Страница 116 из 116
— Да! — Месроп поднялся с корточек и закряхтел. — Есть такой грех. Ну, мне пора!
— Куда спешишь? — удивился Виктор. — Пойдем ко мне. Теперь никто тебя не обидит. Погости, отдохни. Хочешь, назначу старшим советником?
— Хватит с тебя и Мартына, — хмыкнул Месроп. — Кланяйся ему. И не обижай, он ведь старый уже. Как и я. А он тебе еще пригодится. Доподлинно не знаю, но чувствую, как далеко отсюда, близ теплых морей зреет страшная сила, непонятная, могущественная. Хлынет скоро неудержимым потоком. Придется тогда и Москве, и Казани искать дружбы далеко окрест, может, и туранцы придут с миром, да и не только они. Копи силы и друзей, скоро волна пойдет…
— Остановим! — уверенно сказал Виктор.
— Надеюсь, — с сомнением ответил Месроп. — Но боюсь, что это забота уже не твоя, а твоего ребенка.
— А хоть бы и так! — пожал плечами Виктор. — Он и остановит.
— Но кто же тогда остановит его? — еле слышно проворчал Месроп.
Виктор пожал плечами.
— Мы еще увидимся? — спросил он.
— Откуда я знаю? — всплеснул руками Месроп. — Если не умрем, обязательно свидимся. С этими недожаренными ребятками надо держать ухо востро. Кто знает, может, сработала окаянная машина и сейчас посланник движется в прошлое. Дойдет до нужного места — времени, прирежет меня беззащитным младенцем, и все! Был ты Правитель, а не успеешь сказать «ой» — уже сидишь по уши в дерьме и рад, что только по уши. И ничего не было ни подвигов, ни доблести, ни славы. Другая память, другая жизнь… Ладно, шучу. Это чтоб тебе власть медом не казалась.
— Хорошо, — сказал Виктор. — Я обдумаю твои слова. Но ответь, где мой сын? Почему ты скрываешь его от меня? Я не верю в чушь с предзнаменованиями и пророчествами.
— Не веришь и правильно делаешь! — Глаза Месропа блеснули. — Я повторяю — вы встретитесь, когда наступит срок. Даже если после этого больше ничего не будет. Ребенок в надежном месте. Хорошо учится. Мы перебираем имена, и когда-нибудь…
Запнувшись, Месроп перевел взгляд на утреннее зарево над деревьями.
— Прощай!
— Нет, скажи мне…
Послышался топот, ржанье, голоса, на краю пустыря показались всадники. Ирина и Андрей вскочили, но, разглядев приближавшуюся кавалькаду, перевели дыхание. Впереди скакала Ксения, по левую руку Мартын, держа руку на мече и посматривая по сторонам, а за ними два десятка воинов из дворцовой гвардии. Виктор пошел им навстречу, потом, спохватившись, оглянулся. Но Месропа и след простыл. Только шевелились кусты за колонной, на которой стояли две фигуры, плотно обвитые зеленым плющом.
Ксения спрыгнула прямо к нему в объятия и замерла. Он крепко обнял ее, прижал голову к сердцу и почувствовал, как странное тепло разливается в нем.
Он прижимал ее к себе, и ему было наплевать, чары ли это, наваждение или приворот. Он любил Ксению, а она любила его. Предупреждение Месропа его не испугало. Гонец в прошлое не пугал его. В конце концов, он сам был гонцом, и будущее перед ним. Он не боялся Борова сейчас, и плевать на него во все времена.
Мартын что-то негромко сказал Андрею, парень рассмеялся, но Ирина цыкнула на него. Юноша опустил голову и ковырнул носком сапога ком земли, выбитый лошадиными копытами. Земля осыпалась, в сторону покатился небольшой кругляш. Андрей нагнулся, поднял и обтер листом лопуха. В середине тяжелого граненого кругляша была дыра. Андрей выбил пальцем землю и обнаружил, что внутри идет резьба. Потер о куртку — из-под грязи блеснуло желтым. Протянул находку Мартыну, тот улыбнулся, взвесил в руке и сказал, что это не золото, а латунь. Вернул гайку Андрею, и тот зашвырнул ее в кусты.
Наступило утро. Виктор хотел рассказать Ксении о встрече с Месропом, о сыне, но передумал. Искры в ее глазах завораживали, ему казалось, что звезды кружатся над ним, и это было настолько важно, обещало разгадку таких великих тайн, что недавний разговор на поляне сделался незначительным. События происходят именно так, как должны происходить. Мысль эта почему-то была существенней, чем все дела. Дела подождут, а пока… ему было просто хорошо стоять вот так и молчать. Его взгляд остановился на фигурках, венчающих колонну. Он вспомнил: когда-то можно было разглядеть мальчика и птицу, позеленевшие тела, прижавшиеся друг к другу.
Сын… Что ж, придет время, и они встретятся. А пока пусть его мальчик и Месроп ведут счет именам. Но что это значит? Может, память Месропа или вселившаяся в него душа Саркиса упрямо возвращается к прошлому, и рано или поздно они набредут на слово распада, и тогда исчезнет мир в сером пыльном хаосе?
Не страшно. Он рядом с Ксенией, и тепло любящей женщины согревает его. Такое мгновение стоит целой жизни, подумал он, и мысль была непривычна.
Пусть все идет как идет, решил он. И если когда-нибудь наступит конец, его или мира, то воспоминание об этих минутах согреет душу. Нет места леденящему страху, холод спокойствия больше не обманет и не обольстит его, и не рок, не предначертание судьбы или замыслы людей поведут его, а любовь. Вечность или мгновение, но так все и будет до тех пор, пока бронзовые фигуры на постаменте не расточатся прахом.
Или еще дольше.