Золото мертвеца

Они оба выглядели неважно, все в синяках и ссадинах. Разбитая гула Падильи не закрывалась. Один глаз заплыл, тело, как и у Стоуна, было перепачкано кровью. Кожа Стоуна в районе почек угрожающе покраснела. Последний предательский удар причинил невыносимую боль, но признать его за нарушение правил вряд ли было возможно, так как в запале борьбы на многое смотрели сквозь пальцы. Стоун сидел на стуле, скорчившись, пытаясь за эти короткие секунды набраться сил для нового раунда.

- Один хороший удар в живот и он выйдет из игры, - внушал ему Лефти. Не надо с ним бороться. Дай ему в брюхо! У него больной желудок, говорю я тебе, у него смердит изо рта.

Стоун с трудом улавливал смысл слов, произносимых Лефти. Боль немного притупилась, но его охватила апатия. Его руки не подымались, колени ослабли, мысли с трудом поворачивались в голове.

"Бом-м-м!", - раздался удар гонга, и ему показалось, что минута отдыха сжалась до нескольких секунд. Он так и не успел отдышаться. Стоун попытался встать, однако Лефти мягко, но настойчиво вновь усадил его на стул. Через несколько секунд он должен сойтись с негодяем, которого он обязан был победить. Это был поединок добра со злом. Главное, чтобы выдержало сердце, - так считает Лефти. Ну что ж, посмотрим! Но где же гонг?

Люди вокруг были в смятении. Джим Гримм в сопровождении полдюжины человек снова подошел к хронометристу. В руках у них были револьверы и ножи. От хороших манер не осталось и следа. Жесткое зрелище, которое они наблюдали, пробудило у них первобытную злость, однако вместе с тем американцы настаивали, чтобы бой велся честно. Мексиканец-хронометрист опять смошенничал в пользу Падильи, сократив последнюю минуту отдыха, так как видел, что силы "гринго" на исходе. Нед Гримм, судья, тоже присоединился к группе. Затем он вернулся в центр ринга и, перекрикивая шум толпы, начал говорить. Толпа мгновенно стихла, прислушиваясь к его словам.

- Это не призовой поединок, - сказал он. - Это честный бой между двумя мужчинами, выясняющими отношения. Только нокаут разрешит этот спор. Но Падилья применил запрещенный прием: удар ниже пояса. Это - раз. Один раз раунд был сокращен в его пользу: это - два. А теперь минуту отдыха урезали наполовину: это - три. Если что-либо подобное произойдет еще раз, Падилье будет присуждено поражение.

Количество оружия, неожиданно оказавшееся в руках американцев, насторожило мексиканцев. Они недовольно ворчали, но не посмели возразить, когда Джим Гримм достал свои собственные часы и встал рядом с хронометристом, контролируя его.

Неожиданная передышка, полученная Стоуном, оказалась для него подарком судьбы. Туман в его голове немного рассеялся, и он вновь обрел способность управлять собой. Он отдавал себе отчет в том, что если он не победит в этом раунде, то проиграет весь бой. Однако, при виде Падильи, который ощупывал свой живот, морщась от боли, у Стоуна словно открылось второе дыхание. Ему стало ясно, что делать дальше.

Поведение Стоуна на ринге стало агрессивным. Еще с прошлых времен он усвоил одну истину: сама мысль о поражении отнимает силы. Он изменил тактику. Теперь он атаковал решительно, с улыбкой на лице, без единого лишнего движения, не давая мексиканцу опомниться, сбивая его с толку. Два раза он ловко уклонился от ударов и засмеялся, увидев как потрясен Падилья тем, что казавшийся выдохшимся противник вновь полон сил и энергии.

Они обменялись ударами, после чего лицо мексиканца превратилось в кровавую маску, хотя и он достал Стоуна своей убойной правой. Стоун пошатнулся, но когда Падилья бросился вперед, то был встречен сильнейшим ударом в солнечное сплетение.

У Падильи перехватило дыхание. Его лицо посерело, и после очередного удара в челюсть он рухнул, как подкошенный. Толпа взревела и подалась вперед, но Джим Гримм с помощниками заставили всех отойти назад. В это время Нед Гримм своим зычным голосом отсчитывал секунды. При счете "девять"

Падилья даже не шелохнулся. С таким же успехом судья мог бы считать и до пятидесяти. Нед Гримм торжественно произнес: "Аут!", и бой был окончен.

Лефти натянул на Стоуна одежду. К ним подошел Хили и стал настоятельно уговаривать их немедленно уехать. Джим Гримм приблизился, чтобы пожать руку Стоуну.

- Победила Америка! - воскликнул он. - Надеюсь увидеть Вас снова, сэр. Вы найдете меня в Бейкерсфилде. А теперь послушайтесь моего совета и уезжайте. Когда проигравшие пари начнут расплачиваться, здесь будет такая заварушка, что вам не поздоровится. Возьмите такси и уезжайте,

Стоун искал глазами девушку, но обнаружить ее в такой сутолоке не было возможно. Лефти и Хили торопили его.

Все таксисты наблюдали за поединком, из-за чего им пришлось обойти несколько машин, пока к ним не подошел незнакомый человек.

- Обратно в Калехико? - спросил он. - Сюда, пожалуйста. Он подвел их к машине, которая выглядела лучше остальных. Прежде чем они подошли к ней, водитель тронул Стоуна за плечо.

- Пройдите вперед, - сказал он. - В машине вас ожидает дама. Это Лола, - добавил он шепотом. Лефти остановил Хили, который начал было протестовать.

- Это может быть ловушка! - говорил он.

Но Стоун, увидев маленькую руку, делающую ему знаки из кабины, без колебаний открыл дверь и запрыгнул внутрь, в то время как водитель задержал двоих оставшихся. Лола схватила его за руку.

- Спасибо тебе, - произнесла она. - Во-первых, за то, что ты спас меня в аллее. А во-вторых, за то, что ты его отделал, - добавила она кровожадно.

- Что ты собираешься делать дальше? - спросил Стоун, осознав вдруг, что ее ждет, когда Падилья придет в себя. Он избил музыканта Кастро. Вряд ли Кастро придет от этого в восторг.

- Я возвращаюсь, - сказала она. - Падилья всего лишь мыльный пузырь. Ты проткнул его, и он лопнул. Кастро его уволит. Вокруг много других музыкантов. А я сумею договориться с Кастро.

- Неужели тебе нравится такая жизнь? - спросил Стоун. - Зачем тебе возвращаться? Она казалась удивленной:

- А ты случайно не знаешь, где я еще смогу зарабатывать сотню долларов в неделю?

- А зачем тебе столько?

- Потому что, кроме себя, я должна кормить еще несколько ртов. Я ненавижу это место, но вынуждена вернуться. Ты этого не поймешь. А с Кастро я умею обращаться.

- С этим жирным боровом!

- Тише!

Нежная прохладная ладонь прикоснулась к его губам.

- Не беспокойся обо мне. Я сумею постоять за себя, никто даже не прикоснется ко мне, если я сама не захочу. Мои поцелуи не продаются. Но я могу их подарить, если... Поцелуй меня! - внезапно попросила она.

Их губы слились в страстном поцелуе. Потом она мягко высвободилась из его рук. Прежде чем уйти, она передала ему сложенную в несколько раз бумажку.

- Куда ты направляешься? - спросила она шепотом.

- Я сам не знаю, - ответил Стоун.

- Я разыщу тебя, - сказала Лола. - Спрячь эту записку и прочти ее, когда будешь один. Потом уничтожь. А мне пора уходить.

Она уже стояла на подножке автомобиля по другую сторону от трех ожидающих мужчин. Она наклонилась, взяла руками его голову, поцеловала еще раз, спрыгнула с подножки и растворилась в темноте. Стоун позвал остальных.

Всю дорогу до Калехико и потом, пока они добирались до отеля, Хили многословно расхваливал Стоуна и не мог нарадоваться, что все осталось позади.

- Вовремя же мы унесли оттуда ноги, - заключил он. - Могу себе представить, что там началось после нашего отъезда. Внезапно Стоун рассмеялся.

- Я-то победил, - проговорил он, - но мы не имеем с этого ни цента. Мы ездили туда раздобыть денег, а вместо этого я проиграл свою долю. И вам помешал играть. Удалось ли вам хоть что-либо сохранить?

- Я только начал играть, - сказал Хили. - У меня на руках было около семидесяти долларов, когда поднялся шум.

- С такими деньгами далеко не уедешь, - сказал Стоун.

- Куда мы отправимся на этот раз, Хили?

- Майами, Аризона, недалеко от Глоба, по железной дороге.