Усадьба

Пикок стоял, засунув руки в карманы штанов. На голове у него была старая соломенная шляпа, маленькие глазки смотрели в землю; его лошадь, привязанная к тому, что оставил от изгороди его отец, тоже смотрела в землю - она пощипывала траву. Образ мистера Пендайса, отстаивавшего от огня его конюшню, не давал Пикоку покоя. Он чувствовал, что с каждым днем этот образ тускнеет и, может быть, однажды растает совсем. Он чувствовал, что старая, освещенная неприязнь, завещанная ему его отцами, уже глухо шевелится в нем. И вот он пришел сюда проверить, что останется у него от чувства благодарности при виде этой разломанной изгороди. Когда перед ним вдруг возник сквайр, глаза его забегали, как у свиньи, получившей неожиданно удар сзади. Точно само Провидение, знающее все обо всем и обо всех, привело сюда в эту минуту мистера Пендайса.

- Здравствуйте, сквайр. Сушь какая, а! Дождя надо. Если дождей не будет, я останусь без сена.

Мистер Пендайс отвечал:

- Здравствуйте, Пикок. А по-моему, на ваши луга любо глядеть!

И оба отвели глаза в сторону: как-то неловко было смотреть друг на друга.

После некоторого молчания Пикок сказал:

- Как с моими воротами, сквайр? - Но в его голосе не было твердости, ибо благодарность в нем еще не угасла.

Сквайр желчно взглянул направо и налево, на пустое место, где прежде стояла изгородь, и вдруг его осенило: "Предположим, я поставлю ему новые ворота, согласится ли он... согласится ли он, чтобы я огородил Уорстед Скоттон?"

Он посмотрел на квадратную, обросшую бородой физиономию Пикока и отдался на волю того инстинкта, который был так зло охарактеризован мистером Парамором.

- А чем вам не нравятся ваши ворота, Пикок?

Пикок взглянул сквайру прямо в глаза и ответил уже твердым голосом, в котором слышалось грубоватое добродушие.

- Да как же, одна половина совсем сгнила. - И он с облегчением вздохнул, почувствовав, что от благодарности в его душе не осталось и следа.

- А мне помнится, что ваши ворота покрепче моих. Эй, Джон! - И, пришпорив кобылу, мистер Пендайс поехал было прочь, но тут же вернулся.

- Как здоровье миссис Пикок? А миссис Пендайс уехала в Лондон.

Коснувшись рукой шляпы и не дождавшись ответа Пикока, мистер Пендайс ускакал. Он проехал мимо фермы Пикока и через приусадебный луг выбрался к крикетному полю, устроенному на его земле. Матч-реванш с командой Колдингэма был в разгаре, и сквайр попридержал лошадь, чтобы посмотреть на игру. Через поле в его сторону не спеша подвигалась высокая фигура. Это был Джефри Уинлоу. Мистер Пендайс сделал над собой усилие и остался на месте.

- Мы вас побьем, сквайр! Как поживает миссис Пендайс? Передайте ей привет от моей жены.

Озаренное солнцем лицо сквайра покраснело, но не только от жарких лучей.

- Спасибо, - ответил он, - миссис Пендайс хорошо себя чувствует. Она сейчас в Лондоне.

- А вы туда собираетесь в этом году?

Взгляд сквайра скрестился с ленивым взглядом Джефри Уинлоу.

- Нет, пока не собираюсь, - проговорил он медленно.

Высокородный Уинлоу вернулся на свое место.

- Мы в одну секунду вышибли беднягу Бартера, - сказал он через плечо.

Сквайр увидел, что откуда-то сбоку к нему приближается и сам мистер Бартер.

- Нет, вы поглядите вон на того левшу, - сказал священник сердито. - Он играл не по правилам. Этот Лок - такой же судья, как...

Он замолчал: его вниманием снова завладела игра.

Сквайр, возвышавшийся на своей кобыле как изваяние, ничего не ответил. Вдруг в горле у него что-то булькнуло.

- Как ваша жена? - спросил он. - Миссис Пендайс собиралась навестить ее. Но, знаете ли, она сейчас в Лондоне.

Священник следил за игрой и, не поворачивая головы, ответил:

- Моя жена? Прекрасно! Ах, еще один! Нет, Уинлоу, это уже никуда не годится!

Послышался приятный голос высокородного Уинлоу:

- Будьте добры, не отвлекайте игроков.

Сквайр дернул поводья и поскакал дальше, а спаньель Джон, ждавший на почтительном расстоянии, затрусил следом, высунув язык.

Сквайр выехал сквозь ворота на аллею, ведущую к усадьбе, вдоль которой по обеим сторонам тянулись заросли, и спаньель Джон, чуя справа и слева дичь, без устали вертел носом и хвостом. Здесь царила прохлада. Июньская листва образовала над головой шатер, который прорезала голубая полоса неба. Среди дубов, буков и вязов там и сям виднелись сиявшие белизной березы, точно взятые в плен более мощными деревьями, толпившимися в восхищении вокруг своих пленниц и боявшимися теперь, как бы эти феи леса не вырвались на свободу. Они знали, эти мощные деревья, что если березы исчезнут, то лес потеряет свою красу, свое достоинство и перестанет быть лесом.

Мистер Пендайс спешился, привязал лошадь к дереву и сел под одну из берез на поваленный ствол вяза. Спаньель Джон тоже сел и уставился преданным взглядом на своего хозяина. Так они сидели оба и думали, но думали они о разном.

Под этой самой березой Хорэс Пендайс целовал Марджори, когда привез ее в первый раз в Уорстед Скайнес. И хотя он не видел никакого сходства между ней и этой березой (это пристало бы только какому-нибудь бездельнику-мечтателю), он вспоминал сейчас тот давно отошедший в прошлое полдень. Но спаньель Джон не думал об этом полдне, память отказала ему: ведь он родился спустя двадцать восемь лет после того дня.

Мистер Пендайс долго сидел так в обществе своего спаньеля и своей лошади, и время от времени, как верная звездочка, поглядывал на него блестящий собачий глаз. Солнце, тоже блестевшее ярко, вызолотило стволы березы. В кустах закопошились птицы и зверушки, встречая вечер. Кролики, метнув удивленный взгляд на спаньеля Джона, стремительно исчезали в траве. Они знали, что у человека, если с ним лошадь, не бывает ружья, но поверить в добрые намерения этого черного, мохнатого существа, чей нос вздрагивал, .едва они приближались, они никак не могли. Заплясали в воздухе комары, и с их появлением все звуки, запахи, краски стали звуками, запахами, красками вечера. И на сердце сквайра тоже опустился вечер.

Медленно, с трудом он поднялся с бревна, сел на лошадь и поехал домой. И дома будет одиноко, но там все-таки легче, чем в лесу, где пляшут в воздухе комары, где шуршит, движется, гомонит всякая тварь, и длинные тени, и солнечный луч скользят по стволам деревьев, и все равнодушно к своему владыке - человеку.