Страница 15 из 93
Бедная мама! Память о ней в семье как-то растаяла! Отца Ася больше помнила, хотя погиб он только годом позже: бабушка и дядя постоянно вспоминали его слова, поступки, привычки, а от мамы как будто не осталось и следа... Собираясь в театр или на бал, мама часто надевала колье с двумя бриллиантами и уверяла, что бриллиантик побольше - Вася, а поменьше - Ася, и что в театре, глядя на них, она будет вспоминать своих детишек.
Ася вздрогнула, услышав шаги за своим креслом.
- Как ты тихо сидишь, - сказал подходя, Сергей Петрович.
- Я не слышала, как ты вошел, дядя Сережа! - сказала Ася, вскакивая и принимая из его рук скрипку. - У бабушки голова болит, а мадам пошла в костел. Мне поручено разогреть тебе ужин.
Она подумала, что в кухне сейчас темно... Никого нет... Бояться темноты в восемнадцать лет - это, конечно, очень стыдно, но все-таки очень не хочется идти. Мадам говорила, что видела вчера там мышь.
- Не хлопочи, детка, я сыт: перекусил в буфете. Посидим лучше у камина. Попадало моей стрекозе сегодня?
- Конечно, дядя! Разве я могу провести день благовоспитанно? Сначала попало мне и Леле за то, что начали играть в мяч и угодили в самоварный столик. Бабушка рассердилась и сказала, что мы могли попасть в севрскую вазу и что она уже много раз запрещала игру в мяч в комнатах. Потом пришла графиня Коковцева, а бабушка еще не вышла из ванной; мадам велела нам занимать ее, а нам с Лелей это показалось очень скучным и мы стали поочередно друг друга подменять... Получалось иногда, что фразу начинает одна, а кончает другая. Мадам заметила наши маневры и пожаловалась бабушке. Опять попало. Ну, а вечером попало уже мне одной за то, что я опять бросила свой берет и перчатки на бабушкином ломберном столике.
- Неисправимая егоза! А была ты у консерваторского профессора?
- Да, была. Он нашел, что за месяц занятий с Юлией Ивановной я сделала успехи, но рукой моей остался все-таки недоволен и дал мне несколько указаний, как держать кисть во время октав. Зато мое исполнение Шуберта ему, кажется, пришлось по душе - он очень долго и пристально посмотрел на меня, когда я кончила, и сказал: "Здесь мне делать нечего, прикоснуть-ся значит испортить!" Говорят, он похвал никогда не произносит, а вот, когда надо разносить и критику наводить, тут он беспощаден и бывает резок; ученице, которая играла передо мной., он сказал: "Идите лучше чулки вязать".
- А свой прелюд ты ему сыграла?
- Да. Ему понравился этот повторяющийся каданс, в котором я изображаю шорох падаю-щих листьев, но мне показалось, что он недоволен моими попытками сочинять: он сказал, что лучше мне не разбрасываться и что композиторство съело уже много талантливых пианистов. И еще он сказал: "Я вот стараюсь вложить в вас мастерство, а через год или два вы выйдете замуж и забросите рояль... Пианист должен быть аскетом". Я поэтому решила, что никогда не выйду замуж, я так ему и сказала, чтобы его успокоить. Отчего ты смеешься, дядя?
- Твои рассуждения иногда так по-детски забавны! Прежде я не хотел видеть тебя профессионалкой, зарабатывающей с помощью музыки, но жизнь складывается иначе, и теперь это лучшее, чего бы я мог желать! В детстве при звуках минорной музыки ты начинала жалобно плакать. Я уже тогда говорил, что ты. музыкальна. В четыре года ты не хотела засыпать без колыбельных Лядова и Чайковского. В Березовке, войду, бывало, к тебе в детскую, а ты прыга-ешь в кроватке и повторяешь: "Хочу гули-гуленьки!" Ты уже тогда была общей любимицей. Ну, а теперь скажи мне, какая кошка пробежала между тобой и Лелей? Кажется, Леле наскучили все наши увлечения, весь тот мирок, который мы себе создали, чтобы скрасить невыносимую жизнь.
Она тревожно и озабоченно взглянула на него:
- Дядя, милый, я вижу теперь, что счастлива была я одна и не замечала этого!
Как он любил эту детскую изменчивость ее лица! Она вдруг снова улыбнулась:
- Помнишь, дядя, как мы вернулись с тобой в прошлом году с представления "Китежа"? Помнишь, какой был восторг? Как мы полночи подбирали на рояле запомнившиеся нам отрывки, пока бабушка не поднялась с постели и не разогнала нас по углам. Ты был тогда безработный и на ужин была только вобла с пшенной кашей, а комнаты не топлены, потому что нет дров... Но мы так были счастливы, что не замечали этих невзгод! Какая дивная была тогда весна!
- Помню, - отозвался он и, улыбнувшись, стал смотреть в окно.
- Весна! - проговорил он и умолк, вновь погруженный в невеселые думы. - Вчера Нина... Нина Александровна пела мне романс, которого я прежде не слышал: "Дух Лауры" Листа, слова Петрарки. Боже мой, как это прекрасно! Какая редкая женщина - Нина Александровна! В нетопленной комнате, полуголодная, всегда без денег, затравленная семейными несчастиями - и всегда увлеченная искусством.
- Она много страдала?
- Она пережила много горя, Ася. Замуж она вышла тотчас по окончании Смольного, совсем юной, а тут - гражданская война; муж ее - кавалергард князь Дашков - убит в Белой армии, в Крыму; отец - у себя в имении отрядом латышских стрелков, который грабил округу. Тогда же она потеряла и ребенка. Как видишь, одно несчастье за другим, а теперь постоянные неприятно-сти за титул. Она с ее голосом могла бы быть на первых ролях в Мариинском или Большом, а вынуждена петь на окраинах, по рабочим клубам. Хорошо еще, что ее в Капелле держат. Капел-ла и филармония - последние прибежища гонимой нашей аристократии - барон Остенсакен, Половцева, Римские-Корсаковы, брат и сестра, многие... Надолго ли?.. В следующий раз, когда ты увидишь Нину Александровну, постарайся быть с ней поласковей; она очень нуждается - она так одинока! Ты сумеешь.
- Дядя Сережа...
- Что, милая?
Сидя около него на полу, она положила щеку ему на руку, доверчиво глядя ему в глаза, и он видел, как ее щеки становились все розовее и розовее.
- Она, значит, твоя невеста? Да?
Он поднял за подбородок ее просиявшее личико.
- Так ты этого хочешь?
- Конечно, хочу! Я бы так ее берегла, я бы так старалась, что бы она была счастлива! Я научусь аккомпанировать ей и без конца буду слушать, как она поет. Ты уже сделал предложение?
Сергей Петрович замешкался с ответом, и тут в дверь сильно четыре раза подряд стукнули. Звонок с недавних пор не работал.