Танец судьбы

– Да он просто псих!

– О! Эта леди говорит, что он ненормальный. – Пэм. подняла к потолку глаза и руки. – Ты видишь теперь, какой бред преследует меня последние четыре дня? Между тем ты не желаешь видеть его, поскольку он, заметь – в сердцах, ляпнул, что когда ты, искалеченная, прихромаешь к нему, то будешь ему не нужна. Боже! И за что только все это на меня свалилось? – Пэм поднялась. – Так вот, повторяю: мой дом, семья и я сама – все это к твоим услугам до тех пор, пока ты не встанешь на ноги, но я категорически отказываюсь от посредничества в ваших делах.

Выразив праведное негодование, Пэм направилась к двери.

– Кстати, мне звонила твоя мать и спрашивала, соблюдаешь ли ты предписания врача. Она просила передать, что позвонит завтра или послезавтра.

Блэр протянула руку, желая задержать подругу.

– Пэм! – позвала она. Та вернулась. – Пэм, спасибо тебе за все.

– Зачем ты так наглупила, Блэр? Ты же знала, что такая пробежка губительна для твоих ног.

Блэр пожала плечами, смахнула с глаз слезы и посмотрела в сострадательные глаза Пэм.

– Я люблю тебя.

На глазах Пэм выступили слезы.

– Я тоже люблю тебя.

Подруги помолчали, дав волю чувствам. Потом Пэм мягко, но настойчиво попросила:

– Разреши позвать к тебе Шона.

Блэр покачала головой.

– Нет, лучше не надо.

Пэм явно огорчилась.

– Ну и зря.

С этими словами Пэм вышла, злясь на глупость своих друзей, каждый из которых считал себя более рассудительным в делах житейских.

Во второй половине дня в комнату постучали.

– Войдите. – Блэр решила, что кто-то из детей спешит показать ей свои новые рисунки цветными мелками. У нее собралась уже коллекция из восемнадцати шедевров. О том, что изображено на них, знали только сами художники. Блэр приготовилась восхититься. Однако слова замерли у нее на губах: в комнату вошел Шон.

Они молчали, неотрывно глядя друг на друга и пытаясь увидеть признаки пережитых страданий. И он и она пришли к выводу, что со здоровьем все, видимо, в порядке, но складки на лбу и мешки под глазами свидетельствуют о душевном надрыве, который никто не лечит.

– Пэм сказала, что ты хочешь видеть меня, – заговорил Шон, остановившись между дверью и постелью Блэр.

– Она… – Блэр хотела сказать, что это неправда, но не смогла.

Шон был так печален, так встревожен, что на него было жалко смотреть. Шон явно мечтал, чтобы любимая женщина, на которую он навлек беду, простила его и сняла камень с его души. Блэр опустила глаза и посмотрела на его белые руки.

– Да, я… я… Пэм говорит, ты чувствуешь себя виноватым из-за того, что случилось со мной. – Она провела рукой по своим коленям. – Не надо, Шон. Ты тут ни при чем.

– Нет. Я во всем виноват, – с горечью возразил Шон. – Если бы я не попросил Эндрю подать мне гвозди, он бы не расшиб себе голову. А если бы я не позвонил тебе, ты не лежала бы здесь, мучаясь от боли и…

– У меня нет боли. Она прошла и. если я буду слушаться доктора, больше не вернется. Я в таком виде не только потому, что бежала к дому Пэм, – тепло улыбнулась Блэр. – Это просто стечение обстоятельств. И ты, кстати, предупреждал меня о том, что со мной может случиться.

Ей хотелось увидеть хоть тень улыбки на его лице, но Шона не убедили ее слова.

– Слава Богу, что с Эндрю ничего такого не случилось. Я-то подумал, что он потерял сознание, ударившись головой. Когда подъехал Джо, Эндрю уже пришел в себя, а вскоре примчалась Пэм и первым делом выругала нас за то, что мы пытались остановить кровь ее лучшим полотенцем. Пока мы с ней… Пока она заботилась о тебе, Джо отвез мальчика в пункт первой помощи, где ему наложили три шва.

Блэр засмеялась.

– Пэм говорит, что скоро снимут повязку.

– Хорошо бы у тебя все прошло так же легко, – тихо сказал Шон. – Что говорит доктор?

Шон прекрасно это знал, поскольку говорил с ним, когда тот вышел из дома Дельгадо. Пэм вызвала врача тотчас после того, как они с Шоном раздели Блэр и уложили ее в постель. Пэм настояла, чтобы он приехал в Тайд-лендс, поскольку Блэр нельзя привезти в Нью-Йорк. Доктор согласился за дополнительную плату.

После того как доктор вежливо, но твердо заявил Шону, что не намерен обсуждать состояние Блэр с посторонним, Шону пришлось сообщить ему, что он вовсе не посторонний. При этом он добавил, что, если доктор дорожит жизнью, ему лучше выложить все начистоту. Покосившись на мощные кулаки Шона, доктор почел за благо рассказать ему обо всем, что ждет Блэр в ближайшем будущем.

– Две недели я не смогу ни вставать, ни ходить. Затем начну понемножку передвигаться, делая сначала несколько шагов, но каждый день постепенно увеличивая нагрузки. Несколько раз в неделю придется ходить в больницу на ультразвук. Доктор рекомендует ударные дозы кортизона, но я считаю, что это ни к чему. Кроме того, я перестала принимать обезболивающее, – объявила Блэр твердо и решительно. Сделав вид, что не заметила протест, отразившийся на лице Шона, она продолжала: – Примерно через месяц он снова осмотрит меня и скажет о моем состоянии. – Голос Блэр внезапно изменился. – Если все будет хорошо, я спокойно восстановлю свои силы. Если нет, мне придется лечь на операцию. Тогда меня ждут многие месяцы лечения, и, скорее всего, я уже никогда не смогу танцевать. По крайней мере, профессионально.

Шон сохранял спокойствие. Рассказ Блэр точно соответствовал тому, что сообщил ему доктор. Глядя, как Блэр теребит край покрывала, он сказал:

– Но ведь операция и последующее лечение разорят тебя.

– Да, это так. – Глаза ее были по-прежнему опущены, и она не видела выражения муки, промелькнувшего на опечаленном лице Шона.

– Ясно.

– Ты говорил, что искалеченная я буду не нужна тебе. Если я…

– Блэр! – вскричал Шон, опускаясь на колени перед ее кроватью. – Ты из-за этого так горюешь? Ты считаешь, что больше не нужна мне?

Блэр кивнула.

– Шон! Ведь не исключено, что я превращусь в инвалида. Не смогу быстро ходить, и меня придется ждать. А вдруг у меня останутся шрамы и я буду передвигаться в инвалидной коляске до тех пор, пока…

– Блэр! Блэр! – переполненный нежностью и раскаянием, Шон опустил голову на ее одеяло. – Если даже тебе придется ползать на животе, ты все равно будешь нужна мне.

– Но ты же говорил…

Он поднял голову, и она увидела неподдельную муку на его лице.

– Прости меня. Миллион раз с того злосчастного дня я проклинал себя за то, что произнес эти жестокие и бездушные слова. Я был тогда вне себя. Все рушилось. Любя тебя всем сердцем, я отчаянно страдал от мысли, что моей любви тебе мало.

Блэр обвила руками его голову.

– Да, да, – сказала она с раскаянием. – Я была такой дурой, Шон. Вела себя как вздорная эгоистка. Прости, что отвергла твою любовь, не знала, как ответить тебе. Никто не любил меня так, а я все думала, как поступить, не решалась посвятить себя чему-то, кроме танцев. Я умела только танцевать и считала, что мое место на сцене. Ты открыл мне то, о чем я прежде и не догадывалась. Если мои перебинтованные колени – плата за то, чтобы снова испытать с тобой все это, то она невелика.

Шон погладил ей лоб и волосы своими большими руками.

– Дорогая, я надеюсь, что ты снова будешь танцевать. Я хочу этого. Если я пытался удержать тебя, то лишь потому, что боялся за твои ноги. Других причин не было. Блэр! Увидев, что ты упала, я думал, что умру.

– Я знаю, что ты хочешь снова увидеть, как я танцую, – сказала Блэр, улыбаясь, и тронула пальцем ложбинку на его подбородке. Затем с явным удовольствием погладила усы Шона. – Если я не смогу снова выйти на сцену, то стану одной из лучших преподавательниц танцевального искусства на Восточном побережье. Не надо забывать, что у меня здесь уже есть танцевальная школа. Правда, на некоторое время занятия в ней прервутся, но как только я смогу…

Он прижал палец к ее губам.

– Давай не загадывать. Тогда будет меньше разочарований.