Время жалящих стрел

– Случилось многое, – отозвалась она наконец. Голос ее звучал глуховато и отстранено. – На пороге – Время Жалящих Стрел! И первая из легкоперых уже выпущена Кровавым Лучником. Цернуннос грядет! Тяжела его поступь. От копыт его делаются трещины в земле, откуда брызжет пламя Подземного Мира. Недаром мы видели кровь в огне, а лесные птицы принесли весть о большом пожаре.

– Пожар? Где-то в лесу? И только-то? – Ораст недоуменно воззрился на колдунью. Но та покачала головой в ответ.

– Пожар знаменует начало Времени Жалящих Стрел! Оно начинается, и многим из нас не дано пережить его…

С этими странными словами она ушла в дом, а когда вернулась, в руках ее был небольшой сверток, завернутый в промасленную кожу, в очертаниях которого жрец угадал свою книгу. Положив его на землю, она села рядом, аккуратно расправив свое пестрое платье, и указала Орасту на горячие лепешки.

– Ешь.

Он безмолвно повиновался. Лепешки были пресными, чуть суховатыми и совершенно несолеными, однако, попробовав одну, он почувствовал вдруг, что не в силах оторваться, и не успокоился, пока не съел все. Ведьма молча следила за ним, и бурая маска ее показалась ему ликом мертвеца в подступающих сумерках.

Наконец он насытился и утолил жажду прохладной родниковой водой из глиняного кувшина. Колдунья взяла на колени сверток и не спеша развернула, рассеянно поглаживая его левой рукой. Жрец не сводил взгляда с ее пальцев, касавшихся переплета Скрижали Изгоев.

Он не думал, что ему так болезненно будет видеть Книгу в чужих руках. Предполагал, боялся этого – но к такой резкой, нестерпимой боли оказался не готов. Ему хотелось вскочить, вырвать Скрижаль из рук слепой ведьмы, убить ее за то, что касанием своим осквернила святыню… Он удержался лишь с трудом. Она подняла голову.

– Да, знаем, – произнесла Марна негромко, точно про себя. Ораст с ужасом понял, что она вновь прочла его мысли. – Это тяжело. И время от этого не лечит. Единожды приникнув к источнику, лишенный его, ты будешь страдать вечно.

В словах ее были холодные осенние сумерки и чувствовалась неотвратимость зимы, и Ораста против воли пробрала дрожь.

– Но что же это за книга? – воскликнул он в отчаянии.

Обычный пергамент с начертанными – пусть хоть трижды магическими знаками – как могла Скрижаль изъесть его душу, незаметно сделать своим рабом, так что теперь он испытывает все муки преисподних от невозможности коснуться ее страниц. Точно женщина, желанная, вожделенная, что с радостью отдается другому на глазах у отвергнутого возлюбленного… Он и сам не заметил, как Скрижаль и Релата сделались для него одним. – Как возможно такое?

Отшельница не отвечала так долго, задумчиво водя слепыми пальцами по корешку книги, что Ораст уже готов был повторить вопрос, уверенный, что она не слышала его.

– А ты думаешь, Скрижали напрасно даровано было Ее имя? – отозвалась она наконец. – Если так – то ты куда больший глупец, чем мы полагали. Впрочем, ты и впрямь еще щенок и не ведаешь, что творишь…

Она помолчала немного. Слова ее ранили больно, но он принял их как должное.

– Ни один маг, даже владеющий всеми искусствами защиты, что даруют своим адептам Темные Боги, не дерзнул бы листать эти страницы, если только речь не шла бы о жизни или смерти… да и то, мы знали многих, что предпочли бы смерть. Взгляни!

Колдунья положила закрытую книгу перед собой на камень, хранивший еще тепло очага, и сделала несколько пассов над ней. Скрижаль сама раскрылась, на глазах у пораженного Ораста. Страницы с шуршанием перелистывались, изгибаясь и заворачиваясь. Затем все прекратилось, и жрец узнал – он узнал бы ее из тысячи! – страницу, откуда он взял то злополучное заклинание.

Пальцами левой руки ведьма уперлась в пергамент, установив их строго в определенных точках, раз или два изменив положение, когда что-то не понравилось ей. Орасту показалось, некоторые буквы стали чуть ярче… впрочем, в полумраке он мог и ошибиться. Но когда колдунья принялась водить над книгой правой рукой, тут уже ошибки быть не могло. Розоватое сияние облачком поднялось над пожелтевшими страницами, золотистые искорки замелькали внутри.

Темная маска Марны напряженно вперилась в светящуюся туманность, где причудливыми иероглифами свивались и закручивались радужные вихри. Лес вокруг них притих, – или то только показалось оробевшему жрецу, – как вдруг протяжное шипение нарушило безмолвие. Он не сразу понял, что странный звук этот доносился из-под маски ведьмы. Она отняла руку от пергамента, и сияние над колдовским талисманом исчезло.

Продолжая шипеть, точно рассерженная кошка, Марна потрясла в воздухе обожженными пальцами. Ораст сжался в комочек, словно пытаясь раствориться во влажном сумраке ночи, ибо не сомневался, что гнев чернокнижницы обрушится сейчас на него с новой силой. Но та лишь внезапным резким, почти брезгливым движением отшвырнула Скрижаль прочь, и она, закрывшись, рухнула на прелую листву у ног ворожеи, словно простая амбарная книга.

– Вот так! – отчеканила ведьма с неожиданным торжеством в голосе. Ораст лишь сейчас понял, что между нею и этим ахеронским исчадием, должно быть, состоялся некий поединок воли, в котором женщина, если и не вышла победительницей, то, по крайней мере, и не потерпела, в отличие от него самого, поражения. Но он-то отдался этому зловещему тому по собственной воле…

Он ожидал угроз и проклятий – и потому следующие слова ведьмы застали жреца врасплох.

– Тебе никогда не знать женщины, несчастный, – произнесла она с мстительной насмешкой. – Ни той, которой ты так неумело пытался овладеть, ни какой иной. Призванный Скрижалью, ты навеки стал Изгоем. И она станет отныне твоей единственной избранницей.

В ее словах была окончательность вердикта королевского суда, признавшего его виновным без права обжалования, и Орасту даже в голову не пришло возмущаться, спрашивать или жаловаться. Он принял это как должное. Ибо странная, невероятная мысль кольнула его, и он не мог удержаться, чтобы не произнести ее вслух.

– Скрижаль преподала мне урок, – произнес он с благоговейным ужасом, и это не было вопросом. Он знал. – Я должен был сделать то, что сделал, но – почему?

Ведьма словно ждала, пока эта простая истина будет признана строптивым жрецом, и теперь, когда он понял наконец, к чему привела его неуемная жажда власти и познания, торжествовала, как может торжествовать лишь человек, приветствуя собрата по несчастью, угодившего в ту же ловушку, где сам он бьется уже долгое время.

– Да, урок. Урок дерзкому недоучке, что возомнил себя равным Высшим! – провозгласила она, и голос ее, прозвучавший из сгустившейся тьмы, был голосом самой ночи. – Ибо лишь после принесенной жертвы открывает Скрижаль свои тайны адепту. И ты принесешь эту жертву – если не хочешь, чтобы Книга отняла твою душу. И лишь тогда разрушатся чары, которыми опутал ты душу невинной!

Ораст замер, боясь даже вздохнуть, ибо знал уже, что должно последовать сейчас, и мучительно боялся, чтобы это не оказалось правдой. Но ведьма не пощадила его.

– Скажи! – потребовала она хрипло, точно сам пифонский фолиант говорил с ним. – Скажи сам, какова цена знания, которого ты так жаждешь? Скажи – ибо цена ведома тебе одному! Скажи – ибо сама Скрижаль назвала тебе ее.

И, помимо воли, помертвевшие губы жреца прошептали:

– Цена эта – кровь короля…

С усталым вздохом Валерий слез с лошади и, пройдя несколько шагов, остановился у журчащего в траве ручья. Не боясь испачкаться, он опустился на колени, обеими руками зачерпывая ледяную влагу, и с наслаждением плеснул ее себе в лицо, разгоряченное долгой скачкой. Холодные капли потекли по лбу, заливая глаза, по щекам, стекли на шею и за ворот, и он невольно поежился. Зачерпнув еще воды, он напился, чувствуя, как сводит от холода зубы.

Он выехал из Тарантии в такой спешке, что даже не подумал взять ничего поесть, и теперь корил себя за непредусмотрительность. Голод и усталость отрезвили его. И принц Шамарский уже не знал, что за неведомая сила толкнула его нестись, подобно надышавшемуся ядовитых спор берсерку, через пол-Аквилонии, позабыв обо всем, в погоне за смутной мечтой-вожделением, что не имела ни смысла, ни реальных очертаний.