобальным процессами. Это несложно, ибо разгадка лежит на поверхности. Основное содержание событий можно сформулировать так: Великое переселение народов в Восточной Азии[4].

Хотя описываемые события развертывались на территории нынешнего Китая, да и почти все источники написаны на китайском языке, относить историю «пяти племен и шестнадцати царств» только к синологии нельзя. Если бы нас интересовала проблема крушения древнекитайского общества или утраты и возвращения Китаем Срединной равнины, как в те времена именовался бассейн Хуанхэ, то наша проблема была бы только китаеведческой. Но ведь в поле нашего зрения лежит вопрос о смене хуннов, коренного населения восточной части Великой степи, в течение минувшего тысячелетия табгачами и тюрками, а также о приобретении кочевниками новой родины на берегах Мутно-желтой (Яшиль-огюз)[5] реки. В таком ракурсе весь огромный Китай для нашей проблемы только фон, и мы останемся в рамках номадистики.

Существовало мнение, что кочевая и китайская культуры несоизмеримы, что кочевники были дикарями, вторгавшимися в цивилизованный Китай, что Великая степь-китайская периферия, а «проблема хуннов-это проблема Китая»[6]. Против этого мнения говорит все доподлинно известное об истории Центральной Азии, и все-таки такое мнение существовало и не всегда встречало возражения. Почему? XIX век оставил нам в наследство концепцию, согласно которой только оседлые народы создали прогрессивную цивилизацию, а в Центральной Азии будто бы царили либо застой, либо варварство и дикость. Самое плохое в этой концепции было не то, что она неправильна, а то, что она предлагалась как достижение науки, не подлежащее критике. В этом-опасность любого предвзятого мнения.

Чтобы заставить рутинеров задуматься, нужен был аргумент сильный, бесспорный и наглядный. Таким оказались предметы искусства из алтайских[7] и монгольских[8] курганов. Все попытки усмотреть в них вариации китайского, иранского или эллинского искусства оказались тщетными. Культура кочевников I тысячелетия до н.э. была самобытна[9]. И, более того, она была высока, гораздо выше, чем культура кочевников XVIII-XIX веков, изученная многими этнографами досконально. А это значит, что самобытная степная культура кочевников, подобно европейской, индийской или китайской, переживала подъемы и упадки, т.е. находилась в развитии, а не в застое, как молчаливо предполагали некоторые европейские ученые[10].

Несмотря на устойчивый уровень техники и форм общежития, кочевническое хозяйство весьма изменчиво вследствие постоянного взаимодействия с природой[11]. Природная же среда изучаемого региона весьма разнообразна. Она зависит от рельефа, степени увлажнения и не в меньшей мере от окружения. Так, в Монголии, в зоне устойчивого антициклона, при наличии лесистых хребтов Хангая и Хэнтея целесообразно круглогодовое кочевание на подножном корму, а в Джунгарии и Тарбагатае, куда зимние циклоны приносят обильные осадки, создающие глубокий снежный покров, в те времена необходима была заготовка сена, и перекочевки совершались по вертикали-из степи на альпийские луга (джейляу). В экстрааридных районах Приаралья, лишенных горных хребтов, шло круглогодовое кочевание, но в ослабленном сравнительно с Монголией ритме[12]. Не меньшее влияние на развитие кочевников оказывало соседство то более или менее активного Китая, неоднократно пытавшегося завоевать Степь, то слабого Ирана или раздробленного Согда, ограничивавшихся обороной от кочевых соседей. Разные условия существования заставили кочевников избирать разные формы адаптации, что и определило известную самобытность разных народов Великой степи.

1

Гумилев Л.Н. Некоторые вопросы истории хуннов // Вестник древней истории. I960, N4.

2

Гумилев Л.Н. Хунну. М., I960. С. 237.

3

Pelliot P. Tokharien et Koutcheen // Journal Asiatique. 1934, I. С. 35.

4

См.: Grousset R. L'Empire des steppes. Paris, I960. C. 96 (далее-R. Grousset. L'Empire...).

5

Тюркское название Хуанхэ. См.: Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967. С. 288, прим. II. Приведена литература вопроса.

6

См., например: Вестник древней истории. 1962, N3.

7

Руденко С.И. Культура населения горного Алтая в скифское время. М., 1953.

8

Руденко С.И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.; Л., 1962.

9

С.И. Руденко принял мнение о принадлежности больших алтайских курганов (Пазырык) юэчжам (Культура Центрального Алтая в скифское время. М.; Л., I960. С. 175-176), самоназвание коих было sgwied-di, или Sogboi-согдийцы (Laufer В. The Language of the Jue-chi or Indo-Scythians. Chicago, 1917). Алтай, Джунгария и Хэси были завоеваны ими в IV в. до н.э., когда туранцы, почитавшие Митру, боролись с иранцами, принявшими учение Заратуштры (см.: Гумилев Л.Н. С.И. Руденко и современная этнография аридной зоны Евразийского континента // Этнография народов СССР. Л., 1971. С. 11-12).

10

Pritsak О. Stammesnamen und Titulaturen der altaischen Volker // Ural-altaische Jahrbucher. 1952, Bd 24, H. 1-2.

11

Гумилев Л.Н. Кочевой быт: от расцвета к исчезновению // Азия и Африка сегодня. 1968, N 2.

12

Гумилев Л.Н. Этно-ландшафтные регионы Евразии за исторический период // Доклады на ежегодных чтениях памяти Л.С. Берга, VIII-XIV, I960-1966. Л., 1968. С. 118-134.