Страница 10 из 24
Семибратов переждал шум аплодисментов. Потом наклонился к сидевшему в президиуме Николаю Александровичу Емельянову, сестрорецкому рабочему, оберегавшему жизнь Ленина в июле 1917 года, взял у того листок бумаги и, заглядывая в него, стал называть вещи, которыми пользовался Владимир Ильич в Разливе. Лодка с веслами, чайник для костра, топорик... Зал откликался аплодисментами.
Но вот наконец Семибратов заговорил о броневике, и с первых же слов его у Сергея Ивановича отлегло от сердца.
- Подготавливая совещание, - сказал Константин Ермолаевич, - мы, естественно, стремились пригласить всех, кто помог бы разрешить вопрос о броневике. Однако некоторые пригласительные билеты нам не удалось вручить. Возвратила почта, не помог и адресный стол...
В зале заинтересовались:
- А кто они такие?
- Сейчас скажу. По сведениям, которыми мы располагаем, эти товарищи в исторический день третьего апреля тысяча девятьсот семнадцатого года находились в броневике или возле него в тот момент, когда Ленин говорил речь. Они были солдатами бронедивизиона и уж, конечно, как специалисты, досконально знали машину. Молодые большевики, эти товарищи по зову ЦК, рискуя навлечь на себя тяжелую военную кару со стороны Временного правительства, вывели броневик для встречи Ленина... Представляете, как эти люди были бы желанны сегодня на нашем совещании!.. Впрочем, один из этих нужных товарищей здесь.
И председательствующий вопросительно посмотрел в сторону. Там, за ступенькой, ведущей в президиум, у стены суетился человек в темных очках. Он развешивал на стойках обширные листы бумаги. Это были куски из плана Ленинграда, сильно увеличенные и ярко раскрашенные.
По неуверенным, стесненным движениям и по тому, как человек старательно примеривался указкой к каждому плакату, Домокуров понял, что перед ним если не слепой, то уж во всяком случае едва зрячий. И подумал с сочувствием: "Ну зачем такого инвалида беспокоить? Можно было и к нему поехать".
Семибратов спросил человека в очках: готов ли он?
- Сейчас, сейчас, - ответил тот, нервно взмахнув указкой, как бы защищаясь.
- А вы не торопитесь, Федор Антонович, - сказал Семибратов успокаивающе, - заканчивайте свои приготовления. - И объявил, что первое слово предоставляется профессору Фатееву.
"Льву Галактионовичу", - мысленно подсказал Домокуров.
- ...Льву Галактионовичу! - добавил во всеуслышание председательствующий и сел.
Из-за стола президиума, опершись на него обеими руками, с усилием поднялся старик. В крупной фигуре его было что-то горообразное. И, как белое облако на склоне горы, во всю грудь борода.
Лев Галактионович взошел на трибуну. Начал речь.
Это была предыстория ленинского броневика. Профессор говорил свободно, даже ораторски красиво, а материал прямо-таки заворожил слушателей своей колоритностью.
Домокуров улыбнулся, вспомнив, как смешно они встретились после письма, пришедшего Домокурову из Москвы от архитектора Щуко.
* * *
Васильевский остров. Одна из многочисленных линий - похожих одна на другую улиц.
Старинный подъезд с полустершимся железным скребком для ног возле ступени. Старомодно выглядели и женщины в квартире, которые вышли вдвоем на звонок. Одинаково одетые, одинаково причесанные, они, даже не дослушав посетителя, дружно ответили: "Нет дома!" - и захлопнули дверь.
Домокуров, запасшись терпением, пришел во второй раз, пришел в третий...
Медная дощечка с витиевато вырезанной фамилией профессора, твердым знаком и буквой ять уже наводила уныние своей знакомостью, когда Домокуров наконец заставил старушек выслушать себя. На шум вышел профессор.
- Тетушка Глаша! - Старик устрашающе выкатил глаза на одну из женщин. Тетушка Праксея! - оборотился он к другой. - Что здесь происходит? Не могу я работать под ваше кудахтанье! А вам что угодно, молодой человек?
Записка от академика Щуко произвела нужное действие. Через две-три минуты Домокуров уже сидел в кресле, с любопытством осматриваясь в кабинете ученого.
Книги, книги, книги, за которыми и стен не видно; стойкий запах старинных кожаных переплетов; в овальных и прямоугольных рамках фотопортреты знаменитых людей с дарственными надписями.
Профессор еще раз прочитал записку; было видно, что весточка из Москвы доставила ему удовольствие. Затем отложил записку, расчистил перед собой стол, и лицо его сразу приняло деловое выражение.
Домокуров понял, что здесь лишним временем не располагают, поэтому начал без обиняков:
- А сами вы, Лев Галактионович, видели исторический броневик?
- Довелось... - Старик прошелся ладонью по бороде, от подбородка вниз, по пышному ее вееру. - Довелось, довелось... Только в те стародавние времена интересующий вас, молодой человек, броневик не был ни историческим, ни даже особо чем-нибудь примечательным. Я говорю о тысяча девятьсот пятнадцатом годе.
- О пятнадцатом? - Домокуров от неожиданности рассмеялся, подумал: "Этак можно и до сотворения мира допятиться!"
А профессор:
- Рассмешил вас? Конечно, пятнадцатый год - не семнадцатый. Даже эпохи разные. И вероятно, у вас в мыслях зародилось ироническое: "А способен ли, дескать, ты, старина Фатеев, доказать, что броневик тысяча девятьсот семнадцатого, с которого выступил Владимир Ильич Ленин, одна и та же машина?"
- Именно это я и подумал... - смущенно признался Домокуров. Но тут же к старику появилось доверие...
* * *
Фатеев потянулся к ящику с сигарами. Задумчиво обрезал одну из них настольной гильотиной, раскурил и начал так:
- Существовал, знаете ли, любопытный народец - прокатчики. Прошу не путать. Имеются в виду не рабочие прокатных станов на Урале или в Донбассе. Там народ заводской, степенный... Но были прокатчики и другого рода-племени. Знавал я их по своей служебной должности как инженер Санкт-Петербургской городской управы...
Фатеев припомнил времена - самое начало века, когда по улицам Петербурга наряду с конками побежали вновь изобретенные экипажи. Без лошадей - на бензиновом моторе.
Молодому инженеру городские власти вменили в обязанность наводить порядок в новом и небезопасном виде транспорта.
Своевольничали и досаждали ему так называемые машины на прокате. Это были автомобили самой неожиданной формы, яркой, рекламной раскраски. Стоянка их была у Гостиного двора на Невской линии.
Надрывали голоса зазывалы: "Эй, эй, господин, пожалуйте ко мне! "Жермен-штандарт" - лучший автомобиль в мире. Для видных господ!", "Мадам, покорнейше прошу "Дедион-бутон" - специальный дамский автомобиль, не дергает, не стреляет, самого нежного хода! Пожалуйте ваши покупочки, мадам. Садитесь", "Господа, молодые люди, кого с ветерком? И-эх, прокачу!"
Так заманивали шоферы прокатчики из почтеннейшей публики седоков. Работали они от хозяев, каждый гнался за выручкой, поэтому считались только с капризами пассажиров, но никак не с правилами уличной езды. Шальной, отчаянный был народ.
Прокатчики побаивались городского инженера. Мудреного его отчества не выговаривали, а просто: "Держись, ребята, колокольня идет!"
Прогонит инженер с Невского и пропала выручка: клиенты только на Невском.
- Хочу, чтобы вы взяли на заметку одного из прокатчиков, - сказал профессор. - Известен был под кличкой Вася-прокатчик. Виртуоз за рулем, любимец публики! Никто из шоферов на прокате не собирал такой выручки, как этот сорвиголова. Но не вылезал у меня из штрафов... Записали Вася-прокатчик? Отлично. Последуем дальше. - И Лев Галактионович продолжал: - Году в пятнадцатом, в разгар войны и не особенно удачных для России сражений с немцами, царское правительство закупило в Англии автомобили под броней. Это была боевая новинка. Поставки броневиков для русской армии выполняла по преимуществу фирма "Остин". Новинку осваивали в Петрограде. И уже отсюда, укомплектовав людьми, отправляли броневики на фронт.
Лихие ребята-прокатчики стали первыми шоферами броневиков. Много ли их в России было, шоферов? А бронемашины из-за границы идут и идут. Военные власти забеспокоились: кого сажать за руль? Решили открыть школу шоферов. Лев Галактионович был тогда уже крупным специалистом автомобильного дела. К нему обратились за советом.