Страница 37 из 55
Меня это не обеспокоило. Спешить некуда. Госпожа Якоб еще успеет отыскать мне дело. Не успел я подумать об этом, как дверь, скрипнув, распахнулась. Я увидел фельдфебеля, который вывалился из дома, на ходу застегивая ворот мундира. Глаза его заплыли, он тяжело сопел.
Увидев меня, фельдфебель попытался улыбнуться, но лицо его стало от этого только безобразней.
- Комм мит мир*, - буркнул он и увел меня в сарайчик на задворках. Там он ткнул рукой в распиленные дрова, сложенные в кучу, и принес топор.
_______________
* "Иди со мной".
- Фрау сегодня болеет, - сказал он и, приказав мне переколоть всю эту груду, ушел за ворота.
"Вот, значит, какие дела..." - думал я, провожая его глазами.
Во мне шевельнулась некая догадка. Фрау Якоб, насколько я знаю, хозяйка не из богатых. Хозяйство у нее крохотное. Земли мало, хлеба она не сеет, скотины не держит. Все, что у нее имеется, - это два участочка земли под картофелем и овощами. Правда, есть еще двадцать яблонь, но те уже подсыхают на каменистом склоне горы.
Содержит фрау Якоб маленькую лавчонку и торгует разной зеленью, цветами и венками. В войну-то потребность на венки возросла.
Знал я и еще одну сторону дела: пленных могли брать только богачи. Каким же образом я угодил к фрау Якоб? Не было ли тут какой-нибудь сделки между фрау и фельдфебелем, уж не продал ли меня фельдфебель, так сказать, "черным ходом"?
Дрова я колол без особого усердия, с прохладцей.
В обед ко мне подошел маленький хозяин Карл и уставился на меня большими, как у матери, глазами. Казалось, ему хочется как следует разглядеть меня со всех сторон. Кто знает, может быть им в школе говорили, что русские - это одноглазые людоеды с рогами на лбу. Фашисты ведь ничем не брезгуют. А я такой же, как и немцы: с двумя глазами, с нормальными руками и ногами и совсем без рогов...
Карл позвал меня в дом. Уже пришло время обедать. Я вышел из сарая. Небо очистилось от туч, солнце пекло.
Мы вошли в дом.
Из соседней комнаты явилась фрау Якоб в длинном халате тигровой расцветки. Она была мало похожа на больную и выглядела, пожалуй, даже веселей обычного. Только под глазами у нее заметно потемнело да на шее горели красные пятна. Маленький Карл не понял бы этих следов, но я без труда узнал отпечатки толстых губ фельдфебеля. Фрау, видимо, почувствовала это и прикрылась воротом халата. На стол она поставила миску жиденькой похлебки, немного картошки в мундире и два-три листика салата. Это составило мой обед.
Поев, я уже было встал, чтоб выйти, но хозяйка задержала меня. Она вытащила из кармана халата синий конверт и вынула оттуда слежавшийся цветок ромашки.
- Это какой цветок? - спросила она.
- Ромашка!
- Ро-маш-ка, - повторила фрау. Потом пробежала глазами несколько строк письма и сказала:
- Украина.
Понятно. Это ее муж вложил в письмо цветок украинской ромашки.
Я поднес цветок к лицу и, закрыв глаза, почувствовал еле слышный аромат. Он сразу перенес меня в широкие поля Украины. Девушки в мирные годы плетут там по праздникам венки из ромашек, наряжаются в разноцветные ленты, поют, пляшут.
Один цветок. Один цветок, засохший в конверте. А как он дорог мне здесь, на чужой земле! Он как будто рассказывает мне о родине.
Я забылся с ромашкой в руках. Она смотрела на меня с ладони, точно чей-то печальный одинокий глаз с лепестками-ресницами. Как будто кто-то вырвал его из глазниц девушки украинки и отослал сюда, в чужую страну, и цветок безмолвно жалуется мне:
- Посмотри, что они сделали со мной, изверги...
Фрау Якоб коснулась меня рукой, и я очнулся. Она хотела что-то сказать, но в лавке неожиданно раздался звонок, и хозяйка торопливо выбежала к покупателю. Цветок ей был уже не нужен.
Я завернул ромашку в бумагу и положил в карман, решив показать ее Володе. Ведь он с Украины - пусть и он услышит запах ромашки с полей его родины. Когда я вернулся вечером с работы, Володи во дворе почему-то не оказалось. Недоброе предчувствие охватило меня. Я вошел в помещение и увидел, что он растянулся на нарах, закрыв глаза, и лежит пластом, как покойник. Услышав мои шаги, он медленно приоткрыл глаза и произнес:
- Долго ж ты пробыл.
- Только что пришли, - ответил я.
- А я пришел еще в обед и свалился.
- Что с тобой?
Володя не смог ответить, раскашлялся, судорожно давясь и прикладывая ко рту тряпку. Потом показал мне тряпку: она была в кровяных пятнах.
Я растерялся, не зная, что сказать. Голова невольно поникла, но нужно было взять себя в руки. Я сделал вид, будто не придаю никакого значения состоянию Володи, и полез в карман.
- А я принес тебе подарок.
Володя недоверчиво посмотрел на меня.
- Нет, я есть не хочу, - ответил он.
- А это не едят, вот сейчас увидишь, - сказал я и, развернув бумагу, протянул ему цветок.
- Ромашка! - воскликнул Володя. - Откуда она взялась?
- С твоей родины, с Украины.
Володя поднес цветок к лицу, закрыл глаза и стал жадно вдыхать его запах. Он походил сейчас на человека, который страшно мучился от жажды и теперь, позабыв все на свете, пьет ключевую воду.
- А запах какой! Даже в груди легче становится. Эх, вернуться бы на ромашковые луга! Вот там бы я сразу выздоровел, - сказал Володя мечтательно.
Он долго наслаждался ромашкой, а я рассказал, как она попала ко мне.
- Фрау-то, видно, не любит своего мужа, - проговорил Володя, едва заметно улыбаясь. - Вот мне бы такой подарок от друга, я б его всю жизнь хранил.
Володя попытался привстать, но бессильно опустился обратно на матрац.
- Пусть ромашка останется у меня, - добавил он, немного отдышавшись. - Подарок твой будет. Меня уж, так и знай, увезут...
Володя не ошибся. На другой же день его отправили обратно в концлагерь. Я не смог даже попрощаться с ним. Его увезли, когда мы были на работе.
Ничего хорошего не ожидало юношу. Здесь тяжело, а там, в горах, ему будет еще тяжелее. Боль этой разлуки навсегда врезалась в мое сердце. Хорошим другом был Володя. Да только ли другом? Этот русский юноша стал для меня родным братом...
Каждый вечер, возвращаясь с работы, я все надеюсь увидеться с ним. Может, думаю, поправится и его обратно вернут к нам. Но нет, место рядом с моей постелью продолжает пустовать.