Страница 6 из 72
И все равно мертва эта земля, рассуждают старики. Комарье кругом, хлипкая жижа. А болотная сизая марь по вечерам, от которой грудь кашлем заходится и вольная душа изнывает!
Как и весь новооснованный Санкгпетербург, слобода была распланирована по линеечке. Изб и шалашей разных не строили чтоб - ни-ни! Каждому переведенцу казенными силами дом был выстроен, но чертежу, образцовый. А за дом сей жалованья вычитать следовало двадцать лет.
Но обычаи в казенную, по ранжиру строенную слободу перешли из самой что ни на есть исконной Руси. На качелях качаются, в баньках парятся до изнеможения, песни поют по вечерам.
И на завалинке сбираются как на какой-нибудь парламент. Хороша завалинка у образцового дома вдовы Грачевой; защищена и от смоляного дыма едкого, и от солнцепека, а напротив, как раз у мостика через ручей, возвышается блистающий зеркальными окнами Кикин чертог.
Приходит бурмистр, сиречь цеховой староста, по фамилии Данилов, с золоченой цепью во весь живот, поигрывает ключиками от чуланов, где лежит его имущество. Является бездельник карлик Пу лишка, который, хотя и монстр, но происхождения дворянского. Присутствует и вдовы той нахлебник, студент Миллер, в жалких очочках, которого никто иначе как Федя не называет. Тут, наконец, и главный закоперщик всяких бесед - отставной драгун Ерофеич, промышлявший трепанием конопли.
Пеший ли, конный ли - все завалинке той пища для рассужденья. Пока идет он или едет, завалинка молча грызет орешки или щелкает тыквенное семя. Следуя мимо, он непременно завалинке всей поклонится, и завалинка обязательно ответит, а у кого есть шляпа или хотя бы треух - приподнимет.
А уж когда путник скроется из виду, тут завалинка даст себе волю - все косточки перемоет.
- Гляньте! - пропищал карлик Нулишка. Таков уж у него был голос пронзительный. - Гляньте! От Кикиных палат уже третий воз с пожитками принцев отъехал.
- Не успели принцами заделаться, уже пожитки возами возят.
- Каждого одень, обуй, - сказал отставной драгун Ерофеич, доставая кисет с табачком. - Да не по-простому, по-княжескому.
- Да накорми, да напои! - волновалась завалинка.-А на торжищах-то шаром покати.
Боязливая вдова охнула из окна своей кухни:
- Ох, господа хорошие, вы говорите, говорите, а до Тайной канцелярии не доведите.
- Кого тут бояться? взвизгнул Нулишка. - Тут все свои.
- Свои-то свои... - усмехнулся Ерофеич, наскреб в кисете табачку и двумя пальцами засунул в нос. - А как бы не случилось, как в Святогорском монастыре.
- А что случилось в Святогорском монастыре? - воскликнула в один голос завалинка, предвкушая интересный рассказец.
- А там инок Варлаам, отменного жития старец, рассказывал братии, будто царя нашего за рубежом подменили, прислали взамен басурмана. Тот и пошел всем бороды брить, головы сносить. Всех обольстил, только сын его богоданный, царевич, правду ту прознал, за что его басурман мучениям подверг.
Ерофеич сладко зажмурился на заходящее солнце и чихнул, будто из пушки выстрелил, а завалинка ждала продолжения.
- Сам ты басурман, - сказала вдова Грачиха, хотя в своем окошке тоже ждала продолжения.
- При чем тут я? - развел руками Ерофеич. - Так монах тот говорил, за что и поплатился по закону.
- Дальше, дальше! - требовали слушатели.
- А что дальше? Дальше старец тот сказывал, что царь наш подлинный теперь освободился и едет сюда.
- Брешут! - закричали все в волнении.
- Вот и монахи, те сначала сказали "брешут", а потом крикнули "Слово и дело!" - старца в Преображенский приказ мигом сволокли. И монахов тех в железа обратили, за то что сами дураки и дурака слушали.
- Ай-ай-ай! - соболезнующе вскрикнула вдова Грачиха.
- Значит, что же? - соображал бурмистр Данилов, пока завалинка на все лады перетолковала рассказец Ерофеича. - Значит, по тому старцу выходит, что в соборе под погребальным покровом лежит и не император настоящий?
Ерофеич не отвечал, он весь напрягся перед очередным чиханием.
- А где же теперь тот доподлинный царь, монах злонамеренный этого не сказывал?
- А доподлинный царь, - сказал Ерофеич, отсморкавшись, - он уже в Санктпетербурге, но до поры скрывает свое обличье. Вроде бы простой обыватель, как любой из нас.
- Может быть, ты и есть тот самый скрывающийся царь? - спросил изумленный Данилов.
- Может быть, - ответил отставной драгун, приосанясь.
- Ну и трепальщик же ты, служивый, - сказал с досадой бурмистр. - Не даром треплешь коноплю.
- Позвольте, герр Иеро-феитч, - обратился студент Миллер, подыскивая русские слова. - Фюр ди виссеншафт нуссен, записать ваш замечательный рассказ для науки...
Ерофеич посмеивался, потряхивая кисетом.
- А вот я... - вскочил Нулишка, показывая всем кулачок. - А вот я захочу и крикну "Слово и дело!" И вас всех тотчас... Всех, всех, всех!
Но не успел договорить, потому что бурмистр Данилов взял его за загривок так, что бедный карлик только хрюкнул.
- А вот я тебя тотчас ногтем раздавлю!
7
- Ax, батюшки! - закричала из окна Грачиха. - Моего-то властелина снова под руки ведут!
От санктпетербургской дороги через мостик переезжали дроги, а на них один преображенец в зеленом форменном кафтане поддерживал другого, который валился белокурой головой то направо, то налево.
Завалинка проворно вскочила и разбежалась. Тот же, которого везли, а был он в унтер-офицерском мундире с серебряным галуном, очнулся и, завидев вдову Грачиху, отдал ей честь:
- Здорово, раба, принимай сокола! Это был ее барин, Евмолп Холявин, лейб-гвардии сержант, совсем еще мальчишка, белобрысый, нахальный
и зубастый, словно жерех. Вдова засуетилась, выбежала навстречу, за ней студент Миллер, всегда добровольный помощник, кому надо услужить. Другой Преображенский унтер-офицер, который привез Холявина, смуглый, с волосами до плеч, большими черными глазами, похожий на девушку, увидев Миллера, раскланялся с ним. С помощью кучера и слуги он сдал Евмолпа на руки Грачихи и отъехал восвояси.
- Прощай, брат Кантемир! - кричал ему вслед Холявин и посылал воздушный поцелуй. - Прощай, князенька, российский пиита!
Вдова со студентом ввели подгулявшего лейб-гвардии сержанта в дом, сам бурмистр придержал перед ним распахнутые двери, а тот продолжал балагурить: