Страница 25 из 28
— Против этого способа женщины бессильны бороться, — продолжал Джонсон, — и за мужчинами, которые им пользуются, нужно следить в оба. Я бы даже преследовал их по закону. Ведь это значит играть на самых святых чувствах! Ловить надо таких молодчиков, ловить и разоблачать!
— Ну а если тот человек не задумал ничего худого, если у него просто характер такой, — жалобно сказал Гэбриель. — Он, может, и к женщинам не привержен, и жениться совсем не хочет, — просто такая у негр повадка.
— Черта с два повадка! — сказал неумолимый Джонсон. — Нас-то ему не провести! Хитрющая бестия — не сомневайся!
Отклонив все уговоры повременить, Гэбриель не спеша поднялся, направился к двери и, промолвив что-то о дурной погоде (нарочито небрежным тоном, чтобы показать, что спор ни в малейшей мере не взволновал его), пропал за пеленой дождя, который лил не переставая вторые сутки и успел превратить единственную улицу Гнилой Лощины в бурлящий желтый поток.
— Гэйб сам не свой сегодня, — сказал Джонсон. — Утром я слышал, что его разыскивает адвокат Максуэлл. Что-то у него стряслось. Гэйб — славный парень. Звезд с неба он, конечно, не хватает, зато за больными ходит замечательно, а в поселке, вроде нашего, — это великое дело. Жаль, если он забросит своих пациентов.
— Уж не замешана ли тут женщина? — усомнился Бриггс. — Он, похоже, разволновался, когда ты сейчас заговорил о женщинах. Некоторые считают, — продолжал Бриггс, понижая голос и оглядевшись вокруг, — что Олли, которую он выдает за сестру, на самом деле его дочь. Нянчиться, как он с ней, и ночь и день, забыть про баб, про выпивку, про карты, про друзей, — на это пойдешь только ради родной дочери. Не встречал я таких любящих братьев!
— Да и вся эта история про Голодный лагерь и тому подобное не очень-то похожа на правду, — вмешался один из собеседников. — Лично у меня всегда были сомнения.
— Что бы там ни случилось — его забота, — подвел итоги Джонсон, — и меня нисколько не касается. Бывало, конечно, что я говорил Гэйбу, кто чем захворал и даже давал некоторые полезные советы, как кого лечить, но я не стану попрекать его этим, даже если он и влопался в какую-нибудь нехорошую историю.
— Скажу со своей стороны, — добавил Бриггс, — что если я позволял ему приходить ко мне и лечить больного мексиканца, это вовсе не значит, что я взял на себя поручительство за его нравственность.
Приход в лавку покупателя прервал дальнейшее обсуждение моральных качеств Гэбриеля.
Между тем злосчастный объект этой дискуссии пробирался по улице, прижимаясь к стенам домов, чтобы спастись от пронзительного ветра, пока не вышел на тропу; тропа сперва сбегала вниз, в лощину, а потом поднималась по противоположному склону холма прямо к его хижине. Гэбриель остановился. Спускаться можно было, только пройдя возле самого пансиона миссис Маркл. Но не значило ли это — в свете только что услышанного — подвергнуть себя новой опасности, бросить безрассудный вызов судьбе. Взбудораженному воображению Гэбриеля представилось сперва, как вдова и Сол совместно набрасываются на него и заставляют зайти к ним в гости, потом другая устрашающая картина — как он пытается проскользнуть незамеченным и вызывает тем приступ истерики у миссис Маркл. Попасть домой можно было и другим путем, обойдя лощину по гребню горы; это значило, правда, сделать крюк в три мили. Недолго раздумывая, Гэбриель зашагал в обход.
Задача была нешуточной; идти Гэбриелю приходилось все время против ветра, дождь хлестал ему прямо в лицо. Зато трудности пути, требовавшие от нашего героя напряжения всех физических сил, захватили его внимание и помогли отвлечься от нелепых страхов Когда Гэбриель добрался до гребня, он впервые по-настоящему увидел, что успели натворить дожди, шедшие без малого уже неделю. Неприметный горный родничок, из которого всего две недели тому назад, гуляя с Олли, он напился свежей воды, — превратился в водопад; ручей, через который они оба перескочили без труда, стал бурлящей рекой; в низинах прямо на глазах росли и ширились озера; а дальняя долина сплошь была залита поблескивающей водой. В ушах звенело от бульканья и журчания.
Через полчаса, когда Гэбриель уже одолел не менее двух третей своего пути, перед ним открылось узкое обрывистое ущелье, по которому проходил почтовый тракт из Уингдэма в Мэрисвилл. Подойдя поближе, Гэбриель увидел, что горная речушка, протекавшая вдоль почтового тракта, вздулась до самых берегов и кое-где залила дорогу.
— Сегодня езда здесь будет невеселая, — пробормотал Гэбриель, раздумывая об уингдэмском дилижансе, который вот-вот должен был появиться из-за поворота, — опасная будет езда; а особенно если лошади попадутся пугливые. Впрочем, это не самое страшное испытание, какое может выпасть человеку, — прибавил он, обращаясь мыслью к миссис Маркл. — И я хоть сейчас поменялся бы местами с Юба Биллом; сел бы вместо него на козлы, а Олли посадил бы в дилижанс.
Но тут внимание Гэбриеля привлекла открывшаяся его взору уингдэмская плотина, и в то же мгновение он не только полностью забыл о миссис Маркл, но вообще как бы стал совсем другим человеком. Что там приключилось? Для неискушенного взора — ничего страшного. Правда, водохранилище было переполнено и вода с ревом бежала через водосброс. Ну и что же? Даже специалист и тот сказал бы, что сток лишней воды ничем не угрожает плотине. Так в чем же дело? А дело было в том, что примерно посередине грубо сложенного глинобитного тела плотины просачивалась вода и узкой струйкой изливалась на низлежащие утесы и на почтовый тракт в каньоне. Плотина была размыта!
Для человека отважной души не могло быть сомнения в том, как поступить. Куртку и всю лишнюю одежду долой! Вниз — со скалы, цепляясь за камни, за выскальзывающий из рук чимизаль и полусгнившие корни деревьев! Вниз в каньон, рискуя на каждом шагу поломать себе руку или ногу, а то и совсем лишиться жизни. А потом — во весь дух по почтовому тракту навстречу дилижансу, пока он еще не въехал в узкое ущелье! Но, чтобы выполнить все это с самой малой затратой энергии — о, как она ему еще будет нужна! — с самой тщательной экономией физических сил, с изяществом горца и мощью исполина, чтобы выполнить это безупречно и четко, без единого промаха, словно не под влиянием минуты, а после длительной специальной тренировки, — нужно было быть Гэбриелем Конроем. А если бы вы увидели его, когда, спустившись вниз, ос перешел на широкий размашистый бег, пригляделись к его невозмутимо серьезному, даже не тронутому волнением лицу, к исполненному спокойной решительности взгляду, наверно, сказали бы: это какой-то могучий великан, надумав поразмяться, свершает свой привычный моцион.