Сокровенные тайны

Вытянув из земли травинку, Джуниор стал крошить ее пальцами.

– В девятом классе. До тех пор я учился в Далласе в интернате.

– Сами так решили?

– Мать решила. Она не желала, чтобы я набрался неподходящих, с ее точки зрения, манер у детей нефтяников и ковбоев, поэтому каждую осень меня отправляли в Даллас. Долгие годы мое воспитание было яблоком раздора между матерью и отцом. Он наконец настоял на своем, заявив, что надо же мне когда-нибудь узнать, что на свете существуют и другие люди, не одни только «бледные маленькие ублюдки» – это я его цитирую – из частных школ. И в ту же осень записал меня в пурселлскую среднюю школу.

– Как перенесла это ваша мать?

– Не слишком хорошо. Она была решительно против, но поделать ничего не могла. Там, откуда она родом…

– Откуда же?

– Из Кентукки. В свое время ее отец был одним из лучших коневодов в стране. Это он вывел победителя знаменитых скачек «Тройная корона».

– А как она познакомилась с вашим отцом?

– Ангус поехал в Кентукки покупать кобылу. А вернулся с кобылой и с моей матерью. Прожив здесь более сорока лет, она до сих пор придерживается традиций семейства Пресли, в том числе – отправлять всех отпрысков в частную школу. А папа не только записал меня в рядовую пурселлскую школу, но еще и настоял, чтобы я играл в футбольной команде. Тренеру эта мысль пришлась не очень-то по душе, но отец купил его, пообещав обеспечить формой всю команду, если он меня возьмет, ну и…

– Ангус Минтон слов на ветер не бросает.

– Уж будьте покойны, – засмеялся Джуниор. – Говорить ему «нет» без толку, он его не слышит; так я стал играть в американский футбол. Если бы не отец, я бы и близко к полю не подошел и в первую же тренировку меня изметелили бы до полусмерти. Ребята меня, ясное дело, невзлюбили.

– За то, что вы самый богатый мальчик в городе?

– Да, работенка эта нелегкая, но кому-то же ее надо делать, – обаятельно улыбаясь, ответил он. – Во всяком случае, когда я в тот вечер пришел домой, то заявил отцу, что с одинаковой силой ненавижу и пурселлскую среднюю школу, и футбол. Сказал, что мне намного больше нравятся бледные маленькие ублюдки, чем такие громилы, как Рид Ламберт.

– И что было потом?

– Мама рыдала до истерики. Отец ругался и неистовствовал. Потом вывел меня во двор и бросал мне мяч до тех пор, пока я, ловя его, не разодрал себе в кровь все руки.

– Какой ужас!

– Да нет, что вы. Он же это делал ради меня. Он знал то, чего я знать не мог: здесь вся жизнь – игра; еда, выпивка, сон – все вертится вокруг футбола. Слушайте! – воскликнул он. – Я тут разболтался о пустяках, а вы небось замерзли.

– Нет.

– Точно?

– Да.

– Хотите уйти?

– Нет. Хочу, чтобы вы продолжали болтать о пустяках.

– Это официальный допрос?

– Это разговор, – довольно резко сказала она, и он ухмыльнулся.

– Суньте, по крайней мере, руки в карманы. Взяв се ладони, он направил их в карманы ее жакета, сунул поглубже и погладил поверх меха. Алекс возмутил этот интимный жест. Бесцеремонный и в данных обстоятельствах крайне неуместный. Однако, решив не заострять на этом внимание, она сказала:

– Итак, насколько я понимаю, в команду вы все же вошли.

– Да, во вторую команду школы, но не выступал ни в едином матче, кроме самого последнего. В районном чемпионате. Он опустил голову и задумчиво улыбнулся.

– Разрыв был в четыре очка, не в нашу пользу. Обычный гол нас уже бы не спас. До конца тайма оставались считанные секунды. Мяч был у нас, но ситуация на поле была безнадежная, да и лучшие принимающие игроки еще раньше получили травмы.

– О господи.

– Я же вам сказал, футбол здесь – дело кровавое. Короче говоря, когда очередную звезду бегом выносили на носилках с поля, тренер поглядел на скамью запасных и выкрикнул мое имя. Я чуть штаны не обмочил.

– И что же дальше?

– Я сбросил пончо и побежал к своим; был тайм-аут, они стояли, сбившись в кучу. Из всех игроков только на мне была чистая фуфайка. А защитник…

– Рид Ламберт? – Алекс знала это по газетным отчетам.

– Да, мой кумир, повергавший меня в ужас. Увидев, что иду я, он довольно громко застонал, а потом, когда я сообщил, какую комбинацию предложил мне сыграть тренер, застонал еще громче. И, глядя мне в переносицу, сказал: «Ну, щенок, если я брошу тебе этот чертов мяч, смотри не упусти его, а то хуже будет».

Джуниор замолчал, погрузившись в воспоминания.

– Я этого до самой смерти не забуду. Рид диктовал условия.

– Условия?

– Нашей дружбы. В тот миг я должен был доказать, что достоин его дружбы, другого случая не представилось бы.

– Это было так важно?

– Елки-палки, еще бы! Я уже достаточно долго проучился в той школе и понимал: если я не сумею поладить с Ридом, мне выше дерьмовой «шестерки» сроду не подняться.

– И вы взяли его пас?

– Если честно, то «взял» сказать нельзя. Рид послал мяч прямо сюда, – он указал себе на грудь, – между номерами у меня на фуфайке. С тридцати пяти ярдов. Мне ничего не оставалось, как схватить мяч обеими руками и пронести его за линию ворот.

– И этого оказалось достаточно, верно?

Он улыбался все шире и наконец расхохотался.

– Ага. Так оно и началось.

– Отец ваш был, наверно, в восторге. Джуниор закинул голову и залился смехом.

– Он перепрыгнул через забор, перемахнул через скамью запасных и выбежал на поле. Подхватил меня на руки и несколько минут носил по полю.

– А ваша мама?

– Мама! Да она скорей бы умерла, чем пошла на футбол. Считает его дикостью. – Он фыркнул и стал теребить мочку уха. – В общем-то, она, черт возьми, права. Но мне плевать было, кто что обо мне думает. Главное, в тот вечер мной очень гордился отец.

Его голубые глаза сияли.

– Он даже не был знаком с Ридом, но обнял и его, прямо в чем тот был, в грязной футбольной форме. С того вечера они тоже подружились. У Рида вскоре умер отец, и он переехал к нам на ранчо.

С минуту он молча предавался воспоминаниям. Алекс не стала мешать ему. Наконец Джуниор взглянул на нее и вдруг застыл в удивлении.

– Господи, до чего же вы сейчас похожи на Седину, – тихо проговорил он. – Не столько чертами, сколько выражением лица. Вы так же умеете слушать. – Он протянул руку и дотронулся до ее волос. – Она очень любила слушать. По крайней мере, у ее собеседника складывалось такое впечатление. Могла часами сидеть неподвижно и просто слушать.

Он убрал руку, хотя ему явно не хотелось ее убирать.

– Именно это вас сначала в ней и привлекло?

– Черт, нет, конечно, – он лукаво улыбнулся. – Сначала меня к ней влекло вожделение юнца-девятиклассника. Когда я впервые увидел Селину в школьном вестибюле, у меня даже дыхание перехватило – так она была хороша.

– И вы стали за ней бегать?

– Да вы что? Обалдеть я обалдел, но не спятил же.

– Как, а ваша безумная любовь к ней?

– Селина в то время принадлежала Риду, – отрезал он. – Тут даже и вопроса не было. – Он встал. – Пойдемте-ка отсюда. Что бы вы там ни говорили, а вы уже окоченели. Да и страшновато здесь в темноте.

Озадаченная его последним заявлением, Алекс не возражала, когда он помог ей встать. Она повернулась, чтобы стряхнуть сзади с подола сухую траву, и снова посмотрела на букет, лежавший на могиле. Зеленая вощеная бумага, в которую он был обернут, сухо потрескивала и трепетала на свежем ветру.

– Спасибо за цветы.

– Пожалуйста.

– Ценю, что вы помнили о ней все эти годы.

– Честно сказать, я пришел сюда и с другим, тайным, намерением.

– Вот как?

– Ага. – Он взял ее руки в свои. – Чтобы пригласить вас к нам домой выпить рюмочку.

Глава 7

Ее уже ждали. Это стало очевидным, как только она переступила порог длинного и громоздкого двухэтажного дома Минтонов. Желая понаблюдать за подозреваемыми в семейной обстановке, она сразу согласилась поехать с Джуниором к ним домой.